Роскошная изнанка

– И что же вы, в самом деле родные сестры?

Наталье Кузьминичне вопрос не понравился, она вынула паспорт. Участковый, явно дойдя до фамилии, невоспитанно хрюкнул, но вслух лишь спросил:

– Еще какие-то документы при себе имеются?

Та, уперев ручку в бок – точь-в-точь баба на чайник, – с вызовом осведомилась:

– Какие еще?

– Метрика, свидетельство о рождении.

– Паспорта хватит!

– С меня-то хватит, – покладисто подтвердил участковый, – я насчет других не знаю. У сестры другая фамилия, Демидова.

Наталья переполошилась:

– Как – Демидова?! Почему – Демидова?!

– По мужу Демидова. Бывает такое у взрослых людей.

Наталья Кузьминична начала было свое кудахтанье с объяснениями, по каким причинам никак невозможно, чтобы старшие ответственные сестрицы выходили замуж, не сообщив младшим. И уже чуть не со слезами.

Денискин, вспомнив предписание руководства вытирать девушке слезы, потянулся за платком (он был крайне нечист, можно стоймя ставить), но тут участковый от всей души зевнул, обратился к сержанту:

– Денис, дай-ка еще раз глянуть.

Тот протянул удостоверение:

– Только я Андрей, не Денис.

Участковый вчитался:

– А, точно. Поселок Торфоразработка, Талдом… о, это помню, болота, клюква и рыба. Ну пошли, глянем, что да как. Инструмент я вижу, а слесарь где?

– Я и слесарь.

– О, это правильно, – одобрил Заверин, – грамотно сориентировался. Кусок хлеба всегда будешь иметь…

И далее уже без слов махнул рукой: пошли, мол, и сам пошагал впереди. Денискин шел следом, за ним семенила Наталья.

Сержант про себя ржал гиеной. Он-то считал себя человеком бывалым и опытным, а вот с чего-то взял, что в Москве участковые – сплошь капитаны, самбисты и снайперы. Такие, что раз глянут на бумажку или человека – и готово дело, можно подшивать обоих.

Впереди чешет участковый – долговязый рыжеватый хмырь, ботинки пыльные, рубашка пусть и стиранная, но не глаженная, брюки тоже утюга не нюхали – так, переспали в них раз и на этом успокоились. Весь порядком расхристанный, идет, как дурная лодка, с креном. Глаза под припухшими веками сонные, треугольниками, смотрят в сторону, нос длинный, сломанный, глядит в другую. В целом физиономия приятная, но тоже какая-то скошенная, и по ряду признаков можно безошибочно диагностировать: накануне товарищ участковый плотно и весело поужинал, употребляя напитки. Пожалуй, что и позавчера, и третьего дня тоже. Потому-то теперь с нетерпением ждет одиннадцати часов, когда спиртное начнут продавать.

Подошли к одноподъездной девятиэтажке.

Заверин, уцепившись за ребро двери (ручки не было), отворил дверь. В подъезде густо пахло кошками, кислой капустой, сыростью и черт-те чем. Одна-единственная лампочка светила тускло, то ли вот-вот перегорит, то ли из-за пыльной паутины, опутавшей ее.

Лестницу последний раз мыли… да, пожалуй, никогда. Лифт имел место быть, это верно, и даже работал, но так по-волчьи завывал в своей клетке, что входить в него не хотелось.

Наталья, еще менее привычная к городским обстоятельствам, глядела на этот механизм с понятной опаской. Заверин утешил:

– Вы чего? Не переживайте, нам на второй этаж. Ножками, граждане, ножками.

Поднялись. Участковый, как добрую знакомую, представил им самую красивую дверь на площадке:

– Вот и квартира вашей сестрицы.

Наталья оценила богатый темно-вишневый, без единого пореза, дерматин, золотые гвоздики да проволочки:

– Ничего себе, – и собралась было стукнуть, но Заверин остановил ее лапку:

– Тут звонок есть, – и надавил мосластым пальцем на искусно скрытую и не сразу видную кнопку.

Из-за двери отозвался чудо-звонок, младший брат курантов на Спасской башне.

Не открыли, шагов слышно не было. Участковый, сняв фуражку, приложил ухо к замочной скважине. Потом, построив щитки из ладоней, заглянул в окошечко на металлическом щите, закрывающем счетчики, констатировал:

– Крутится. Странно.

Почесав встрепанный затылок, он позвонил в квартиру рядом.

Тут тоже дверь была неплоха, пусть дерматин более обшарпанный, зато глазок как оптический прицел имелся и отделан какими-то якобы коваными завитушками.

Заверин, хулигански закрыв глазок ладонью, все давил на кнопку – раз, второй, третий. Было слышно, как внутри кто-то шаркает, но не открывали, лишь скрипнула шторка, прикрывающая глазок. За дверью сопели, но все равно таились и хранили молчание. Тогда участковый пнул дверь – лишь тогда из-за нее возмущенно завопили:

– Прекратите безобразие! Милиция!

Заверин снова пнул и, не повышая голоса, приказал:

– Будет дурака валять. Открывайте. Участковый.

За дверью оказалась ядовитая тетка, явно предпенсионного возраста. Волосы густо подкрашены штемпельной краской, ядовито-красные поджатые губы, очки – и те не как у нормальных людей, а очень узкие. У Андрюхи по хребту мороз прошел, а бывалый Заверин поприветствовал эту женщину самым светским образом:

– Первый шаг сделан. Поздравляю. Катим дальше. Евгения Ивановна, покличьте вашего сожителя.

– Супруга, – сварливо поправила тетка.

– О как, – вежливо удивился он, – неужто уже и штамп в паспорте появился?

– Не ваше дело! Все вы с вашими условностями…

– Зовите, зовите, поживее. А ведь сейчас сам войду, наслежу вам на коврах.

Вдруг в глубине квартиры запели что-то грузинское, цветистыми переливистыми руладами, потом показался и сам певец:

– Вот совершенно незачем, я уже сам практически пришел.

Великолепный красавец, высокий, грудь колесом, сияющий, склонил причесанную голову, охваченную сеточкой:

– Олегу Владимировичу…

Заверин поприветствовал, склонив свою голову, похожую на встрепанную щетку:

– Альберту Михайловичу.

– Могу быть полезен?

– Еще как. Для начала сообщите, почему не на работе. Хвораем?

Тот с сокрушенным видом покивал:

– Еще как! Человек я южный и по этой причине ужасно метеочувствительный. Вот тут, – он указал на спину, – мигрени, здесь, – указал на голову, – люмбаго [2] . В общем, выдали больничный, вот, извольте видеть, – он зашарил по карманам своего шикарного бархатного халата, но ничего не нашел. – Ах, в другом халате.

2

Люмбаго – острая боль в поясничном отделе позвоночника, связанная с какой-либо патологией позвоночного столба. Термин «люмбаго» произошел от латинского слова «lumbus», что переводится как «поясница». В народе же люмбаго именуют прострелом.

– Об этом после потолкуем, – пообещал участковый, – а теперь о другом. Соседку давно видели?

– Вот эту? – Альберт махнул рукой куда-то вдаль, но ехидный Заверин похлопал по красному дерматину:

– Эту, эту.

Евгения немедленно полыхнула:

– Что за вопросы?! Почему вы спрашиваете? Откуда приличным людям знать такие подробности об этой… этой!

– Жанночка, стоит ли при посторонних, да культурным людям, – начал было Альберт, но она шикнула на него.

Намечалась перепалка, но Заверин предписал закончить базар и отвечать на вопрос. Альберт признал, что да, видел довольно давно: