Роман Нелюбовича

Я сел на диван, включил ноутбук. Заманчиво. Лик смотрит на меня с иконы… Перед глазами стал проявляться образ, пока ещё неустойчивый, неяркий, но уже осязаемый. Начало нового рассказа… Это всегда приходит неожиданно, вдруг, и если не записать сразу, потом ничего не вспомнить. Обрывки мыслей, размытые кусочки фигур, мозаика…

Лик с иконы смотрит на меня без укоризны. Это только в фильмах показывают суровые старческие лица, по которым легко понять, что герою их гнев малым не покажется. В жизни всё не так, по-другому. Или я не герой. Но если я не герой, а лик, обращённый ко мне, внешне добрее доброго, то что должно показаться мне?

Писательство с натуры. Никогда не пробовал. Это как художник, только вместо мольберта ноутбук. Лёгкое нажатие клавиши – буква, ещё одно – слово. Несколько слов – первые контуры, и уже самому интересно, что из этого выйдет…

Пальцы сжимаются в щепотку, тянутся ко лбу. Господи, прости ты дурака меня грешного за мысли глупые. Иже еси на небеси… да будет твое… Уфф… Дожить до сорока и не выучить ни одной молитвы. Интересно, бог покарает меня за это или проявит доброту и простит? Наверное, простит, он же всепрощающий. Но если бог такой добрый, кто тогда горит в аду?

Вопросы, как много вопросов. Голова раскалывается. Словно где-то в глубине черепа засел старательный плотник и стучит своим молотком, вгоняя гвозди в мозжечок – неутомимо, уверенно, с упоением – и, кажется, ничто не может остановить его. Ничто.

Отче наш, иже еси… Помню, бабушка читала эту молитву – негромко, скороговоркой, но я слышал и понимал каждое слово, и каждое слово отражалось в голове въедливым рекламным слоганом. Красиво. А теперь я не могу вспомнить ничего, всё перемешалось и сложилось в ребус, и почему-то возникает ощущение, что неправильно угаданное слово приведёт меня в иную сторону…

Подхожу к плите, зажигаю конфорку. Чайник… вот он. Где-то в шкафчике оставалась коробочка с настоящим индийским чаем, совсем немного. Хорошего всегда бывает лишь чуть, крупица. Где же…

– На средней полке.

Да, вот она – жестяная коробочка с рыжим налётом времени по углам и на крышке. Открываю…

– Кончился?

Трясу головой – закончился; правильно говорить – закончился. Впрочем, не мне его учить, сам не могу запомнить простейшей молитвы.

– Тогда водки.

На столе появляется бутылка, скатерть шуршит, разглаживается.

– Наливай.

Он сидит напротив меня: худенький, с бегающими глазками. А голова белая. Но это не седина – он альбинос, вот только в глазах чёрные льдинки.

Достаю из шкафчика стакан, наливаю, двигаю к нему.

– Закусывать будешь?

– Сыр и чёрного хлеба.

Открываю холодильник.

– Есть сырок.

– Пойдёт.

Он пьёт, и пока я сдираю с сырка обёртку, наливает второй стакан. Крепкий мужик, если бы не эти льдинки…

– Ты бог или дьявол?

Он пожимает плечами.

– Бога нет.

– Неправда. Если есть ты, значит должен быть бог.

– Демагогия.

– Логика. У каждого конца есть начало, у каждого низа – верх. Всё в этом мире чему-то противостоит, и ты противостоишь Ему.

– Но я не дьявол, а стало быть, бога нет.

– Тогда кто ты?

– Я девочка.

Её белёсые реснички хлопают в такт моему дыханию – и это возмущение. Но стоит ли возмущаться, если вопросов не становится меньше? К тому же в десять лет ты вряд ли способна возмущаться в такт дыханию, это привилегия взрослых.

Меняю тему.

– У тебя белое платье.

Она шмыгает носом и снова тянется к стакану.

– Это халат. Он всегда белый.

Пьёт. Мелкие зубы стучат по стеклу, водка проливается, стекает на подбородок. Морщусь: маленькие рты не способны вместить двести грамм жидкости, надо дать стакан поменьше. Пробегаю взглядом по полкам. Увы, стакан у меня один – и для водки, и для чая; только когда для чая, я ставлю его в подстаканник, чтоб понятнее.

Она вытирает рот ладонью, берёт сырок, занюхивает.

– Сам-то?

В бутылке остаётся немного, на два пальца, хватит, чтобы сделать жизнь легче. Но как я устал от этого, да и надоело; качаю головой – не хочу. Она понимающе кивает и цедит сквозь зубы: напилася я пьяна… Маленький кулачок подпирает щёку, взгляд безразлично скользит по обоям, по мне, уходит к потолку. Из-под волос на висок выползает синяя жилка, начинает пульсировать, и тогда я узнаю её…

– Светлана Георгиевна?

Чёрные льдинки впиваются в меня со всей силой обнажённого разума, кривые морщины расползаются по скулам и металлический с хрипотцой голос назидательно произносит:

– Крылья растут на спине и никак иначе, потому что крыльям положено расти на спине!

Я не соглашаюсь, но не потому, что не видел крыльев – я не хочу видеть спин. Они исполосованы кнутом и пробиты пулями. Крылья на таких спинах не растут. Однако деревянная указка стучит по столу, и моя правда тает в воздухе мятежным туманом.

– Доброта надёжно смотрит тебе в глаза, а значит, она есть то, что ты хочешь!

Опять не соглашаюсь: за деликатностью доброты невозможно разглядеть истинного лица. Кто там: бог, дьявол – нам не дано увидеть, ибо маска доброты может скрывать что угодно и кого угодно, и не обязательно то, что хотим видеть мы. Лик с иконы кивает, а Светлана Георгиевна злится и допивает водку. Стакан летит в стену, разбивается. Из чего я буду пить чай?

В окно заплывает грозовая туча, выжимается, и потоки холодной воды смывают со стола прошлое. Мокрая майка липнет к телу, по коже бегут мурашки – холодно. Встаю, закрываю окно. Вода сверху – это так примитивно. Подбираю с пола осколки, надо склеить.