Роман о Лондоне

Но самый первый шаг, который они должны сделать для своего успеха в обществе, — это перемена адреса. То же самое советует ей и старуха Панова. Необходимо найти квартиру в Лондоне.

— Верно, верно, — соглашается с ней муж.

Он и сам это знает. Лондонские врачи, как проститутки в Тунисе, имеют свою улицу. Адвокаты — свой квартал. Торговцы бриллиантами — целый район. Надо было бы и им сменить этот захолустный Милл-Хилл на какой-то приличный район в Лондоне.

А между тем в те времена отыскать небольшую квартирку в Лондоне было труднее, чем нащупать в темноте замочную скважину. Англичане одержали победу над Наполеоном при Waterloo потому, что английская пехота в красных мундирах выдержала атаку французской конницы. А теперь оборону держали три миллиона англичан, владельцы небольших квартир в Лондоне. Эти небольшие квартиры были самыми дорогими. Агенты держали их на строгом учете и торговали ими, как расхожим товаром. Вначале надо было заплатить агенту.

— Коля, дорогой, придется заплатить!

Так они вначале и сделали. Агент давал Репнину адрес, но, когда он являлся туда, квартира была уже сдана. Загадочная история. За новый адрес новый гонорар. При найме квартиры приходилось платить за старую, подержанную мебель, какие-то вонючие кресла, занавески и при этом давать взятку, словно бы Лондон отдан на откуп какому-нибудь Абдул-Хамиду.

Надя попыталась обратиться в муниципалитет Милл-Хилла.

Тысячи людей дожидаются квартир, сказали ей. В первую очередь квартиры должны получить молодые пары, участники войны. Они возвращаются из разных стран. У некоторых есть дети. У них детей нет. Кроме того, они не англичане. Почему бы им не поселиться в каком-нибудь бараке для перемещенных лиц? Это бы им обошлось очень дешево.

Ей посоветовали обратиться в католический приход. Не в англиканский. Католический подыскивает квартиры и полякам. Может, подыщет и для них.

Священник католического прихода приветливо принял Надю, но с сожалением признался — вряд ли ему удастся найти для них квартиру. Он рекомендует им поселиться в доме какого-нибудь одинокого господина или старой состоятельной дамы в качестве домохранителей. Это бы им автоматически давало квартиру, а, возможно, еще и плату. Они на этом острове иностранцы и сами должны понимать — квартиры прежде всего предоставляются молодым английским супружеским парам, у которых нет крова над головой. А квартир недостаточно. Их очень мало. Ведь в Лондоне так много разрушенных домов. Миллионы людей ждут квартиру.

Отчаявшись, Надя совершенно случайно в разговоре со старухой Пановой рассказала о своих незадачах с квартирой. И даже побледнела от неожиданности, когда старая графиня сказала ей: у нее есть для них маленькая квартирка в Лондоне. Надо только немного подождать. Пусть еще потерпят в доме майора.

После всех неудач, постигших его в клубах, Репнин все чаще замыкался; каждое утро молча, точно в каком-то сне, отправлялся на работу, выходил на станции «Пикадилли» и шел в свою лавку, где в подвале его дожидалась длинная шеренга ботинок и его треножец. Погруженный в свои мрачные думы, он все чаще, шагая по Лондону, разговаривал сам с собой, что-то нашептывая и бормоча себе под нос. Но кому мог он сказать теплое слово, если бы и захотел? Людские толпы беззвучно расползались по городу, подобно муравьям, тысячи и тысячи лиц мелькали, как маски в каком-то безумном карнавале. Обычно, поднимаясь из подземелья на поверхность, он останавливался перед церковью, святого Иакова с ее двориком, превращенным в мемориальный сквер памяти погибшим в первой мировой войне, или, откладывая ненадолго приход в свой подвал, направлялся к площади, где был памятник так называемой великой победе англичан в Крымской кампании. Да, он был, конечно же, русским, однако испытывать сейчас нелюбовь к этому памятнику было смешно. Все это относится к истории.

Потом он шел мимо длинного ряда дворцов и клубов и в какой-то сомнамбулической прострации спускался в свой подвал. По пути он разглядывал скульптуры английских гвардейцев, отлитых, по местному преданию, из русских пушек, захваченных в Севастополе, и улыбался им. Хоть его и оставили при штабе, все же он был артиллеристом. Тут же была и госпожа Florence Nightingale, выхаживавшая раненых и обходившая этих страдальцев ночью с фонарем. Англичане так и окрестили ее: Леди с фонарем. Он ничего не имел против этой женщины, хотя и был русским, но что за ирония судьбы — оказаться нищим именно на улицах Лондона! Это была площадь Waterloo. От своего сердитого диалога с англичанами он переходил к перебранке с французами. С самим Наполеоном.

