Роман

— Я буду рада помочь, профессор Кейтер. Ваши курсы многим открыли дорогу в жизнь. К тому же я доверяю вашим суждениям.

— Я надеялся, что вы скажете что-то в этом роде, и поэтому захватил рукопись с собой. Эта молодая особа, не менее талантливая, чем сама Сильвия Плат, — моя находка года.

Увидев, что Бенно Раттнер ждет, когда я закончу свой разговор с профессором Кейтером, я подошла к нему, уверенная в себе, как никогда. Я была компетентной, образованной, имела надежную работу и не была, положа руку на сердце, дурнушкой. Обладая всеми этими достоинствами в свои двадцать четыре года и находясь в центре интеллектуальной жизни Нью-Йорка, чего еще можно было желать, тем более когда тебе известно, что молодой человек увлечен тобой.

Оказавшись в тот вечер возле станции на 8-й улице, мы проторчали у входа еще с полчаса, после чего он бросил небрежно:

— Вон там моя квартира.

И мы оба знали, что если не сегодня, то в один из следующих вечеров я пойду с ним туда.

Тремя неделями позднее, когда мои чувства к Бенно полыхали пожаром, в моей душе созрело твердое решение. После очередного обсуждения идей Кейтера, затянувшегося до двух часов ночи, он предложил, когда мы направлялись своим обычным маршрутом к метро:

— Глупо ехать в Бронкс так поздно. Почему бы тебе не остаться у меня и не дождаться утра?

Мой ответ последовал так быстро, словно был отрепетирован:

— Интересное предложение! Надо проверить твою квартиру и подумать, не воспользоваться ли мне ею как-нибудь на следующей неделе.

Миновав вход в метро, мы дошли до Бликер-стрит, где в новом доме у Раттнера была квартира, купленная на деньги родителей. Увидев персидский ковер, сверкавший бело-голубыми красками и золотом, полки, заполненные книгами, музыкальный центр «Фишер» и три большие репродукции Моне, я подумала: «Как хорошо, что его вкусы совпадают с моими».

Оказавшись в объятиях Бенно, я забыла о возвращении домой. Но, когда наконец вспомнила и встала, чтобы отправиться в свой дом на край света, со мной произошло что-то странное. Протянув руку к дверной ручке, я почувствовала, что какая-то сила не дает мне взяться за нее. Обернувшись к Бенно, я прошептала:

— Ох, Бенно, мне так хорошо здесь с тобой, что просто нет сил уходить!

Бросившись в его раскрытые объятия, я с такой силой налетела на него, что он не удержался на ногах и повалился в кровать, увлекая меня за собой. В ту ночь я больше не помышляла о возвращении домой.

В следующую пятницу я отправилась на работу в «Кинетик» с двумя огромными чемоданами, с которыми затем появилась на семинаре Кейтера. Увидев меня с ними, Бенно поднял брови, а я утвердительно кивнула. Приняв решение поселиться у него, я ни разу не пожалела об этом.

1970 год принес кучу мелких проблем, которые накладывались друг на друга и начинали тревожить. Я напряженно работала над выпуском трех книг, помогая в оставшееся время Йодеру вносить последнюю правку в его текст, понимая, что от успеха этой книги зависит наша с ним судьба. В это же самое время Бенно бился над полной переработкой своего романа, которому он с моей подачи дал новое название — «Зеленый ад». Этот труд был настоящей пыткой: писателю, потерявшему ориентиры, кажется, что он движется назад и его неотступно преследует злой рок. На первом этапе сочинительство приносит радость, когда писатель в полете фантазии порхает вместе с райскими птичками, поющими ему славу на взлете к вершинам мысли. Но, когда, исчерпав идеи, автор принимается переписывать свое творение, его труд превращается в каторгу и в четырех случаях из пяти оказывается непродуктивным.

Однако вечера во время уик-энда доставляли нам радость: нас воспламеняли идеи, которыми щедро делился Эван Кейтер. После того как он заканчивал свой семинар, мы обычно приглашали нескольких студентов к себе домой, чтобы, потягивая вино, продолжить обсуждение. Пару раз к нам присоединялся сам Кейтер и развивал свои идеи до часу или двух ночи. В один из таких вечеров, глядя на Бенно и Кейтера, сидящих вместе, я чуть было не расхохоталась. Мне вспомнилась та зима, когда я мечтала о том, чтобы завлечь Кейтера в свою постель. Несмотря на весь свой блеск, рядом с молодым Бенно, у которого все было впереди, он казался увядающим стариком. Просто поразительно, какие сумасшедшие пути надо проделать, прежде чем повзрослеешь.

В другие вечера я посещала издательские курсы при Нью-Йоркском университете. Занятия заканчивались, и я чуть ли не бегом летела на квартиру, где с прохладительными напитками и горячими объятиями меня ждал Бенно. В такие моменты я не могла представить себя с другим мужчиной. Такими идеальными казались мне наши отношения.

Но даже сейчас мне было бы трудно объяснить, почему мы не поженились. Со временем я вжилась в образ «свободной женщины» и, по правде говоря, даже считала себя лучше приспособленной к современной жизни, чем Бенно. Мне казалось, что, выйдя замуж, я взвалю на себя ношу, которая однажды может стать тягостной или даже губительной. Проще говоря, я была сильнее него, и защитный инстинкт женщины говорил мне: «Берегись!»

Еще труднее объяснить, почему он не настаивал на женитьбе. Скорее всего, причиной этого было его опасение, что в союзе с женщиной, утвердившей себя в жизни, он не сможет чувствовать себя уверенно до тех пор, пока не написан и не издан его роман. Только тогда мы смогли бы существовать в этом союзе на равных. Но насмешка судьбы заключалась в том, что та, которая должна была помочь ему закончить работу, как раз и представляла для него угрозу. Поэтому-то, наверное, мы с опаской относились к закреплению наших отношений посредством женитьбы.

Однако сказать, что мы не подходили друг другу, было бы совершенно неверно. Нам доставляло удовольствие спорить о книгах и анализировать то, что получали от семинаров Эвана Кейтера. Мы одинаково высоко оценивали то, что может дать человеку по-настоящему прекрасная книга. И при этом мы с нетерпением ждали момента, чтобы оказаться в постели. Мы были счастливой парой, светлое будущее которой омрачалось лишь тем, что ни мои, ни его родители не одобряли нашего совместного проживания.

Я долго и тщательно готовила своих к «ужасной правде» о том, что живу не в своей собственной квартире, а в его. Когда они наконец познакомились с Бенно, последовал горький вопрос:

— Если уж он такой чудесный и обладает, как ты говоришь, «талантом от Бога», то почему ты не выходишь за него?

— Вначале я должна утвердиться в этой жизни, — таким был мой ответ.

А когда Бенно рассказал своим родителям, что в квартире вместе с ним живет девушка, которую зовут Ширли Мармелштейн, его мать заметила:

— Какое странное имя для такой изысканной квартиры, как твоя. Как у продавщицы Блуминдейла.

Он заверил их, что я — не только одна из самых способных молодых редакторов Нью-Йорка, но еще и гений.

— Прекрасно, — отозвалась его мать. — Тогда женись на ней и производи на свет гениальных детей.

Он обещал подумать над этим, но при этом не обеспокоился тем, что меня надо представить родителям.

Со временем у меня стало складываться впечатление, что наша любовная идиллия не может обходиться без того, чтобы хотя бы раз в месяц не взрываться бурной сценой, такой, например, какая произошла однажды из-за «Фермы» Лукаса Йодера, которую полностью проигнорировали влиятельные журналы и лишь вскользь упомянули газеты. Бенно довольно грубо заявил: