Романтические порассказушки

Выдерживая престиж фирмы, Рой не всучил свою временную снасть неопытному партнёру по сделке, а пошёл в лес, сопровождаемый всем королевским синклитом, там нашёл и вырезал подходящее бамбуковое удилище, протёр новую леску эвкалиптовой смолой, надёжно прикрепил крючок, каменное грузило и даже лёгкий поплавок из упругой пористой коры какого-то дерева, собрал удочку, вернулся всё в том же немом сопровождении соглядатаев на старое место, поставил вместо себя новоиспечённого рыбака, дважды показал весь процесс, убедился на третьем, что он усвоен, и, собрав свою пойманную рыбу на кукан, отправился вместе с Летой восвояси, оставив тестя за лучшим мужским занятием в мире, а племя – без власти.

Дома Рой ещё больше ошарашил, даже напугал молодую жену, когда быстро разжёг костёр с помощью увеличительного стекла. Они запекли рыбу в золе, наелись до отвала и завалились спать, но вскоре были разбужены гонцом, принёсшим приглашение на пир. Положение обязывало идти, кроме того, Рою интересно было посмотреть, как готовят рыбу местные мясоеды, и с чем вернулся с рыбалки тесть.

В стойбище вовсю шла подготовка. Как обычно, ею была занята меньшая часть народа, а большая – мешала, снуя в возбуждении туда-сюда. Догадливые соплеменники разрубили акулу на мелкие куски и обмазали глиной, подготовив таким образом к запеканке. Рою стало приятно за свой народ, а ещё больше, когда он увидел штук двадцать рыбин, добытых сметливым учеником. Два туземца, роняя разноцветные от краски крупные капли пота, пытались добыть огонь для огромного костра с помощью остроугольных деревянных веретён и опорных деревянных ступ с пушистыми кусочками сухого мха в них. Глядя на бесплодные усилия местных прометеев, Рой решил внести и свою лепту в подготовку праздника Рыбы, подошёл к костру и зажёг его увеличительным стеклом сразу с четырёх сторон, чем, не ожидая, чуть было не вызвал свою четвёртую смерть.

Когда огонь побежал по сухой траве и веткам в первый раз, все вокруг замерли, даже собаки, глядя в недоумении и испуге на белого найдёныша, который, оказывается, может не только вытаскивать сколько хочет рыбы из глубокой воды, но и зажигать огонь, выпуская его прямо из кулака. Не двигаясь, они наблюдали за второй и третьей вспышками костра, а после четвёртой разом надвинулись на Роя, и он, увидев их напряжённые угрожающие морды, раздражённые развенчанием священного рождения огня, отступил к вождю и, подняв руку, показал стёклышко, убеждая в отсутствии магии. Лета встала рядом, готовая защищать мужа от глухой ярости взбешённых соплеменников.

Все снова остановились и молча разглядывали маленький и непонятный источник огня, разбрасывающий яркие лучики под солнцем. Потом из толпы вышел и повелительно протянул руку один из наиболее раскрашенных и распетушённых перьями её представитель, очевидно, из знати, требуя огненоситель себе. Нельзя было не дать и отдать тоже. Выручила природная находчивость, которая не раз помогала выйти целым из самой жестокой драки: он опустил руки и вложил злополучное увеличительное стекло в ладонь дочери вождя. Вымогатель опешил, а потом в бешенстве поднял копьё, целясь в грудь Роя, но его опередило встречное, брошенное телохранителем вождя. Мгновенно поражённый ядом, несостоявшийся убийца рухнул на живот перед не успевшим даже испугаться матросом, а толпа в едином порыве ужаса отступила и опять замерла в ожидании заключительного слова верховного судьи. Но где было видано и слыхано, чтобы рыбаки не договорились? Вождю нужнее был могущественный и умный белый, чем чересчур самоуверенный, дерзкий и безрассудный, пусть и свой по крови, подданный. Конечно, нельзя сбрасывать со счёта и родственные чувства, и гнев против своеволия поверженного, поднявшего копьё на царскую семью. Вождь повернулся и поощрил телохранителя за верную службу двумя головными перьями, подошёл к убитому, с трудом наклонившись, сорвал с его головы пышный перьевой знак знати и водрузил на голову зятя. Удовлетворённые приговором, а главное, тем, что инцидент, задержавший праздник, исчерпан, граждане разбежались по своим делам, прихватив труп развенчанного вымогателя, а Рой забеспокоился, как бы не пришлось попробовать его мяса на пиру.

Разумно разрешив конфликт, судья и повелитель уселся на своём тронном пне в пиршественном кругу и жестом приказал занять место рядом возвеличенному зятю и любимой дочери. Налицо в государстве начала зреть семейственность, свойственная абсолютным монархиям. Взяв сжатый до белизны пальцев кулак дочери, он разжал его, вытащил запотевшее стёклышко раздора, близко поднёс к одному глазу, пытаясь разглядеть огонь в нём, ничего не увидел, кроме тумана, равнодушно вернул хозяйке и величественно застыл в ожидании рыбной обжираловки, кокосовой выпивки и праздничных танцев, выставив перед собой вместо копья удочку со свисающей снастью. Рой по-свойски наклонился к нему, взял удочку, намотал леску на удилище, закрепил крючок на древке и вернул новый знак власти симпатичному, несмотря на живот, и всё-таки справедливому владыке.

Пир ничем, кроме изобилия рыбы, не отличался от прежнего. Рой ел мало, решительно отвергал любое мясо, зато часто в соревновании с тестем прикладывался к кокосовой бражке и, наклюкавшись, с готовностью принял участие в символическом танце добычи акулы. В сполохах затухающего костра на фоне тёмного непроницаемого леса и опустевших, помертвевших хижин под тревожные ритмы тамтама, большого барабана и однообразные выкрики «Ва-уа-уа-уа» качающихся зрителей мерно топтались в подвижной цепочке на полусогнутых ногах, положив левую руку переднему на плечо, глухо звякая в такт браслетами и потрясая отравленными копьями, расцвеченные свежими красками бронзово-мокрые дьяволы, преследующие извивающуюся и ускользающую от охотников акулу, которую изображал толстый туземец, раскрашенный под морскую хищницу и щёлкающий выпиленными из кокосовой скорлупы челюстями, держа их в руках. Когда грохот барабанов, завывания зрителей и топот рыбаков-охотников достигли апогея, а акула перешла на непрерывный челюстной стрёкот и готова была цапнуть любого, кто подвернётся, на сцену выскочил, выпихнутый коварным тестем, Рой с чьим-то прихваченным копьём и после нескольких с удовольствием и фантазией исполненных подходов и увёрток всадил всё же акуле копьё в глаз, больше всего опасаясь при этом ненароком по-настоящему задеть артиста-рыбу. После блестящей победы все, включая собак свиней и ползающих детей, набросились на остатки рыбного стола, а уставший и протрезвевший Рой, обняв обомлевшую от его успехов и способностей Лету, удалился, провожаемый восхищёнными взглядами, в свою здешнюю хижину, не желая тащиться в темноте на дачу.

Минул месяц, а может быть два, во всяком случае, не три. В государстве за ненадобностью отсчёта времени не было, и всё жило одним днём и редко, когда удавалось добыть особенно много дичи, - двумя, поскольку в один всё съесть не получалось. Рой, привыкший к работе на воздухе и в любую погоду, к простой непритязательной пище без разносолов, часто однообразной и несвежей, лишь бы побольше, к жёсткому матросскому обществу в море и в портах и к грубым развлечениям, среди которых преобладали пьянки и драки, легко вошёл в племенную жизнь, на равных участвуя во всех охотничьих, заготовительных и праздничных мероприятиях коммунистической монархии. Он быстро восстановил мускулы и тело, а загорел так, что почти не отличался от соплеменников по цвету. Единственным отличием, пожалуй, было отсутствие раскраски, к которой, несмотря на настойчивые предложения тестя и жены, испытывал стойкую брезгливость, поняв, однако, со временем, что аборигенам она нужна не только как украшение – чем больше краски и чем страхолюднее нательные абстракции, тем ценнее – но и как эффективное средство от укусов всякой летающей и жалящей твари и как естественное желание выделиться среди своих. Незащищённая кожа Роя вечно зудела и чесалась, и он, заметив, что мелкие стервятники не любят соли, часто ополаскивался морской водой и устраивал обязательные вечерние купания, втянув в них и Лету, вынужденную снимать свой великолепный грим на ночь. Это привело к тому, что и она, ленясь и подражая любимому мужу, перестала, в конце концов, пользоваться местной косметикой, радуясь, что нравится ему больше без камуфляжа. Пользуясь своим привилегированным положением вследствие родства с вождём и удачного замужества, она полностью игнорировала все племенные общественные женские обязанности по обработке добытого и приготовлению еды и питья, предпочитая быть всегда и везде с мужем. Она не в силах была оставить Роя одного даже на полчаса, да и он привык видеть её рядом, всегда готовую помочь и посоветовать. В общем мужском деле у них было чёткое разделение обязанностей: она, с её кошачьей лёгкостью и собачьим нюхом, выслеживала дичь, а он, с его львиной силой и тигриной реакцией, безжалостно поражал её копьём или ножом. Постоянно растущую симпатию и привязанность друг к другу, подпитываемую общим опасным делом, ещё больше укрепляла взаимовыручка.

