Роман межгорья

— …У нас было еще два заявления, — продолжал Щапов, — заявление члена партии, временно прикрепленного к нашей партийной организации, и второе — члена нашего коллектива. Эти заявления в свое время мы прямо направили в ЦКК, не приложив к ним мнения партбюро. Теперь нам напомнили об этой отписке, если не сказать хуже, и потребовали от нас немедленно прислать мнение партийного бюро по поводу содержания заявлений и… их авторов.

— Одно заявление было… я только поддержал… — поторопился Эльясберг и умолк, поняв свою ошибку.

— Ну, майли, одно твое заявление, то есть поддержка. Словом, у меня есть предложение послать в ЦКК наше развернутое решение — поддержать апелляцию Саида-Али Мухтарова и дать отрицательную оценку этим документам. Прошу высказать ваше мнение.

Мнение было единодушным.

Саид попросил разрешения уйти, потому что у него вдруг разболелась голова. Он понял, что второе заявление на него написал брат.

XIV

В Ташкент из Южной Америки приехали одиннадцать агрономов-хлопководов. Среди них три негра. О их приезде было сообщено в печати. Ташкентскому гостиничному тресту пришлось поработать, чтобы достойно встретить гостей. Одиннадцать квалифицированных хлопководов из Южной Америки приехали знакомиться с техникой выращивания хлопка в Советской степи. Саид как-то прозевал это сообщение в газетах и был крайне удивлен, увидев на Иджарской улице настоящего негра. Тот стоял возле киоска и жестикулировал так, будто разговаривал с глухонемыми, — то всем своим туловищем наваливался на прилавок, за которым стоял продавец, то снова обращался к двум девушкам — судя по одежде, узбечкам. Наконец, выбившись из сил, он беспомощно поглядел вокруг. Девушки переглядывались и усмехались, но не уходили от негра, который стоял окончательно обессиленный и смотрел куда-то вдаль, возможно, вспоминая далекую Аризону или Рио-де-Жанейро, где ему приходилось говорить на нескольких языках колонизаторов.

Его растерянные глаза встретились с глазами Саида, который, замедлив шаг, с интересом наблюдал за этой картиной. Они обменялись выразительными взглядами. Саид понял, что негру нужна помощь.

— Was wollen sie, bitte? — обратился к нему Саид на немецком языке. Негр, как ошпаренный, подскочил к Саиду и обеими руками схватил его руки выше локтей. Он был так рад помощи! Он должен купить в киоске цветные карандаши. Девуш и хотели помочь ему, но у них ничего не получилось.

Саид только начал переводить узбеку-продавцу просьбу этого красавца негра, как вдруг неожиданно услыхал свое имя. Он оглянулся.

— Родные мои! — обратился к девушкам Мухтаров по-русски. Перед ним стояли Назира-хон и Чинар-биби, насилу сдерживавшие себя, чтобы не засмеяться. Особенно зарделась Назира-хон, радуясь тому, что она наконец снова встретила Саида-Али Мухтарова.

Благодарный негр записал адреса всех троих и, тепло попрощавшись с ними, ушел.

— Где вы его отыскали? У которой же из вас такие экзотические вкусы?

Девушки хохотали, краснели, а когда Саид спросил их, куда они идут, не могли ответить. Они забыли о том, что им надо было спешить в библиотеку САКУ^[62], где они с бригадой должны готовить задание.

— Мне так хотелось с вами встретиться, — набралась храбрости Назира-хон. Это была уже не та Назира, что не находила слов для ответа Лодыженко на его вопросы и намеки. Эта девушка уже умела держать себя с достоинством и настолько знала русский язык, что осмелилась подойти к негру и попытаться помочь ему, предполагая, что он знает русский: ведь кто не знает языка Москвы?

Саиду было приятно вспоминать о бывшей Назире-хон и видеть перед собой эту, сегодняшнюю.

— Почему это я не вижу с вами вашего… забыл, как его?

— Юрский? — подсказала Чинар-биби.

Назира покраснела.

— Да, да, Юрский. Он так тогда ревновал, бедняга. О, вам неприятно, Назира-хон, не обращайте внимания. Я шучу, — сказал Саид-Али, не понимая, что с ним творится, но чувствуя, что хочется ему одного — шутить.

— Ну вот, видите. Так оно лучше. Смех — это здоровье. Вы же с Юрским были такими… друзьями. Или, может быть, уже и обручены?

— Вы такой… злой, Саид-ака.

Держись, Саид-Али! Опасна эта наивная искренность. Эти юные женские чувства! Назира-хон смотрела прямо в глаза Саиду и ожидала ответа.

— Да, я злой. Я действительно злой… а впрочем, мне здесь надо сворачивать, — вдруг спохватившись, будто он стоял уже на краю пропасти, добавил: — Да вы не принимайте это близко к сердцу. Передавайте привет Юрскому. Может, когда-нибудь зайдете ко мне с ним: я проверю ваш голос под аккомпанемент скрипки. А что злой — плюньте. Вас я, во всяком случае, не трону, — сказал Саид и направился в переулок.

Девушки посмотрели друг на друга и впервые каждая из них прочитала в глазах подруги, что им сегодня лучше было бы отдельно, врозь идти по Иджарской улице. Чинар-биби завидовала и ревновала свою подругу, которая имела возможность сказать Саиду хоть несколько слов. А Назира-хон злилась из-за того, что он не наговорил Чинар-биби столько же, сколько ей.

— Что, нам теперь идти на занятия этой бригады?

XV

Назавтра Саид собирался пойти на вечер встречи с агрономами в Дом науки и техники. Ночью закончили основной монтаж прессового агрегата, руководить которым Саид на заседании бюро партколлектива взялся сам лично. Теперь он на удивление крепко спал, почти впервые за последние четыре месяца чрезвычайно напряженного труда.

Ему удалось подогнать монтажные работы в кузнечно-прессовом цехе и ввести их в график.

В первом часу ночи, когда Саид обтирал тряпкой руки, к нему подошел инженер Эльясберг и попросил извинения.

— Что? — спросил Саид, не понявший сразу, о чем шла речь.

— Я тогда… вообще у нас почему-то недоразумение за недоразумением происходит. Я снял свою подпись под заявлением вашего брата и получил вчера от ЦКК…

— Это заявление?

— Нет, напоминание о выговоре с предупреждением. Давайте помиримся.

— Глупости вы говорите. Перестаньте киснуть. Мы с вами не ссорились, идите и работайте. Только работайте, товарищ Эльясберг, а не позируйте! Это вам пользы не принесет, — и он запачканной рукой пожал протянутую Эльясбергом руку.

Утром ему доложили, что в двух мартеновских печах начинают наваривать поды, а монтажный цех очищают от строительного мусора, приступают к монтажу конвейера.

— Значит, мое слово — это их слово: они его сдержат!

Все это он так живо припомнил, собираясь на вечер к агрономам. Ему почему-то захотелось забыться на минутку. Забыть обо всем, поговорить с каким-нибудь интересным собеседником, ну хотя бы с этим негром.

Вдруг раздался звонок у парадной двери. Кто же это такой вежливый? Ведь к нему заходят смело, только постучавшись в среднюю дверь, а порой и без этого. Он хотел было уже выйти из-за стола, на котором укладывал бумаги, чтобы на всякий случай привести в порядок комнату. «Никаких случаев», — убеждал он себя, выходя из-за стола, и остановился.

Он услыхал, что кто-то открыл дверь и заговорил в передней. В ответ на легкий стук смело и громко крикнул:

— Алло, мархамат^[63], — потому что услышал знакомый голос.

В двери показался вначале Абдулла, а за ним, хромая и опираясь на палку, вошел Семен Лодыженко. Он из больницы приехал в Ташкент вместе с Евгением Викторовичем и остановился у него. Саид был немного обижен этим, но размолвка продолжалась недолго.

Спустя некоторое время извозчик внес в комнату вещи Лодыженко.