Ромовый дневник

Из того, что он сказал, мы ровным счетом ничего не поняли, но было очевидно, что все против нас. Когда, наконец, подошла наша очередь говорить, Йемон встал и потребовал перевод всех предыдущих показаний.

– Вы их слышали, – отозвался судья на превосходном английском.

Йемон объяснил, что никто из нас достаточно хорошо не знает испанского и не понял, что было сказано.

– Эти двое раньше говорили по-английски, – сказал он, указывая на полицейского и администратора. – Почему же они сейчас не могут?

Судья презрительно улыбнулся.

– Вы забываете, где находитесь, – заметил он. – Какое право вы имеете приезжать сюда и нарушать порядок, а потом еще требовать, чтобы мы говорили на вашем языке?

Я видел, что Йемон начинает выходить из себя, и жестом попросил Сандерсона что-нибудь предпринять. Тут я услышал, как Йемон говорит, что «ожидал бы лучшего обращения даже при Батисте».

В зале повисла мертвая тишина. Сверкающими от гнева глазами судья вперился в Йемона. У меня возникло чувство, будто над нами в опытных руках палача заносится топор.

Тут Сандерсон крикнул из своего угла:

– Баша честь, могу я вставить словечко? Судья перевел взгляд на него.

– Кто вы такой?

– Моя фамилия Сандерсон. Я из «Аделанте». Мужчина, которого я прежде никогда не видел, быстро подошел к судье и что-то шепнул ему на ухо. Судья кивнул, затем опять обратил взгляд на Сандерсона.

– Говорите, – разрешил он.

После диких разглагольствований полицейского и администратора голос Сандерсона зазвучал как-то странно.

– Эти люди – американские журналисты, – начал он. – Мистер Кемп связан с «Нью-Йорк Таймс», мистер Йемон представляет Американскую ассоциацию авторов книг о путешествиях, а мистер Сала работает для журнала «Лайф». – Он сделал паузу, и я задумался, что хорошего подобная чушь может принести. Чуть раньше наше признание себя янки-журналистами стало катастрофичным.

– Возможно, я ошибаюсь, – продолжил Сандерсон, – но все же думаю, что это заседание вышло несколько сумбурным, и мне бы не хотелось увидеть, как его результатом станет совершенно ненужная путаница. – Он взглянул на начальника, затем снова на судью.

– Господи, – прошептал Йемон. – Надеюсь, он знает, что делает.

Не сводя глаз с физиономии судьи, я кивнул. В тоне последнего замечания Сандерсона слышалось определенное предостережение, и у меня в голове мелькнуло, что он вполне может быть пьян. Насколько я понимал, Сандерсон должен был явиться сюда с какой-то вечеринки, где пил непрерывно чуть ли не с самого утра.

– Хорошо, мистер Сандерсон, – ровным голосом произнес судья. – Что вы предлагаете?

Сандерсон вежливо улыбнулся.

– Полагаю, будет весьма мудро продолжить это слушание, когда атмосфера немного разрядится.

Тот же самый мужчина, что обращался к судье ранее, снова оказался у него над ухом. Последовал быстрый обмен репликами, затем судья обратился к Сандерсону.

– Вы попали в самую точку, – сказал он. – Однако эти люди вели себя столь вызывающе – им следует уважать наши законы.

Лицо Сандерсона помрачнело.

– Что ж, ваша честь, если дело непременно должно слушаться сегодня, мне придется попросить вас сделать перерыв, пока я не свяжусь с Адольфо Кинонесом. – Он кивнул. – Разумеется, я должен буду его разбудить. Мне придется вытащить сеньора Кинонеса из постели, однако в настоящий момент я не чувствую себя достаточно компетентным, чтобы и дальше действовать как адвокат.

Последовало еще одно торопливое совещание у судейского стола. Я отчетливо видел, что фамилия Кинонеса произвела на суд определенное впечатление. Кинонес был адвокатом «Ньюс», бывшим сенатором и одним из наиболее выдающихся людей на острове. Мы нервно наблюдали, как совещание заканчивается. Наконец судья поднял взгляд и велел нам встать.

– Вы будете отпущены под залог, – объявил он. – Или можете подождать в тюрьме – как вам будет угодно. – И судья чиркнул что-то на листке бумаги.

– Роберт Сала, – произнес он затем. Сала поднял взгляд. – Вы обвиняетесь в публичном пьянстве, нарушении общественного порядка и сопротивлении аресту. Сумма залога – одна тысяча долларов.

Сала что-то проворчал и отвернулся.

– Аддисон Йемон, – продолжил судья. – Вы обвиняетесь в публичном пьянстве, нарушении общественного порядка и сопротивлении аресту. Сумма залога – одна тысяча долларов.

Йемон ничего не сказал.

– Пол Кемп, – закончил судья. – Вы обвиняетесь в публичном пьянстве, нарушении общественного порядка и сопротивлении аресту. Сумма залога – триста долларов.

Шок от последней фразы был не меньше, чем от всего, что произошло за ночь. Я чувствовал себя так, будто совершил какое-то предательство. Мне казалось, я сопротивлялся вполне достойно – или так вышло из-за моих воплей? Не потому ли судья проявил ко мне снисхождение, что знал, как меня били ногами? Я все еще это обмозговывал, когда нас вывели из зала суда в коридор.

– И что теперь? – спросил Йемон. – Справится Сандерсон с таким залогом?

– Не беспокойся, – ответил я. – Справится. – Сказав это, я почувствовал себя последним кретином. Свой залог я в крайнем случае мог покрыть из собственного кармана. И знал, что кое-кто возьмет на себя залог Сады, но с Йемоном была совсем другая история. Никто не собирался заботиться о том, чтобы в понедельник Йемон вышел на работу. Чем больше я об этом думал, тем сильней убеждался, что через несколько минут нас двоих освободят, а он вернется обратно в камеру, ибо на всем острове не было никого, кто имел бы за душой тысячу долларов и хоть малейший интерес в том, чтобы избавить Йемона от тюрьмы.

Вдруг появился Моберг в сопровождении Сандерсона и того мужчины, что совещался с судьей. Подойдя к нам, Моберг пьяно рассмеялся.

– Я думал, они вас убить намылились, – сказал он.

– Они почти что и убили, – отозвался я. – А что с этим залогом? Можем мы столько денег достать?

Моберг снова рассмеялся.

– Все уже заплачено. Сегарра велел мне выписать чек. – Тут он понизил голос. – Правда, он сказал оплатить штрафы, если не больше сотни долларов выйдет. Ему повезло – никаких штрафов нет.

– Ты хочешь сказать, мы свободны? – спросил Сала.

Моберг ухмыльнулся.

– Конечно. Я уже за вас расписался.

– За меня тоже? – спросил Йемон.

– Естественно, – ответил Моберг. – Дело сделано – вы все свободны.

Когда мы направились к двери, Сандерсон обменялся рукопожатием со своим собеседником и поспешил следом. Был уже почти рассвет, и небо светилось светло-серым. Не считая нескольких человек у полицейского участка, улицы были пусты и спокойны. Несколько больших грузовых судов стояли на якоре в заливе, дожидаясь утра и буксиров, которые потянут их в гавань.