Роман с героиней

– - О'кей, -- Медведев решил не вдаваться в подробности.
– - Все хорошо. Мы немножко погуляли.

– - Голова болит?
– - Джордж принял стакан и долил в него тоник.

– - Мы же, русские люди, вообще не пьем.
– - Медведев завернул пробку и весело глянул на Джорджа.
– - Это наша национальная особенность. Вы разве не знали?

– - О, да!
– - прохохотал Джордж, закидывая назад голову, но тут же схватился за затылок и поморщился.
– - О, дьявол! Болит, собака... Я знаю, что русские люди очень не любят водку.

– - Ваше здоровье, Джордж!
– - Медведев поднял стакан с тоником.

Они выпили -- каждый свое -- и, поставив стаканы, дружно обернулись: мягко клацнул замок, и на террасу вышел Ларс с пластмассовым креслом в руках. Он нес его, подняв над головой, словно собирался швырнуть с обрыва, и тихо бормотал -- то ли ушибся, протискиваясь в двери, то ли опробовал на слух родившиеся стихи

Заметив коллег, Ларс опустил кресло (теперь он волок его за спинку, как мешок), по-детски улыбнулся и залопотал быстро и стремительно: приветствия, рассуждения о доброй погоде и радостные комментарии по поводу неожиданной встречи вылетали из него, как из пулемета. Ответный огонь был открыт одиночными выстрелами:

– - Как дела, Ларс! Вы отлично выглядите!

– - Вы едете с нами в Линдос?

– - Присоединяйтесь! Мы завтракаем водкой и кофе!

– - О, водка! О, Линдос!
– - восторженно отстреливался Ларс, выглядывая, куда бы поставить кресло.
– - Много работаю! Детский журнал ждет от меня серию экологических стихов! Сегодня я должен посылать и-мейл! Сейчас я принесу еще кресла! Много кресел! Будем сидеть!

Джордж указал ему пальцем место для кресла, и Ларс стукнул им об пол:

– - Спасибо!
– - Он перевел дух, будто тащил кресло с другого конца острова.

Джорджу и Медведеву пришлось перейти на английский. Ларс торопливо бросился к дверям.

– - Возьмите стакан!
– - крикнул вслед Джордж.

– - О, е, стакан!
– - вскинул руки Ларс и пообещал, держа их над головой, словно сдавался: -- У меня есть шведская рыба! Сейчас буду брать!

Сервировка была проста, но изысканна -- на мраморной поверхности ограждения сверкали розовые ломти шведского лосося, белел сквозь пластик греческий хлеб, искрилась капельками росы бутылка русской водки, в чашках дымился бразильский кофе, и не имеющий национальности тоник в пластиковой упаковке, которую и бутылкой не назовешь, пускал пузырьки, при взгляде на которые вспоминался аквариум с рыбками. Джордж быстро расставил кресла полукругом. Медведев налил коллегам водки, себе -- тоника и вознес стаканчик:

– - За женщину, в которую мы влюблены и которой стараемся не изменять! За госпожу Литературу!

– - О, да!
– - Джордж выпил и выдохнул.
– - Жена может простить измену, литература никогда не прощает!

Ларс закивал, захохотал, покраснел.

Шелест пальмы над головой и ослепительный блеск моря навевали успокоительную мысль, что сидеть на террасе можно вечно -- этот древний холм с портиком акрополя и маслиновой рощей невдалеке простоит еще тысячу лет, это море будет вечно блистать, а солнце светить, крепкая бетонная терраса всегда будет рада гостям, на ее мраморном ограждении всегда будут стоять напитки и закуска, а собеседники -- милые, добрые люди -- не избудут во веки веков, как и сам Медведев, ждущий теперь тринадцати часов по московскому времени...

Они заговорили об отношениях правительств своих стран к писателям. Ларс уверял, что в Швеции писатель может жить и не выдавая на гора километры строк -- правительство дает стипендии и субсидии, понимая, что литература -занятие не коммерческое; Медведев перечислял, что мог в советское время позволить себе средний писатель на гонорар от книги: дачу, машину и безбедное существование до следующей книги. Ларс изумленно вскидывал брови, Джордж кивал, подтверждая, что так было и в Румынии при Чаушеску.

– - Но так было раньше!
– - поднимал палец Медведев, давая понять, что он еще не закончил.
– - Сейчас книги стали дороже, но писатели бедней! На гонорар от повести, напечатанной в журнале, можно прожить десять дней!..

– - Десять?
– - с ужасом в глазах уточнял Ларс.

– - Десять!
– - кивал Медведев.
– - А как жить остальные триста пятьдесят пять дней? Мы с вами знаем, что невозможно полноценно писать и каждый день ходить на работу. В определенном возрасте работа не помогает писателю, она висит, как тяжелый груз на ногах или наручники на руках. Писатель должен быть свободен материально!
– - Коллеги кивали.
– - Писатели стоят в начале длинного денежного конвейера, -- говорил Медведев.
– - Они дают работу целым отраслям, -- он начинал загибать пальцы: -- лесорубам, бумажным фабрикам, типографиям, издательским домам, литературным критикам, книжным торговцам, но получают за свой труд, -- он показал собравшимся кончик своего мизинца, -- меньше продавца в книжном магазине! Я -- издатель, но в первую очередь -писатель! Я мечтаю призвать русских писателей не отдавать рукописи в издательства в течение года! Если мне удастся, я организую в России стачку писателей...

– - О, да, критики!
– - сказал Джордж, готовясь закусить шведским лососем.
– - Они ничего не пишут, только критикуют, но получают хорошие деньги. И на них никогда не угодишь.

Потоптав немного критиков, писательская компания двинулась дальше. Выпивая и закусывая, быстро надавала пинков масскультуре, газетам, телевидению, Интернету, где висят ворованные у писателей тексты, дала тумака обывателю, закатила оплеуху яйцеголовым умникам и готовилась перейти к скользкой теме мировой политики, но на террасу бочком, с сигаретой в руке осторожно выглянула Анатолия, словно у нее стоял на огне суп и она опасалась, что он убежит.

– - Охо!
– - махнул рукой Ларс.
– - Иди сюда! Мы пьем водку! Будем есть шведскую рыбу!

Анатолия, держа сигарету у лица и щурясь по обыкновению от табачного дыма, направилась к компании. И по тому, как она шла, покачивая бедрами, как с улыбкой оглядела мужчин, мгновенно сделалось ясно, что она человек бывалый и ее не застанешь врасплох шуточкой, щипком или предложением выпить водки; более того, по мере ее приближения становилось очевидным следующее: в молодости она была красавицей, и мужчины сходили по ней с ума; она знает себе цену; умеет держаться в любом обществе; в ней намешана кровь Европы и Азии; и при случае Анатолия сможет за себя постоять, а сейчас она позволит мужчинам поухаживать за собой, пошутит, выпьет водки и вернется к своим обязанностям менеджера по хозяйству. В ней было что-то и от портовой шлюхи, и от королевы.

"О, Ларс! О, Джорджио! О, Серджио!" -- приветствовала Анатолия компанию, и все трое мужчин вскочили, уступая ей место. "Но, но, но", -отвергла их предложения Анатолия и бочком села на парапет, игриво покачивая ногой и опираясь на выставленную сзади руку, отчего вся композиция -усевшиеся полукругом мужчины и контур женщины на фоне моря -- приобрела романтический оттенок. Два прозаика и один поэт, задрав головы, смотрели на свою музу. Да, умела Анатолия вписаться в компанию. Джордж, прихрамывая, сбегал на кухню и принес чистый стакан, который вручил Анатолии с торжественностью кубка. Анатолия выпила и откинула назад голову, как бы любуясь небом и в то же время демонстрируя свои формы и профиль. Ларс поднес ей бутерброд с лососем, и она принялась жевать, встряхивая кудрями и смахивая с подбородка крошки.

"О, да, женщины!.." -- воскликнул Джордж и хотел, по-видимому, поделиться своими наблюдениями за прекрасным полом, но Ларс неожиданно икнул, извинился и сказал, мечтательно глядя в небо: "Социализм -- это хорошо. Икк... прошу прощения". Так несмышленый мальчуган сообщает публике, что король-то голый. Сентенция была высказана столь мечтательно и не к месту, что Джордж, забыв о женщинах, склонил голову набок, как бы подкручиваясь под сидящего напротив Ларса, и спросил негромко: "Почему, Ларс?"