Роман с Пельменем
Шрифт:
– Я думал, вы-то хоть меня понимаете, а вы... Чего еще ожидать от бабы! Все вы... паучихи!
И они очень хорошо, смачно поругались, отчего оба остались довольны друг другом, потом оба уверяли, что ничего дурного не имели виду, и что пол в их отношениях не имеет значения - был бы человек хороший. Саша жаловался, что мама все время требует от него внуков, и что он готов попробовать, но пришлось бы обманывать какую-то женщину, а это безнравственно и, к тому же, весьма противно. "Сама виновата," - подумала я, написав эту фразу: "Старая женщина, а так и не осознала, что Горидзе в неволе не размножаются! Не
* * *
Когда Татьяна вернулась домой, телефон вызванивал осипшим голосом. Схватила трубку, будто та собиралась выпустить крылышки и улететь. На том конце провода Пельмень вредным голосом спросил "Ну?", не желая начинать первым.
– "Баранки гну!". Он немного подышал и попереминался с ягодицы на ягодицу, потом изрек:
– В общем, можешь спрашивать все, что тебя интересует.
Таня тоже помолчала, потом спросила:
– Твой ребенок?
– С чего ты взяла?
– А что, нет?
– Да. Ошибки молодости. Давай, начинай меня стыдить, ругать, расскажи, что я должен был делать. До тебя никто мне этого всего не говорил.
– И я не буду. Только хочу знать, - Тут она осеклась.
– Только хочу знать, это что, теперь круто, искать женщин намного старше себя?
– Мне кажется, - Он действительно заинтересовался вопросом, - Что во все времена были такие ситуации. Потому что, во-первых, опытная женщина лучше, чем пацанка, во-вторых, ведь им не так нужны всякие материальные блага, а именно любовь, в-третьих...
– А в-третьих то, что ты альфонс и привык приходить на все готовенькое, чтобы и любовь, и ласка, и ужин, и вязанные вещи, и хорошо бы богатый папочка. И никаких обязательств.
– Да, привык. А что мне, отказываться, если дают? А если не дают, то и не надо. На коленях просить не стану.
– Скотина.
– Конечно. Зато ты ангел во плоти. С крылышками. То-то я сегодня иду, гляжу: сидят два хер... увима, беседуют, небось, о литературе.
– Да! О литературе! Хотя такому, как ты, это сложно понять.
– Нет, почему же. Все очень понятно. Я, конечно, дебил, но с проблесками сознания. Если хватают за талию, значит, без литературы никак нельзя.
– Но прости, я думала, ты знаешь, что...
– А хрен тебя разберет с твоими богемными заморочками. Может, тебя этот ФАКт и не останавливает.
– Но его-то должен останавливать, как ты думаешь?
– Не знаю. Я и раньше подозревал, что у него с Ниной Викторовной таки что-то есть. Должны ж и гомосеки как-то размножаться. Иначе их становилось бы все меньше и меньше, а, между тем, их - все больше и больше. Отсюда простой вывод: они размножаются активнее натуралов. Но, по законам биологии, между собой они плодиться не могут, и, ничего не поделаешь, приходится оскверняться с одинокими бабами, которых, например, бросил муж. Тем более, что и муж был ничуть не лучше.
– Да что ты несешь! Какой абсурд!
– Ага! Ты уже его защищаешь! С какой стати?
– От меня не убудет. А ты чего на человека нападаешь?.
– Ты только не строй из себя образец нравственности. Хотя, нельзя отказать в доброте женщине, которая всем дает. На вторую же встречу.
– Раскаиваюсь.
– Она выдержала паузу и нанесла ответный удар.
– Ну, и зачем понадобился этот спектакль с ребенком? Ты хочешь
– Что? Что ты сказала? Я как-то не понял...
– Быстрый поворот темы выбил Пельменя из колеи.
– Это не твой ребенок. Ты еще слишком мал и неопытен. А эта женщина, я думаю, сменила по меньшей мере двух мужей.
– Ну и что?
– Он взял ироничный тон.
– И сделала несколько абортов. А ты представляешь дело так, будто она твоя невинная жертва. Если бы это действительно было так, то она бы тебя давно на себе женила, во мгновение ока!
– Допустим, не очень невинная. Я не подлец, чтобы связываться с девочками.
– Нет, ты все-таки подлец.
– Да, я подлец.
– И этим гордишься.
– Зато я видел одну интересную фотографию в журнале, так что тебе гордиться нечем. " Пентхауз".
– Да-да, тебя еще интересуют все эти фотографии. Можно подумать, что тебе некуда девать свой излишек энергии.
– Еще бы, если там изображена моя любимая учительница. По русской литературе.
– Там было видно лицо?
– А ты не президент, чтобы кого-то интересовало твое лицо. А вот дракончика этого помню хорошо. На очень интересном месте.
– Можно подумать, это единственный дракончик в мире.
– Все равно, я не желаю, чтобы вот такая беда приходила ко мне в класс и что-то там рассуждала о культуре, о женских образах у Тургенева, о Вечной Женственности у Блока...
– Хорошо. Не буду. Хотя, между прочим, Блок...
– Слушай, я все могу. Не доставай меня, хуже будет.
– Ты, может, меня убьешь? Как бы я тебя не опередила.
– Хорошенькое дело! Да что я сделал?
– Ничего. Ты ни на что и не способен. Только журналами утешаться, вместо того, чтобы хотя бы позвонить лишний раз. Я, как дура, жду целыми днями, когда мне уделят внимание... Хоть бы не сообщал мне, чем ты в это время занимаешься у себя в туалете!
– Играешь с огнем.
– Со щенком.
Он бросил трубку. И разревелся, как мог только в пятилетнем возрасте, от невыразимой злости. А Татьяна не плакала. Она уселась вязать, потому что мечтала о зимнем элегантном платье. Ее словно инеем покрыло холодное презрение. Она вдруг поняла, что это существо, приносящее ей столько разных эмоций, всего лишь подросток, мальчик, с несложившимся характером, которого шатает в разные стороны, и к которому нельзя еще подходить как к равному. Впервые он увиделся ей с птичьего полета - такая маленькая темная мятущаяся точка.
Глава 20. КЛУБОК
Они сидели в вагоне фуникулера и ждали, когда поезд тронется. Наташка была в капюшоне, отороченном пушистым белым мехом и белых мохнатых перчатках. На лбу у нее была тоже белая и тоже мохнатая повязка с голубыми бусинками. Пельмень только что опустил уши серой кепки и стал похож на денди в буденовке. Им было плохо слышно друг друга, поэтому со стороны их можно было принять за клонящихся головами влюбленных.
– ... но меня туда не возьмут без разрешения семьи. Поэтому надо выйти замуж, тогда нужно только письменное согласие мужа и... деньги тоже нужны, но можно что-то придумать. Самое главное, чтобы ты пообещал мне, что дашь согласие, чтобы я ушла в монастырь, ведь если ты меня действительно любишь, то желаешь мне добра.