За долгие годы скитаний по разным городам Европы в нем, бывшем юнкере, нарастала патологическая враждебность по отношению к историческим памятникам, воздвигнутым в честь прошлых побед, великих сынов человечества или целых народов, хоть сам он и жил безвылазно в своем прошлом. Презрительную ненависть вызывали в нем все эти монументы, поставленные в разных точках земли. Взирая на скульптурных гигантов, размахивающих саблями, знаменами или кулаками, застывших в задумчивости в римских тогах посреди площади, он впадал в настоящее бешенство, проклятия рвались из его горла, он едва не срывался на крик: катитесь все к черту! Их необходимо повергнуть, разбить, расколошматить в куски, закопать в землю, как мертвецов. Враждебность его по отношению к памятникам перенеслась, как он стал замечать, и на живых людей, в особенности на власть имущих, государственных деятелей, которых он видел теперь не иначе как в позе оратора, стоящего перед толпой, расставив ноги, уродски скривив голову и размахивая руками или саблей. («A bas les grands!»^[20] — вспоминалось ему любимое восклицание Барлова.) Смешили его также скульптурные дамы, застыв у подножия монументов или составляя с ними единую группу, они возлагали венец на чело героя или сентиментально склонялись над ним, а не то, вознесенные ввысь, полуобнаженные или обнаженные полностью, должны были олицетворять собой идеальный образец красоты.

«Merde Napoleon!^[21] — чуть было вслух не крикнул он. — Пожалуйте в Лондон, генерал Бонапарт, посмотрите мне прямо в глаза!» Не будь на площади вокруг памятника столь оживленного движения, так что его едва не задавили, этот русский, вероятно, продолжал бы бесконечно дискутировать с Наполеоном, с его монументом, представшим перед ним в Лондоне. Измученный бессонницей и вечным недоеданием, русский эмигрант привык прокручивать про себя бесконечные диалоги и монологи. И лишь иной раз сомнения овладевали им: а не превращается ли русский аристократ Репнин в обыкновенный глиняный крестьянский горшок, где мысли скачут, мечутся и прыгают, как кипящая фасоль? Клокочущее бешенство его по отношению к императору, однажды зимой вторгшемуся в Москву, способно было охладить лишь воспоминание о письмах корсиканца к жене. Репнин знал и ценил эти письма, но тотчас же затем на ум приходило другое: итальянец из подвала привел ему как-то раз сказанные об императоре слова его супруги: «Il est drole le general Bonaparte». Странная закономерность, недоумевал Репнин, любовник неизменно пользуется у женщины большим успехом, чем муж. Если бы он покончил с собой — интересно, добился бы Ордынский через год, а возможно и раньше, успеха у Нади?

Лавирование среди автомобилей, сновавших вокруг памятника, заставило его опомниться и прекратить немую перепалку с полководцем, выигравшим битву под Москвой и затем разбитым при Ватерлоо. Репнин быстрым шагом заторопился в свой подвал.

Однако в этот день спор его с Наполеоном продолжался и в лавке, где среди бесчисленных пар обуви пока еще никого не было. Злобная ненависть к Наполеону, завоевателю России, подобно вспыхнувшему бунту в войсках, подобно пронесшейся буре, угасла в его истощенном голодом мозгу, едва он уселся на свой табурет и принялся распечатывать почту. Но мысли его в тот день по какой-то странной прихоти не желали расставаться с императором.

Долгое общение с поляками и особенно с Ордынским приучили Репнина к постоянным спорам о роли и значении императора Франции, он явно заразился от поляков пристрастием к праздной болтовне на тему о том, был ли Наполеон великим человеком или нет. Сегодня l’Empereur являлся к нему в сапогах в полутьму подвала, где он сидел в одиночестве и тишине. И в памяти его, отличной, как у всех артиллеристов, невольно стали всплывать выражения и обороты, которыми этот великий человек опьянял, устрашал и очаровывал своих воинов, министров, королей Европы, а поначалу и русского царя. Переплавившись в сознании Репнина, разглагольствования лондонских поляков об императоре превращались в диалог между русским и императором — ненавистным, смешным и остававшимся все же властителем дум. Но даже Наполеон не властен был вытащить его из этого подвала или вернуть в Россию! Безумие думать об этом! Нелепость. Просто неудачи последнего времени, о которых он жаловался Наде, вконец измотали его. Репнин сидел на своем табурете, согнутый и подавленный.

А в душе его звучал все тот же голос: «Воины, мы еще не повержены! Изменники из наших рядов предали наши победы, нашу землю и царя, своего благодетеля! Снова укрепите трехцветную кокарду на своих киверах, ту, что носили вы в дни наших великих побед, и до глубокой старости вас будут окружать благодарные толпы ваших соотечественников и, затаив дыхание, внимать вашим словам, когда вы пожелаете поведать о ваших великих свершениях. И вы сможете с гордостью воскликнуть: «Я тоже был в великой армии, дважды входившей в ворота Вены, покорившей Рим, Берлин, Мадрид и Москву!»

Москву?

И лишь произнеся слово «Москва», Репнин, словно бы очнувшись, оглянулся вокруг. И с досадой принялся распечатывать почту.

ЛЕТНИЙ ОТДЫХ КЛЕРКА ИЗ ОБУВНОЙ ЛАВКИ

В тот день в подвале у Репнина, помимо его спора с Наполеоном, произошло еще одно не менее неожиданное событие. Мисс Луна спустилась в его подземелье и была с ним необыкновенно любезна. Заигрывая с ним, она спросила, где он собирается проводить свой летний отпуск. Стоя спиной к перегородке, отделявшей их от итальянца так, что он мог их видеть, она слегка прижималась к Репнину, как это могут делать только англичанки. Ненавязчиво, нежно, невесомо. Он ощущал прикосновение ее девичьей твердой груди. Она смотрела прямо ему в глаза своими широко открытыми глазами. Если бы он не был женат, она пригласила бы его познакомиться с ее семейством, к тому же у нее есть маленькая яхта.