Романов 2036

импрессионизмом, если импрессионизм европейский – это

передача момента, то импрессионизм русский – это передача

внутренних чувств своего «я». Исключением зарождения

материальной культуры является Малевич, но он же доказывает

обратное, потому что его искусство рождено в чистой идее,

«Черный квадртат» – это чистая идея, перенесённая на холст. По

этой же причине не рождается мода, так как все рожденное из

синтеза несостоявшейся культуры и состоявшейся европейской

выглядит порой нелепо, так как чужеродный культурный код в

тексте другого культурного кода – это своего рода безумие –

несовместимость символов в тексте одного произведения.

Таким образом, есть русская мысль, заточенная на изучение «Я»,

«Я» становится фокусом сознания, а значит рождает любовь и

родное восприятия этого «Я», и чем роднее это «Я», тем больше

агрессии к «Они», тем враждебнее сознание к нему относится.

Отсюда берется жесткий и жестокий паттерн «Мы»-«Они» в

русском сознании.

Плюс ко всему жесткое разделение усиливается ортодоксальной

православной религией, поскольку человек зачастую

необразованный, но которому христианская идеология привита с

детства, благодаря религии начинает ощущать истинность своего

«я» и сакрализацию «мы», что в будущем отразиться на построении

государственной идеологии в рамках современного российского

государства.

В подкрепление этой позиции нельзя не вспомнить главного

национального героя Бодрова, который становится отражением,

идеальной формой этого паттерна сознания. Люди нашли в

бандитизме геройство, потому что нашли в нем себя, нашли в нем

этот родной паттерн, который он реализует в полной мере.

Фактически Балабанов нашел идеальное отражение этого паттерна

в своей герое, так выглядит истинная сущность подобного вида

сознания.

Теперь перейдем к главному. Естественно, такой вид

традионилистских доисторических отношений переносится в

концепцию орагнизации российского государства. Такой вид

сознания хочет видеть в государстве такие же паттерны, заложить

их в идеологию госудраства. Отсюда президент как лицо идеологии

говорит борьбе с печенегами и уделяет важнейшую роль

суверенности: жесткий паттерн «я»-«они» предполагает сильное

государство «я», способное бороться с «они». Естественно, сегодня

невозможно говорить о глобальной или региональной войне, когда

есть вероятность ядерной войны, в наш век преобладают

гибридные войны и локальные конфликты. Поэтому в игру вступают средства массовой коммуникации, которые симулируют

существовании сильного «я» и злых «они», СМК становится

культиватором и костылем этого доисторического сознания в

рамках современного глобального процесса. Поэтому люди

избирают ту политическую силу, которая обеспечит существование

этого паттерна не только внутри семьи или самого себя, но создаст

идеологию, в которой это восприятие мира станет

главенствующим.

Государство становится совокупностью единиц носителей одного и

того же сознания, а гос-идеология симулирует те коды, которые эта

совокупность единиц находит в себе. Отсюда становится

понятным, почему исходя из риторики президента он уже воссоединил

себя со священной линейностью российской истории как особой

цивилизации (о чем он и говорит сам) и считает себя частью России

и ее единственным путем развития, потому что он является

продолжением русского сознания, организатором этого сознания в

рамках государственного аппарата. Поэтому президентская идеология

взяла курс на сакрализацию исторической правды и объединение

истории в недискретную характеристику, потому что многовековая

история России – это многовековое существование этого

доисторического паттерна, который сегодня помогает президенту

оставаться у власти. Его же политтехнологи в свою очередь

моделирует этот паттерн внутри государственного аппарата,

продавая на выборах символические структуры, которые

продавались народу на протяжении многовековой истории.

Поэтому большинство избирателей не требуют улучшения частной

жизни и уровня жизни и готовых закрыть на это глаза, потому что

соответствующий культурный код не было заложен изначально,

народу достаточно покупать видимость стабильности своего

племени в рамках международной политики, как сильного «мы»,

противостоящего «они».

Теперь стоит рассмотреть роль сакрального в усилении этого

паттерна. Первобытное сознание, ставящее перед собой главной

целью защиту «я», которому с рождения заложена христианская

картина мира начинает воспевать «я», так как власть Бога над

миром земным только усиливает исключительность и истинность я

в соотношении с «они». Итак, носитель такого сознания

выстраивает вертикальную иерархичную линию вверх: я – отец –

государь – государство – Бог, каждый из уровней сакрализируется

как самим народом, так и государством, которое симулирует

русское сознание. Отсюда берется концепция «Единой России»,

президента, который представляет России как священный сплав

традиций и истории, любая символика как фактический результат

более крупного символа государства сакрализуется на каждом

этапе распространения этих символических элементов. То есть сила

такой идеологии в продолжении защиты и любви «я», где «я»

воплощается на каждом этапе вертикальной линии сакральных

образов. К слову, поэтому в России не рождается альтернатива в