Роман потерь

— Значит, это та хваленая книга о магии, — сказала Изуми. — Можно посмотреть?

Как я могла отказать?

— Конечно. Внутрь вложено письмо от его друга.

Я слышала, как она развернула бумагу и замерла, читая письмо. Что если при взгляде на поддельное письмо она узнает мой почерк? Что если за посвящением она разглядит более глубокую мысль, чем братская преданность? У меня дрожали руки. Как я могла предположить, что она поверит моей истории? Однако если она любит его, она должна отбросить все сомнения. Если она поверит, что Канецуке может попасть в беду, она пожертвует своей гордостью, чтобы помочь ему.

Она перевернула страницы.

— Я слышала о «Книге перемен», но никогда не интересовалась ею. Это книга для прорицателей.

— Эта книга способна сотворить чудо, — сказала я.

— Разве, — спросила она, — вы стали такой суеверной?

— Не в большей степени, чем вы когда-то, — ответила я, вспомнив, как в дни нашей молодости она надевала на ночь одежду наизнанку, чтобы увидеть во сне любимого.

— Тогда давайте посмотрим, какую мудрость она нам предлагает. Вот здесь «Гексаграмма Девять», — и она прочитала: — «Ветер дует по небу… Идут дожди, наступило время отдыха. Добродетель продолжает распространяться. В этот период настойчивость может повлечь за собой серьезные неприятности для женщин». Значит, здесь говорится о нас, — заметила она с хорошо знакомой мне иронией. — Но о чьей добродетели идет речь? И о чьей настойчивости?

Действительно. Я и сама не была уверена. Может быть, это предупреждение мне относительно предпринимаемых мною действий?

— Это не стоит воспринимать легкомысленно, — ответила я.

— Вы говорите о книге, как о живом существе. Но вы всегда предпочитали книги общению с живыми людьми.

— А вы, — ответила я ей колкостью на колкость, — предпочитали правде ложь.

— Ложь? — переспросила она. — Не говорите мне о лжи. Кто выкрал письмо из моей комнаты? Кто распространил ложные слухи о Садако? Канецуке подтвердил мне, что это неправда. В истории, которую я написала о вас, нет ни малейшего отступления от правды.

Итак, она вполне осознавала степень моей лживости. Мне не удалось ее обмануть. Но даже если это так, я должна была подвергнуть ее испытанию. Любит ли она его так же сильно, как я?

— Вы можете говорить что угодно, — произнесла я, — но возьмите книгу. Если вы любите его, то возьмете.

— Как вы осмеливаетесь делать предположения относительно моих планов? — спросила она. — Вы придумали их так же, как вы придумали этого ученого друга. Это просто смешно. Ваша ложь очевидна, как ложь ребенка.

Значит, ничего из этого не выйдет. Но все же я постаралась посеять у нее в душе сомнение.

— Ему действительно грозит опасность, — сказала я. — Думайте, что хотите, но, если у вас есть желание ему помочь, вы должны взять книгу.

С минуту она молчала. Я слышала шуршание ее одежд.

— Возможно, да, — сказала она. — Я предполагаю увидеть его очень скоро.

Я затаила дыхание. Почему вдруг такая откровенность? Я доверяла ей не больше, чем она мне; она просто старается заставить меня ревновать. Я ответила как можно более спокойно:

— Значит, слухи о вашем отъезде правдивы.

Она засмеялась:

— Значит, вы признаетесь в том, что интересуетесь слухами! Да, он попросил меня приехать, и я отправлюсь к нему, как только буду чувствовать себя достаточно хорошо для такой поездки.

«Как только буду чувствовать себя достаточно хорошо». Даинагон права, она еще не поправилась. Мне было любопытно, насколько серьезно она пострадала.

— Я слышала о том, что с вами произошло. Очень сожалею.

— Да, несомненно, вы интересовались всеми подробностями. Представляю, какие ходят россказни, и, конечно, вы приложили тут руку, преувеличивая их.

— Я не заинтересована в том, чтобы усилить вашу боль, — сказала я, припоминая, какой стыд я испытала после посещения книжной лавки на базаре.

Она снова засмеялась:

— Не заинтересованы? Я уверена, вы были бы только рады, если бы меня убили.

Я почувствовала себя так, будто она дала мне пощечину. Неужели она думает, что я настолько зла?

— Надеюсь, вы не станете подозревать меня в столь низких чувствах. Когда-то мы были подругами.

— Да, были.

— И мы любим одного и того же мужчину.

— И он попросил меня приехать, чтобы жить с ним вместе, и я поеду.

Лгала ли она или говорила правду? Если он действительно попросил ее об этом, значит, у меня не осталось никакой надежды.

— Уверена, что спокойная жизнь в деревне подойдет вам, — сказала я, — хотя бы на некоторое время.

— Не думаю, что буду скучать, — ответила она. — А его изгнание долго не продлится. Вы хорошо понимаете, что произойдет, когда император отречется.

Значит, по ее мнению, Канецуке будет даровано прощение, если трон займет Рейзей. Отдавала ли она себе отчет в том, что, если бы не моя выдумка относительно Садако, обстоятельства не сложились бы столь удачно?

— Вы планируете вернуться вместе с ним, когда он будет прощен?

— Конечно.

— В таком случае сделайте мне одно одолжение — возьмите для него эту книгу.

— Что за срочность с этой книгой о предсказаниях и суевериях?

— В ней нет суеверий, но она обладает силой, превосходящей и вашу, и мою.

— Возможно. Однако если она обладает такой силой, почему бы не переслать ее с посыльным? В дороге она сама себя защитит.

— Потому что я прошу вас взять ее. Потому что я хочу, чтобы Канецуке знал, что она попала к нему из ваших рук.

— Как и предсказывалось во сне.

— Да.

— И мне следует взять ваше обманное письмо?

— Возьмите, и пусть Канецуке сам решит, обманное ли оно.

Она встала.

— Как пожелаете. Я возьму вашу книгу. Но в ответ я хочу, чтобы вы кое-что увидели.

Что она имела в виду? Собиралась ли она с самого начала предложить подобный обмен?

Прежде чем я успела вдохнуть, она появилась из-за ширмы, держа в руках письмо. Она была такой, какой я ее помнила, но одновременно другой. Надменное лицо, широкие темные брови, чувственный рот оставались теми же. Но на лице появился изъян. От правой щеки до воротника китайского жакета шла тонкая красная линия. Она выглядела, как плохо сшитая кукла со следами швов.

Она заметила мой взгляд. Нет сомнения, она его ожидала.

— Этот след, — сказала она, — идет отсюда (она дотронулась до своей щеки) досюда (она провела рукой до места под грудью); есть и другие отметины.

Итак, ей был нанесен значительно больший ущерб, чем мне. Шрамы могут исчезнуть, но память о том, как они были получены, останется с ней навсегда. Я поймала себя на том, что изумлена ее мужеством. Подумать только, что она отправится к Канецуке в таком виде и он примет ее такой. Если, конечно, она не выдумала всю эту историю об их воссоединении.