Однажды, когда задумавшаяся разведчица, потеряв бдительность, шла впереди, из низко нависших над тропой густых веток эвкалипта протянулась к ней волосатая лапа огромного бабуина, цепко ухватила за руку и рывками поволокла пленницу, царапая о ствол и ветки, вверх, очевидно, с намерением предложить ей свои воздушные апартаменты, так как, в отличие от людей, обезьяны не едят себе подобных. Услышав отчаянный крик спутницы, Рой бросился на помощь, увидел на высоте нижней реи грота болтающееся перекошенное, словно сломанная кукла, тело жены и замедлившегося от тяжести на подъёме бабуина и, не раздумывая, бросил в него копьё. Мохнатый насильник, не ожидавший, что его гостеприимство оценят так грубо, разжал лапу, и Рой еле-еле успел поймать вернувшуюся не солоно хлебавши Лету, упал под её тяжестью на бок, а рядом плюхнулся и замер в смертном недоумении неудачливый ухажёр.

Чаще помощь требовалась Рою. Однажды, расплавившись от жары, он чуть не наступил на вытянувшегося в затеняющей и освежающей высокой траве питона. Озадаченная необычным запахом рептилия прихлопнула его хвостом к стволу пальмы и стала быстро закручиваться вокруг обеих, надеясь, когда жертва успокоится, познакомиться с ней поближе. Свои возражения пришпиленный мог выразить только кряхтением и хрипом, но и их чуткая Лета услышала и фурией напала на обидчицу. Не мешкая и не обращая внимания на кивающие выпады змеи и предупреждающее шипение «Не меш-ш-ш-ай», она подхватила выпавший из рук спеленатого мужа нож и сильными отчаянными ударами вдоль ствола дерева стала разжимать слишком тесные объятия соперницы, пока сплющенный отпущенный Рой не упал, не имея сил стоять. Разъярённый головной обрубок питона, разбрызгивая обильным веером кровь, в злобном отчаянии хлобыстнул освободительницу так, что она рухнула рядом с полузадушенным предметом распри и потеряла сознание, а разделённые части змеи ещё долго дёргались, пытаясь жить самостоятельно, но это им не удалось

Постанывая от боли во всём теле, Рой подполз к Лете, приник ухом к её груди и, счастливый, услышал ровное биение сердца. Он вдруг осознал, что она – единственный дорогой и родной человек в мире, и заплакал от собственной боли и страха за неё, роняя горячие слёзы на прекрасное побледневшее бронзовое лицо. Какая же женщина устоит перед любящими и жалеющими мужскими слезами? Даже в бессознательном состоянии она почувствует их сладостную горечь и теплоту. Вот и неподвижное лицо Леты, как только его коснулась первая слезинка, стало оживать. Открылись большие бездонно-синие глаза, медленно освещаясь изнутри, встретились с мокрыми блестящими глазами любимого человека, и сами начали наполняться ответными слезами, а он, чуть прикасаясь губами, высушивал их, не давая скатиться по удлинённым уголкам-желобкам на порозовевшие щёки. Потом целовал в сухие прохладные губы своими солоновато-мокрыми, а она глубоко и счастливо вздохнула, обняла дорогую голову мягкими тёплыми руками, прижала к бурно вздымающейся груди, готовая снова рискнуть жизнью, чтобы снова испытать томительно-щемящее чувство радости, переполнившей душу оттого, что по-настоящему любима тем, кого выбрала сама и навсегда.

Вернувшись в прибрежную уютную хижину, дом их уединения и любви, они всю ночь, не смыкая глаз, любили и ласкали друг друга нежно и осторожно, ловя и предупреждая каждое движение, отдаваясь ему, не зная, что всё бывшее до этого, было преддверием любви, а она, настоящая, пришла к ним там, у рассечённого питона. Им повезло: большинство пар так и остаются в преддверии. Потому-то и нет единого мнения о том, что такое любовь.

С той ночи они не только видели, но и чувствовали друг друга. Их души соединились в целое, не терпя разлуки тел и разногласия в мыслях. Оба стали спокойнее, особенно Лета, и предупредительнее, особенно Рой. Раньше, вернувшись вдвоём с охоты, он, как всякий уважающий себя мужчина, заваливался на лежанку, предоставляя ей готовку еды и уборку жилья, оправдываясь тем, что она молода и здорова и что так принято во всяком обществе. Теперь же охотно, как всякий уважающий не только себя, но и свою женщину, мужчина шёл на помощь, чтобы вместе скорее освободиться для любви и интересной беседы.