Роман Нелюбовича

«Пужанский вестник».

Лицо каждого города – его газета. Я купил в редакционном киоске свежий номер и присел тут же неподалёку за столик уличного кафе. Официантка в зелёной косынке подала меню, но я отмахнулся и попросил принести кофе. Газета состояла из двух разворотов. На первой странице красовалось название, предваряемое оттиском ордена Трудового Красного Знамени – наследие великого прошлого – ниже фотография лысоватого мужчины в окружении женщин в синих халатах. Название статьи не оставляло сомнений в запечатлённых событиях: «Начальник департамента сельского хозяйства в гостях у доярок колхоза «Звезда». Очень длинно. И нудно. И статья наверняка такая же. Лет двадцать назад она ещё могла вызвать интерес, но нынче…

– Ваш кофе, пожалуйста.

Я взял чашку, сделал глоток. Поморщился. Статья вызывала уныние, кофе – изжогу. Обычный, растворимый, дешёвый. Я перевернул страницу.

На третьей полосе было напечатано несколько стихотворений и небольшой рассказ. Я прочитал всё. Положил газету, допил кофе и снова перечитал. В стихах я не очень хорошо разбираюсь, но даже я понял, что стихи слабые. Ни ритма, ни рифмы, ни смысла. А рассказ и вовсе расстроил. И не рассказ даже – зарисовка, что-то вроде домашнего сочинения о том, как автор провёл лето – нет, как лето провело автора, и надо заметить, изрядно провело. Вот только вся беда в том, что лето ещё не началось.

Я махнул официантке.

– Сколько с меня?

– Сто рублей.

– Сколько?! Вам этот кофе с Марса доставляют?

Официантка обиженно поджала губы, но промолчала. Я возмущённо засопел, но таки наскрёб в карманах нужную сумму. Никак не думал, что чайная ложечка коричневого порошка из жестяной баночки может столько стоить. Надеюсь, высокие цены здесь скорее исключение, чем правило, иначе на мою пенсию выжить будет трудно.

Я положил деньги на стол, встал.

– Вы газету забыли, – язвительно заметила официантка.

– Это вам на чай, – великодушно ответил я.

Снова завибрировал сотовый. Дисплей высветил грустный smile и слово «Бывшая». Я поднёс трубку к уху.

– Да, Солнце.

– Я же просила не называть меня так!

Голос красивый, немного взвинченный, и пусть его обладательнице уже давно за тридцать, он по-прежнему вызывает волнение. Мои щёки порозовели.

– Что ж поделаешь. Двенадцать лет совместной жизни навязывают свои привычки. Согласна?

– Твои привычки меня не интересуют, а если ты забыл, что твой ребёнок учится в институте, так я тебе быстро напомню. Кто будет платить за учёбу? Ты когда последний раз алименты присылал?

– Солнце, какие алименты? Ребёнку двадцать два года. Впору мне на алименты подавать.

Динамик затих на несколько мгновений – я даже успел представить, как возникший вакуум наполняется горючей смесью – и снова взорвался:

– Ты совсем в своём колхозе умом тронулся?! Мало того, что уехал без предупреждения, так теперь и смеёшься?

Голос звучал настолько громко, что по лицу стоявшей рядом официантки расползлась широченная улыбка – гордость за всех одиноких женщин мира.

– Это ничего не изменит, – шепнул я официантке, возвращая её в реальность.

– С кем ты там говоришь?

– Всё в порядке, родная, продолжай.

Родная продолжила. В который уже раз я узнал, что на ребёнка мне плевать, что меня совершенно не заботит его жизнь и что моё собственное будущее – это бесславная кончина под чьим-то там забором. Про забор я не согласен, я же не алкоголик какой, а вот про ребёнка… Признаюсь, я никогда не уделял сыну должного внимания, не потому что не хватало времени, а потому что, чего греха таить, плохой из меня получился отец. Но это вряд ли исключительно моя вина, ибо перед глазами всегда стоял живой пример.

– Ты всё понял?

– Конечно, – спорить, а уж тем более пытаться что-то доказать жене, пусть даже бывшей – себе дороже, так что лучше согласиться.

Я убрал телефон, подмигнул официантке и направился в обход площади к дому. Завтра надо будет зайти в редакцию газеты. Скачаю на флешку несколько рассказов, покажу редактору. Уж если они, прости Господи, такую ересь печатают, то мне отказать явно не посмеют. Глядишь, ещё и подзаработаю немного, оправдаю траты на кофе.

Весна вырывалась из дворовых палисадников пахучей сиренью, но на душе было погано. Смысл звонков от бывших жён заключается в том, чтобы портить настроение, и моё обрушилось сразу, едва я увидел на дисплее смайлик. Но, дело не в угрозах, нет – что, собственно, мне в них? – и не в перспективах лишения какой-то части материальных благ, это ерунда. Дело в другом. Время, будь оно неладно, никак не хотело заниматься врачеванием. Что бы там люди не говорили, но десять лет – да, уже десять лет – успокоения не принесли. Голос этой женщины и воспоминания о ней вызывали ностальгию – по тем временам, по тем отношениям. И пусть уже всё в прошлом, но это прошлое по-прежнему моё, вернее, со мной. Господи, как же тяжело тогда было. Когда после развода я узнал, что она снова выходит замуж, то едва не рехнулся. Хорошо, Серёга Копытов оказался рядом. Мы пили вместе четыре дня, а под конец пятого, прихватив проституток, отправились на берег озера, развели огромный костёр и плясали вокруг него голые и глупые…

Я усмехнулся. Забавно мы погуляли. Написать что ли об этом? Изменить имена и некоторые подробности, добавить кое-что в угоду сюжету и на тебе ещё один Декамерон. Вот только настроение мне это не повысит. Жаль. Ладно, доберёмся до дома, посмотрим, может, и напишу что-то.

Возле калитки стоял Аркашка – стоял крепко, хотя муть из глаз так и сочилась. Интересно, он когда-нибудь трезвеет? Это какую печень надо иметь, чтобы до сих пор не свалиться с циррозом.

Я открыл калитку.

– Зайдёшь?

Аркашка прошёл к крыльцу, сел на ступеньку. Пиджак на груди топорщился знакомой полуторалитровой формой.

– Нюрка сказала, ты заходил. Надо было чего?

– Нюрка – это?..

– Жена.

– Я догадался. Само имя. Ну, в переводе на доступный язык. По паспорту.

– Анька.

– Анна, Аннушка. Понятно. Что ж ты её так – Нюрка. Словно собаку. Жена всё же.

– С детства так. Нормально. Живём.

Я не стал дальше развивать эту тему, не моё дело как они друг друга между собой называют, да и Аркашка не был настроен на откровения. Он извлёк из бокового кармана пачку папирос, закурил и спросил вдруг:

– Сам-то женат?

Вопрос меня смутил. Не то чтобы он звучал некорректно или мне было что скрывать – неожиданно как-то. Я скривил губы.

– Был. Два раза. Первый раз по молодости, второй – по глупости. От второго брака сын, в институте учится. Со мной не общается. Тебя какой случай интересует?

Аркашка пожал плечами.

– Просто спросил.

Он вытащил из-за пазухи бутыль, протянул мне.

– Выпьешь?

Снова самогон. Честно говоря, выпить хотелось. Вопрос в том: что за самогон? Хороший и пьётся легко, и похмельем с него не страдаешь. А плохой, особенно на патоке… Выбор напитка – особая философия. Кто-то предпочитает коньяк, кто-то брагу, всё зависит от вкусов и полноты кошелька. Но дело в том, что коньяк может оказаться поддельным, а брага выстоянной на мёду. И кто в этом случае выиграет, а кто проиграет?

– Давай.

Я отвинтил пробку, понюхал: не угадал, не на меду. Но раз взялся… За отсутствием стакана, я приложился к горлышку. Главное в питие самогона – не дышать. Выпил, сосчитал до пяти, выдохнул – и снова до пяти. И только потом можно сделать вдох. Я так и поступил; по горлу к желудку прокатился горячий комок и вернулся обратно противной отрыжкой. Я скривился, зато в груди потеплело, голову чуть-чуть повело, глазки сузились. Дышать стало легче, и я сделал ещё один глоток.

– Закусить есть чем?