Rosa Canina

Петька глядел на его напряженный кривоватый член с бугристой головкой, на спавшие почти до колен расстегнутые светло-серые брюки, на худые и бледные весенние ляжки с розоватыми прыщиками, похоже крапивница, неужели этот человек хочет заслонить мне весь мир? Он дотронулся до члена языком и поймал за хвостик мысль: "так как он хочет заслонить мне весь мир своим членом, то меня должно обуять такое отвращение, что я почувствую тошноту, как только прикоснусь языком к его багровому органу". Однако пойманная мысль оказалась невластной, и Петьку не вырвало. Наоборот, он вошел во вкус и принялся отсасывать другу с большим искусством. Искусство — это был единственный выход из ситуации, в которой они оба оказались взаперти. Не отрывая губ от члена, Петька пошарил на столе, взял оттуда и вложил Павлу в руку, которой тот сильно сжимал его голову, помогая той резкими движениями насаживаться на теплый кол, корректуру "Золотого хлеба". Павел взял и, сжав, ее между двумя пальцами, продолжал помогать себе и вдавливать голову Петьки кулаком.

— Фэто кхолектула тхохо Фаськи, с кхотолым мы… — счел нужным пояснить Петька, не отрывая рот от трепещущей головки.

Рука тут же отпустила его голову: Павел с искаженным лицом поднес рукопись к глазам.

— Сейчас я изнасилую ее, как некогда он изнасиловал тебя. Слушай, слушай, что написал этот Вася. Слушай внимательно! Когда они подъезжали к бензоколонке — Петька узнал это место по женскому локтевому изгибу дороги, — к его изумлению, было уже совсем темно. Неуж. он так долго отсутств.? Нет, по его расчетам, всего час, м.б. — два, а вышел он утр., и есть совс. не хотелось, и т. что вокруг был ровн. глухой дневн. свет, и вот теперь — прозрачн. темнота. "Кор. дни, кор. дни!" — сказ. он себе, вышел из маш. и пош. к ресторанчику возле бензок…. Так ты опоздал тогда, что ли? Может, ты его не любишь, этого Васю? Или все-таки любишь?… На верхней ступеньке маленького крыльца стоял хозяин и, подняв свечу, светил ему навстречу. Петька попробовал отвернуться от яркого света, делая вид, что вспомнил о шофере, с которым нужно обговорить дальнейший маршрут, но машина тронулась с места и исчезла в излучине дороги. Он не мог долго оставаться с головой, повернутой в сторону пустоты, и снова взглянул на хозяина. Тот стоял, опершись широкой спиной на дверь, и продолжал освещать Петьку, держа узкую длинную свечу в опущенной руке. Петька остановился на верхней ступеньке, не желая идти против света. Свеча торчала прямо ему в лицо и испускала бледный розоватый свет. Выражение лица хозяина было смиренным и приветливым, Петька заметил, что по обе стороны от двери кто-то стоит. Он взял из рук хозяина свечу и осветил их, это были те двое, с которыми он познакомился в городе, и которых ему представили как Цезаря и Александра. Теперь они сделали вид, что не знают его и отвернулись от пламени свечи. Один хозяин продолжал смотреть ему в глаза тупо и смиренно. Словно устав стоять в одной позе, этот мощный человек раскинул руки и оперся кулаками о боковые планки дверной коробки. Из ресторанчика кто-то пытался выйти, дверь дрожала от напора, но хозяин стоял прочно. Двое глядели в разные стороны и не держались ни за что, словно паря над землей.

— Кто вы? — потребовал ответа Петька, переводя взгляд с одного на другого.

— Ваши собаки, — ответили они.

— Это собаки, — тихо верифицировал хозяин.

— Как? — спросил Петька. — Вы — мои старые любимые собаки, которых я запер в доме другой страны, оставив им миску с молоком и пачку сухого корма? Те самые псы, которые авторизовали пустую бутылку из-под кока-колы, мочась на нее по очереди, а потом начали гонять ее по вылизанному горничной паласу, пока не загнали под слишком низкий для ваших спинок шкаф? Не вы ли мои охотничьи друзья, которых я жду в сопровождении местного егеря?

Они подтвердили.

— Это хорошо, — сказал Петька, немного подумав, — это хорошо, что вы пришли. Впрочем, — добавил Петька, еще немного подумав, — вы очень задержались, я могу лишь дать вам клички нерадивых собак.

— Далеко было идти, — сказал один.

— Далеко было идти, — повторил за ним Петька, — однако я встретил вас в городе, прежде чем взять такси.

— Да, — подтвердили они, не объясняя ничего.

— Где егерь, который должен был с вами прибыть? — спросил Петька.

— Его нет, — ответили они.

— Егерь, который должен был отпереть дверь моего дома в другой стране, надеть на вас намордники и привезти сюда в преддверье тяги, — пояснил Петька.

— Его нет, — повторили они.

— Ну что за люди! — сказал Петька. — В охоте что-нибудь понимаете?

— Нет, — ответили они.

— Но если вы — охотничьи собаки, то вы должны в этом понимать.

