Романы. Трилогия.
Шрифт:
— ...И еще крестный ход устроим...
Бровасто-лобастый Молотов поперхнулся и закашлялся, у товарища Берии упало пенсне (из рук ничего не могло упасть, руки были на столе), а рот Буденного издал звук, похожий на кряканье.
— Точнее, не ход, а — полет, — Хозяин поднял горизонтально ладонь с сомкнутыми пальцами. — Товарищ Артемьев, вы сможете организовать для этого самолет?
Генерал-лейтенант Артемьев, командующий МВО, промямлил:
— Конечно.
— И свяжитесь с Журавлевым, пусть сопровождение истребителей даст, да чтоб зенитчики его ненароком не пальнули. Вокруг Москвы пусть облетят. Какую икону в самолет поставить, посоветуюсь с Митрополитом. Ну, что ты на меня пялишься, Лазарь?
— Я... я не пялюсь, — товарищ Каганович нервно поправил галстук. — Я... я слушаю...
Тот иступленный восторг, с которым он нажимал кнопки взрывных устройств
— А сопровождать икону в полете будешь ты, Лазарь. А сейчас ты лучше не пялься, а думай, где достать вагоны для сформированной дивизии в Челябинске. Дивизию некуда грузить. Если вагонов для нее через три дня не будет, приземляться после полета с иконой будешь отдельно от самолета. И чтоб состояние вагонов было не такое, какое у тех, в которых едут сейчас сюда дальневосточные дивизии от Апанасенко. Он тебя материл так, как даже Клим материть не умеет. А ты, Клим, не усмехайся. Ты-то чего таращишься? Ты доблестно хотел вести в бой роту, ты бесстрашно лазил по передовой и учил солдат окапываться. Представляю, что про себя они говорили про тебя. Наверно, примерно то же, что Апанасенко про Кагановича. И я думаю, появление комфронта на передовой с целью учить окапываться и ходить в атаку вызвало у них большее удивление, чем если бы над их головами пролетела в самолете чудотворная икона... Семен!
Товарищ Буденный встрепенулся.
— Махать шашкой против туркменских басмачей — это не одно и то же, чем командовать Резервным фронтом, который ты не успел развалить, только начал, его доразвалил Жуков. Сейчас мой секретарь держит против него по телефону круговую оборону, огрызается и говорит, что у него из того, что он просит, ничего нет. И Гинденбурга под рукой у меня тоже нет, вы вот есть... Так когда, товарищ Пронин, вы сможете освободить Ховринский храм от хлама, чтобы он работал по прямому назначению? С цветметаллом, что бросил Микоян, вы распорядились блестяще. Вы замечательно мобилизовали шесть полков МПВО, за 40 минут разобрать и погрузить полторы тыщи тонн металла и все руками — это рекорд непобиваемый.
Василий Пронин, недавно отметивший свое тридцатилетие, вспоминал ту погрузку как фантастический кошмарный сон. Дело было, действительно, невозможное, и оно было сделано. Через час ждали налета «Юнкерсов», и они налетели — 15 штук прорвались сквозь Журавлевский заградогонь, но бомбили они уже пустое место.
Вообще, он так и не понял, зачем Хозяин велел ему быть на этом заседании. Не для того же, чтоб приказать хлам из церкви выкинуть. Дел ведь беготливых, которые сам лично должен координировать, проверять, умолять, материть, — не просто выше горла, а выше всяких горл! Одно минирование электростанций, заводов, НИИ и всех прочих важнейших объектов чего стоит. Эта операция под бдительным оком Лаврентия Палыча стоит, если мерить здоровьем, один день за сто. Его спецполком, выделенным для этой цели, фактически заправляет он, Пронин, и ответственность вся на нем. А 100000 московских баб, выгнанных им на строительство оборонительных полос? Чего уж там толковать про организацию их работ! Да просто пожрать им выдать, да инструмент, да хоть не в совсем собачьих условиях бы жили в палатках, школах, избах — от одного этого с ума сойдешь! Ежечасные сводки со всех домоуправлений об уборке снега в этой жуткой метели хлестче фронтовых. И перепрофилирование котельного завода на двухтонные бомбы — тоже на нем. А вдруг возникающие, внезапные проблемы? А их с десяток каждый день. Одна недавняя слезная просьба Жукова чего стоила — помочь Западному фронту с транспортом. Фронт — от Яхромы до Тулы, а маневрировать войскам не на чем. Поднял на ноги всю московскую милицию, облазили все заводы, все автобазы, все гаражи, все закоулки-подворотни и изъяли 2500 неисправных машин. Подгоняя угрозами и мольбами, «Компрессор» и «ЗИС» напрягли насчет запчастей, поставили машины «на ход» и — вперед на фронт, маневрируйте.
Сейчас, когда он сел на стул, третьим после Молотова и Берии, больше всего боялся, что заснет за столом. Но, услышав про открытие храма и про крестный ход-полет, сон мигом отогнал.
— Вообще-то, достаточно быстро, товарищ Сталин. Правда, я там внутри никогда не был, но... но ведь это практически прифронтовая полоса!
