Ромашка для Горыныча

Просыпаюсь от того, что дома холод собачий. Стучу зубами, пытаюсь нащупать одеяло. Натягиваю его и накрываюсь с головой. Не пойму, тёть Лена заслонку в печке забыла закрыть и весь дом выстудила, что ли? Меня так трясёт, что, кажется, начинаю стонать в голос. Горло дерёт по-страшному. Пытаюсь сглотнуть и не могу. И дышать тяжело и больно.

— Сонь, ты чего? Тебе плохо?

Чувствую прикосновение ко лбу холодной ладони. Это такой кайф! Да-а… Не убирай руку, пожалуйста. Мне так легче.

— Сонь, блин, да ты горишь! Алин, вставай!.. Звони в "Скорую"!.. Да откуда я знаю, какая?.. По мне, так все сорок!..

Голос доносится, словно сквозь вату, но постепенно отдаляется и становится всё тише. Проваливаюсь в сон. Я сплю. Сплю. Мне хорошо. Во сне не так жарко, не так холодно…

— Соната, открой рот! Мне нужно посмотреть горло.

Что?.. Зачем меня будят? Так хорошо было… А теперь я чувствую, что у меня всё болит… И горит… Я горю…

— Соната!

Чувствую, что мне неприятно сильно сжимают подбородок и надавливают на челюсть. Приоткрываю рот. Что-то прохладное и противное касается языка, давит. Меня сейчас стошнит. Уберите!..

Рот, наконец, оставляют в покое, но противное и холодное теперь касается то спины, то груди.

Пожалуйста, не надо меня мучить. Я просто хочу спать!.. Я сплю. Мне плохо. Почему мне так плохо?.. Меня трясёт, и тело периодически дёргают то вверх, то вниз. Зачем?.. Оставьте меня в покое…

В какой-то момент чувствую, как меня крепко прижимают к чему-то твёрдому, но приятному. Я будто взлетаю, и всё проходит. Не чувствую ни жара, ни холода — мне хорошо, мне уютно. Вдыхаю такой знакомый и манящий запах и окончательно проваливаюсь в глубокую чёрную яму без сновидений.

Три недели я провалялась в больнице. Медсёстры искололи мне всё, что только можно. И вот сижу в коридоре, жду главврача. Периодически потираю то место, которое пострадало от уколов больше всего.

— Лиесс, почему не в палате? — мимо проходит Наталья Игоревна, старшая медсестра.

Вот сколько лежу, столько удивляюсь. Женщине за пятьдесят, а помнит всех пациентов, которые поступают к ней в отделение: имя, диагноз, назначенные лекарства и процедуры. Память у человека такая, что компьютер не нужен.

— Да я… Это… Выписку жду.

— Нечего здесь сидеть. Надует! Я сама принесу, как будет готова.

— Спасибо, — довольно улыбаюсь и чешу в свою палату.

Пока в больнице лежала, много занятий пропустила. Поэтому, как более-менее очухалась, сразу в чат написала. Девчонки фоткают конспекты, а я спокойно их переписываю в тетрадь. Заодно и учу.

Вчера три пары было, и все устные. А у меня телефон, как назло, заглючил. Поэтому навёрстываю с утра всё, что вчера скинули. Сейчас напишу, сколько успею, а потом выписку заберу — и в общагу, к своим девчонкам! Мне ещё сегодняшние конспекты переписывать.

Отчего-то чувствую зуд пониже спины. Растерянно оглядываюсь. Не понимаю, откуда идёт опасность. Куда бежать и от кого?.. На всякий случай ускоряю шаг.

И вдруг слышу незнакомый мужской голос:

— Лиесс?..

Останавливаюсь. В двух палатах от нашей — мужская. Вот около неё я сейчас и стою. Дверь открыта. Три койки. На двух кто-то спит. А с третьей на меня смотрит старик. Болезненно худой, почти лысый, с недельной седой щетиной, впалыми щеками и мутными глазами.

— Эээ… Это Вы меня звали?.. — спрашиваю с сомнением.

— Ты — Лиесс? — натужно скрипит старик.

— Да. А что?

— Подожди!

Он приподнимает голову, надсадно кашляет и отхаркивается в стакан.

Морщусь. Мне так противно от этого, что даже подташнивать начинает.

— Марина Лиесс тебе кто? — спрашивает незнакомец и снова закашливается.

Марина Лиесс — моя мама. Мамочка… Изнутри поднимается горечь. Сглатываю застрявший в горле ком.

— Она была моей мамой, — шепчу срывающимся голосом.

— Была?..

Мужчина откидывает одеяло и спускает на пол грязные ноги с давно нестрижеными ногтями.

— Поди сюда, — подзывает к себе скрюченным пальцем.

Делаю два шага вперёд и становлюсь у стены.

Вид у незнакомца настолько отталкивающий, что я с трудом сдерживаю желание убежать отсюда сломя голову. Пониже спины зудит, не переставая.

— Мамка, значит, — тянет мужик и беззастенчиво меня рассматривает. — А ты, значит, дочка её? Похожа, похожа…

Этот тип знал мою маму?..

— Этот ж сколько тебе щас?.. — незнакомец шевелит губами и загибает пальцы. — …Восемнадцать, вроде?

Медленно киваю, а он вдруг улыбается, и меня передёргивает. Зубов почти нет, а те, что есть… Лучше бы их тоже не было.

— А я — Андрей Валерьевич Шибанов. Мы с твоей мамкой учились вместе, — представляется он и горделиво выпячивает впалую грудь в футболке, больше похожей на тряпку.

Изумлённо вскидываю брови и ошарашенно смотрю на него. Однокурсник мамы?.. Он же старый! Как он мог учиться с ней?

Видимо, моё изумление открыто читается на лице, потому что мужик сипло смеётся, раззявив страшный беззубый рот.

— Что, не похоже?

Опять киваю. Наверное, я сейчас китайского болванчика напоминаю. Думаю только о том, как сбежать отсюда поскорее, потому что пониже спины зудит, не переставая.

— Да, потрепала меня жизнь-жестянка, — вздыхает мужик и тут же, без перехода, спрашивает: — Давно Маринка-то померла?

Не вижу в его глазах ни сочувствия, ни печали. Только какой-то нездоровый интерес.

— Шесть лет назад.

Не знаю, зачем вообще отвечаю.

— Вот значит, как, — тянет он. — А ты теперь с дедом своим горластым живёшь?

— Нет, он тоже умер, — бормочу.

Он и деда моего знал?.. Откуда?

— Получается, никого у тебя не осталось, — делает вывод мужик.

— Никого…

— Вот как? — глаза мужчины внезапно загораются. — А живёшь ты где? В деревне, или мамка квартиру оставила?

Нет, — шепчу растерянно. — Не было у неё ничего. В общежитии живу.

— Учишься, получается?

— Да, в экономическом.

— Это который на Щорса, что ли?

— Нет, в другом, — отвечаю и решаю прекратить этот странный допрос. — Вы знаете, я всё-таки пойду.