Они молчали.

— Ладно, пошли, — сказал Петька и подтолкнул их в дом. Однако хозяин не двигался с места, продолжая прикрывать спиной дверь в свое заведение. Длинная узкая свеча уже опять была у него в повисшей руке и освещала Петьку бледным розовым светом.

— Отойдите с дороги, — попросил его Петька.

— Нельзя, — без выражения на лице негировал хозяин.

— Хорошо, — согласился Петька.

Через мгновение он взял свечу из его безвольной руки и опять направил на лица Цезаря и Александра.

— Тяжело с вами, — дефинировал Петька, сравнивая уже не в первый раз их лица. — Как, собственно, прикажете вас различать? У вас различаются только имена, в остальном вы похожи друг на друга как, — он запнулся, но не смог выговорить мысль до конца, — во всем остальном вы действительно похожи друг на друга, как два глаза.

Они усмехнулись.

— Вообще-то нас хорошо различают, — сказали они, оправдываясь.

— По-видимому, да, — согласился Петька, — я и сам был свидетелем вашего различения, но у меня есть только мои глаза, и ими различить я вас не могу. Поэтому я буду обращаться с вами как с одним единственным человеком и обоих называть Цезарь, тем более, что так зовут одного из вас. Тебя что ли? — спросил Петька у одного.

— Нет, — ответил тот, — меня зовут Александр.

— Ну, это не важно, — сказал Петька, — я буду вас обоих называть Цезарь. Если я приказываю Цезарю "фас!", то бросаетесь вы оба, если я посылаю Цезаря на тягу, то вы оба отправляетесь туда; правда, для меня не очень удобно, что я не смогу использовать вас на разных охотах, но зато я имею то преимущество, что оба вы будете отвечать безраздельно за проступок одного. Вы не сможете свалить друг на друга ответственность.

Они подумали и сказали:

— Так нам было бы не очень приятно.

— Еще бы, — подтвердил Петька, — разумеется, в этом нет ничего приятного для вас, это ваша работа, и так оно и будет.

Уже некоторое время Петька наблюдал за водителем притормозившей у бензоколонки «Тойоты», который все крутился возле крыльца. Наконец, водитель, мужчина лет сорока с волосатыми ногами в белых шортах, решился, подошел к одной из собак и теперь собирался шепнуть ей что-то на ухо.

— Прошу прощения, — сказал Петька и ударил по уху говорившего, так что тот отлетел к свежеподстриженному газону, — Это мои собаки, мы сейчас кое-что обсуждаем и никто не имеет права нам мешать.

Петька приблизился к одной из собак, кажется, к той, которая стала объектом внимания водителя, а может быть, и к другой, положил ей руку на полную грудь и посмотрел в ее сильно накрашенные глаза.

— Это вам следует запомнить прежде всего, — наставительно произнес Петька, переводя глаза то на ее жирные розовые губы, то на пухлые, веснушчатые щеки, похожие на женские колени, — Без моего разрешения вы не имеете права ни с кем разговаривать. Я здесь чужой, и если вы — мои старые собаки, то и вы — чужие.

Вторая собака, увидев, что Петька предпочел ее товарку, отошла к столбу, задрала там ногу помочиться, и теперь зло глядела на Петьку, оскалив клыки.

— Мы должны войти, — обратился Петька к хозяину, продолжавшему распластываться по двери.

— Нельзя, — показал тот головой в непонятную Петьке сторону.

— У вас есть предписание? — потребовал Петька законности.

— Вот, пожалуйста, — хозяин вынул из кармана необъятных штанов пачку машинописных листов формата А4, сложенных вдвое. На листах ничего не было написано, и хозяин, тихонько матюгнувшись, достал из того же кармана авторучку и принялся что-то быстро писать, придерживая бумагу от ветра. Петька заметил, как из-под его брюк вытекает струйка мочи. Через девять секунд запахло калом. Через четырнадцать у хозяина пошла носом кровь, потом горлом, потом из ушей и начала размывать свеженаписанные слова. Петька торопливо вырвал написанное из рук хозяина — и вовремя. Тот как-то неожиданно скукожился, обмяк, упал на бетон крыльца, но не разбился, а словно испарился в воздухе. Через минуту на чисто выметенном полу тлела лишь кучка одежды. Из харчевни на крыльцо вышел старик с длинным носом и клыком и унес останки хозяина, подмигнув Петьке. Но тот ничего не заметил, так как был занят чтением спасенного текста:

* * *

Петька подошел к дому и заметил начало ночи: дерево на глинистом бугре качалось от непогоды и его листья заворачивались с тайным стыдом. Откуда-то из ближайшего селения доносился лай сторожевых псов; однообразный, не сбывающийся агрессивный звук уносился ветром в неизвестную природу через пустырь, потому что ветер не различал ценности музыки и воровал что попало. После ветра глухой день расслабил нити света, и наступила прозрачная тьма. У входа в дом на крыльце стоял сморщенный седой старичок с клюкой, наверное, отец тучного хозяина.