— Ну, не вечно же она будет прифронтовой. Борис Михайлович! Борис Михайлович, отвлекитесь от портрета.
«А?
Что? Меня?..» — Шапошников встрепенулся, встряхнулся и рывком перевел взгляд на Хозяина:— Слушаю вас, простите.
— Я вам в ваш кабинет копию пришлю.
«Нет уж!!» — едва не вырвалось.
— Борис Михайлович, как вы думаете, когда мы обратно отнимем Киев?
«Ну, точно, тронулся Хозяин. Ударная колонна Гепнера перед Химкинским мостом, а он про Киев...»
— Э-э, — маршал Шапошников развел в сторону руки, не зная, что ж добавить членораздельного в свое мычание.
— Не волнуйтесь, Борис Михайлович. На столь дальнюю стратегию я вас нацеливать не буду. Я вот о чем: свяжитесь с Головановым, чтоб он приготовил ТБ-7. Надо помочь киевлянам и всей их епархии. ТБ-7 мы начиним не бомбами, а листовками-поздравлениями, нет, не с 7-м ноября, а с каким-нибудь церковным праздником. Сейчас я посмотрю с каким. А также успокоим их: те 323 храма, что сейчас открыли там немцы, мы не закроем, когда вернемся. А вернемся мы обязательно. И других откроем столько, сколько они захотят. А с каким праздником?.. — Хозяин начал листать календарь. — А, вот... генеральное наступление свое они планируют где-то на середину ноября... так, что тут у нас?
Бровасто-лобастый Молотов, пользуясь тем, что Хозяин погружен в календарь, вздохнул и головой качнул сокрушенно.
Не отрываясь от календаря, Хозяин сказал:
— Вячек, ты лучше головой мотай на другую тему. Вы зачем с Лаврентием велели каширскую ГРЭС минировать? Местный горсекретарь, паникер, уже просит разрешить взорвать её.
— Так, товарищ Сталин, Гудериан в четырех километрах от Каширы.
— Да хоть в самом городе! Никаких взрывов не будет. Москва и так на голодном энергетическом пайке. Что всё оперативно минировали — хорошо, теперь так же оперативно — разминируйте. Ты все понял, Вячек?
— Предельно, товарищ Верховный Главнокомандующий, — бровасто-лобастый Молотов выпятил грудь и почти с укоризной упер взгляд в наклоненный лоб Хозяина.
— ...Так, вот середина ноября...
— Товарищ Верховный Главнокомандующий, — голос бровасто-лобастого нервно дрожал, и в нем тоже слышались нотки укоризны, ровно столько, сколько позволялось. — Политбюро приняло решение о лично Вашей эвакуации.
— Документ большой? — спросил Хозяин, по-прежнему не отрываясь от календаря.
— В каком смысле? — недоумение заморщинило лобастость.
— В смысле формата бумаги.
— Два печатных листа А-4.
— При себе?
— Конечно.
— Разорви его на число членов Политбюро и раздай каждому на предмет туалетного использования. Я остаюсь в Москве до последнего.
— До последнего — это как? — мрачно раздалось из-под пенсне.
— А до последнего, Лаврентий, это когда 34-ка со свастикой, Гепнером на границе захваченная, на Красную площадь въедет.
— Вполне реальная перспектива, — из-под пенсне жестко-немигающе глядели прищуренные глаза.
— Наверное. Прогоним и с Красной площади... вот, пожалуйста, 19 ноября, день Варлаама Хутынского. Вот с ним и поздравим оставшихся по ту сторону фронта... вот и бумаге применение, на «Безбожнике» сэкономленной. Хорошо бы с житием его познакомиться.
Тут и Берия не выдержал и покачал головой. И в его покачивании виделось уже нечто более серьезное, чем укоризна. Фактически ведь он один тогда, в июне, своим бесстрашием и решительностью заставил Хозяина взять себя в руки и стать Верховным Главнокомандующим. Показалось, что придется и сейчас забыть про страх и про субординацию и резко поставить Хозяина на его место — место Верховного Главнокомандующего, вырвать-вытащить его из невесть откуда вдруг взявшейся ямы, куда он угодил и обратился в разбрасывателя церковных поздравлений. Вместо того чтобы мощное каменное сооружение обратить в крепость с пулеметами, из каждого окна и с крыши, — служить там обедню?! Тот июньский его надлом был понятен — да пошли вы все!.. Ничего не хочу после такого разгрома! Не состоялось великое порабощение Европы, а, значит, — все ерунда, отстаньте...
Тогда, глядя в пустые, безжизненные пьяные хозяйские глаза, проорал в них, одновременно встряхивая Хозяина за плечи:
— Вста-а-ать!
Тот остался сидеть, ибо подняться не мог. Встряхнул ещё раз и поднял. Притулившиеся сзади соратники только ёжились и постанывали, наблюдая сцену.
— Ты сам и твое имя — из стали или из говна?! Ты — Сталин, или Говнин?! Забудь про Европу, страну надо спасать! Власть спасать, шкуры свои спасать! Второй эшелон без тебя неуправляем! И всё неуправляемо! Сейчас пристрелю тебя и буду управлять от твоего имени по радио и по телефону!.. Марш в баню!..