Роман потерь
Шрифт:
— В первый раз удалось спасти большую часть книг, во второй раз повезло меньше. — Легкость, с которой он говорил об этом, звучала неубедительно, я хотела спросить что-то еще, но он подвел меня к разложенным на полу подушкам. — Иди и садись. Ты не будешь возражать, если я не стану закрывать занавеси?
Не буду ли я возражать? Неужели он мог подумать, что я предпочту соблюдать формальности — сидеть по разные стороны зеленого занавеса?
— Конечно нет, — ответила я как можно небрежнее и опустилась на подложенную им подушку.
Он позвал стоявшую в дверях в ожидании приказаний женщину и велел принести
Значит, здесь он спал, на этой занавешенной кровати. Здесь он читал. Около этой лакированной доски для письма опускался на колени и писал письма. Он жил в этой комнате, когда я находилась где-то в другом месте и вспоминала о нем. Вставая по утрам, он смотрел через окно в сад, который знал до самых тайных уголков. Он рос вместе с этими деревьями, видел, как они цветут, как созревают их плоды.
Я сидела в его комнате и воображала себе его жизнь — ее потаенный круговорот, ее события и секреты — в то время, когда мы еще не были знакомы. Свитки и книги в пестрых обложках напомнили мне о моем невежестве: они знали его так, как я никогда не буду знать. Среди них была одна, от которой зависело, узнаю ли я его лучше или его жизнь навсегда останется закрытой для меня.
Он пересек комнату, и я вновь ощутила дрожь — какой-то необъяснимый страх.
— Что с тобой? — спросил он, читая по моему лицу, и я увидела отсвет того же настроения на его лице.
— Ничего, — ответила я и попыталась улыбнуться, — должно быть, я устала сильнее, чем ожидала. — Я надеялась, что он предложит мне лечь с ним на эту занавешенную кровать, но он просто сказал:
— Чай подкрепит тебя, — и я кивнула в ответ.
Принесли дымящийся чай в двух чайниках с широкими носиками из прекрасного голубого фарфора, и мы выпили его. У него был острый, сдержанный вкус, подобный древесному дыму в горах. Я пила слишком быстро и обожгла рот. Когда я ставила чашку, руки у меня дрожали, и она стукнула о поднос.
Наши взгляды встретились на том кратком отрезке, что разделял нас, заполненный чаем и формальностями. Он пристально смотрел на меня с тем настороженным выражением, которое я и раньше замечала у него.
— Итак, ты хочешь задать вопрос, — сказал он. — Ты уже решила, какой? Прежде чем начать, мы должны обсудить его.
— Должны? А разве недостаточно того, что я держу его в уме?
— И не скажешь мне? — Приподнятые брови отразили его недоверие ко мне. — Как знаешь. Но это затруднит дело.
— Не имеет значения.
Он улыбнулся:
— Ты любишь все усложнять, не так ли? И любишь секреты.
— Я предпочитаю секреты обману.
— Но ты будешь лгать мне относительно своего вопроса.
Он снова улыбнулся, но в голосе появилась резкость. Значит, он догадывался. Неужели я каким-то образом намекнула?
— Ну хорошо, — уступила я. — Я скажу тебе. Мне посоветовали кое-что бросить.
— Какую-то
из твоих слабостей?— Не совсем.
— Тогда что это такое «кое-что»? Оно имеет форму или название?
— Да, — сказала я, — но лучше было бы не говорить об этом.
— То есть ты предлагаешь мне неразрешимую загадку и хочешь, чтобы я разгадал ее с помощью «Книги перемен». Но тебе следует знать, что если ты задашь нечеткий вопрос, то и ответ будет таким же неопределенным.
— Это не имеет значения.
— И ты не хочешь большего? Тебя устраивает расплывчатый ответ на неясный вопрос? Ты действительно хочешь получить такой совет?
— И да и нет, — сказала я.
— И да и нет. Скажи, это касается чего-то, что ты решила сделать сама, или кто-то тебя к этому побуждает? Ты упомянула, что тебе посоветовали. — Впервые я почувствовала в нем нотку ревности к тому неназванному лицу, которое побудило меня задать неясный вопрос.
— Никто меня не заставлял, — солгала я, припомнив совет Даинагон.
— Итак, — сказал он, — оставим все как есть: ты должна отречься от чего-то.
— Можно сказать и так.
— И ты хотела бы знать, как изменится твоя жизнь, если ты предпримешь этот шаг.
Разве я хотела это знать? Я должна это знать ради него.
— Да.
— Тогда мы зададим вопрос, который очевиден для тебя, но не для меня. — Затем посыпались вопросы: — Является ли то, что ты должна оставить, человеком? — спросил он. — Это какой-то мужчина?
Его нетерпение вывело меня из равновесия:
— Это не человек, — не поддавалась я, — своего рода связь.
— Я понял, связь. — В его голосе снова послышалась нотки ревности. — Как мы изложили твой вопрос? Не рекомендуется ставить вопрос таким образом, чтобы на него можно было дать простой ответ: «да» или «нет». Вместо этого ты можешь спросить, например: как, будет складываться моя жизнь, если я продолжу поддерживать эту связь? Или: что произойдет, если я ее разорву?
Как могла я выбрать? В любом случае я рисковала получить ответ, который не захотела бы принять.
— Первый вариант, — сказала я, достаточно хорошо представляя себе, какой мрачной и унылой будет моя жизнь, если я выберу второй вариант.
— Отлично, — ответил он холодно. — Теперь мы можем начать.
Итак, мы должны были начать, испытывая большее отчуждение, чем вначале, когда я только приехала. Это было неправильно, но мне ничего не оставалось, как только наблюдать за его приготовлениями.
Он приподнялся и передвинул лампу ближе к тому месту, где мы сидели. Отодвинул свою циновку подальше от меня и на освободившееся между нами пространство поставил ароматическую лампу и красный лакированный поднос. Затем подошел к нише в стене и возвратился с книгой, завернутой в фиолетовую ткань.
Масато опустился на колени и положил книгу между нами, развернул ткань. Черный переплет, на обложке никаких надписей.
— Она смотрит на юг, — сказал он, — как и ты, а я — на север.
Я вспомнила, как мы лежали у меня в комнате в Хаседере, обняв друг друга, головами на север, как Будда Шакьямуни, когда он впадал в забытье.
Он снова встал, подошел к посудному шкафу и возвратился с длинной закрытой шкатулкой в руках. Опустился на колени, снял крышку и вынул из шкатулки связку палочек.