Россия будет воевать

…Тут одно из двух: либо все люди на свете — идиоты, либо в этом идиотизме должна быть какая-то система. Какая-то стратегия.

И изобразить ее можно крайне наглядно.

Специально для наглядности я мобилизовал из памяти Василия Ивановича Чапаева и его товарищей по одноименному фильму. А также картошку, на которой он показывал, где мы и где белые.

— …Есть стратегия! — сказал Василий Иванович, с грохотом ставя на деревянный стол, за которым уже сидели Анка, Петька и Фурманов, чугунок с дымящейся картошкой.

— Стратегия чего, Василий Иваныч? — спросил Петька и закинул ногу на ногу.

— Буржуйская стратегия по порабощению пролетариата методом создания контролируемых общественных конфликтов.

Фурманов аккуратно достал из нагрудного кармана заранее скрученную папироску и прикурил.

— Ну и в чем же она, товарищ Чапаев?

Чапаев поставил на середину стола три картошки.

— Ну вот, смотрите. Вот тут, значит, Анка, вот тут, справа ты, Петька, а товарищ Фурманов у нас слева. А я буду тут, — Василий Иванович взял солонку и поставил напротив картошек.

— А почему это, Василий Иваныч, ты — солонка, а мы — картошки? — поинтересовалась Анка.

— Потому что вы — рабочий класс, а я — буржуй и гидра империализма. Значит, вот какое дело. Угнетаю я вас — хуже некуда. Вы работаете на меня день и ночь напролет. Все прибавочный продукт создаете в поте своего трудового лица. Мозолистыми руками своими куете мое богатство. Может быть между нами мир, совет да любовь?

— Не может, — сухо ответил Фурманов. — Не может быть мира между трудом и капиталом.

— От и я так думаю. Не может, — Чапай показал на стол. — Но как же мне быть? Вас-то вон сколько, а я-то — один. Устроите вы забастовку или революцию и отберете у меня, у буржуя, присваиваемый прибавочный продукт. Так, что ли, получается? Против всего народа никому и ничему не устоять. Народ, он, понимаешь — сила!

Чапай грохнул кулаком по столешнице и продолжил:

— А вот скажем, что будет, если я тебе скажу, что Фурманов — гомосексуалист?

Фурманов кашлянул, но возражать не стал — партия могла и не туда назначить.

— Ну и что? — горячился Петька. — Ну и что? Он же ведь за наше дело! За пролетариат! За революцию! Чем он мне помешать может? Верно, Ань?

Анна не одобряла нового назначения Фурманова, но тоже понимала, что такое революционная дисциплина.

— Ничем, Петь. Ничем нам Фурманов не помешает.

— Это правильно, товарищи. Потому что ваши интересы с интересом Фурманова никак не пересекаются, потому что находятся в личном интимном пространстве, которое у вас разное. Ну какие у вас могут быть противоречия? Никаких. Выходит, не удалось мне натравить вас на Фурманова?

— Не удалось, — отвечали Анна и Петр.

— А что, если Фурманов на вас в атаку пойдет? — спросил Чапай и поставил картофелину, обозначавшую Фурманова, между солонкой и двумя остальными картофелинами.

— Какую атаку? — изумилась молодежь.

— Психическую.

Чапай взял солонку и начал солить картошку-Фурманова.

— Например, скажу я ему, что вы его за человека не считаете. Гей-парадом ему ходить не даете. Это когда люди, сняв штаны и извалявшись в перьях, бегают по улице, а все должны им говорить, что они нормальные и правильно делают, а иначе будет, значить, что вы их за нормальных не считаете и враждебно к ним относитесь.

После паузы Анка поинтересовалась:

— А это разве нормально? Вдруг дети увидят…

— Кстати, о детях! А еще я придумаю такую штуку, что всем детям обязательно будет рассказывать, что вот это вот все — не срамота, а самая что ни на есть нормальная жизнь. И жениться этим мужикам разрешу и детей усыновлять. И воспитывать в своей эстетике.

То, что гомосексуальная эстетика и гетеросексуальная противоположны — понятно. То, что вам кажется красивым — не кажется красивым им, а то, что нравится им — вам покажется отвратительным, известно. Это механизм выживания вида, заложенный в нас эволюцией, который требует от нас оценивать мужчину как товарища, а женщину как хранительницу очага и мать потомства.

Не один раз уже об этом было говорено. Но вы лучше посмотрите, как изящно удалось решить мне мою проблему — стоило всего-навсего права, относящиеся к частной жизни, распространить на общественное пространство! От вас под предлогом признания равноправия требуют не непрепятствия, а соучастия.

От вас требуют не признания прав других, а отказа от своих. От права не участвовать в чужих сексуальных ритуалах, от права не сопереживать и не одобрять чужой и чуждой вам эстетически сексуальности. Вас просто-напросто ритуально насилуют. И из права человека на частную жизнь получилось привилегированное агрессивное меньшинство, угнетающее большинство. Я лишил вас союзника! — на этом месте Василий Иванович взял щедро посоленную картофелину-Фурманова и откусил от нее кусок, — и создал конфликт, который в ваших глазах затмил тот конфликт, что у нас был до этого — конфликт из-за прибавочной стоимости. И это все несмотря на то, что вам, как и гомосексуалистам, — нечего терять, кроме своих цепей. Только что вы готовы были сражаться за равенство против меня, а сейчас я возглавляю борьбу за равенство против вас.

— Василий Иванович! А как же нам тогда с гомосексуалистами быть? Они нам кто? Мы за них или против? — Петька явно был взволнован.

— А Ленин за кого был? — хитро прищурился Чапай.

— За интернационал, — ответил Фурманов, туша докуренную папиросу.

— Вот и мы — за него же.

Об исключительности наций. Как умирает «идеальный хищник капитализма»

30 сентября 2013

…Существуют ли исключительные нации? Что такое исключительность нации? Откуда она происходит, какую играет роль в истории и чем заканчивается?

Умеет наш Президент подкинуть актуальную проблемку для обсуждения.

В данном случае круги дискуссий широко разошлись от брошенного в информационное море утверждения о «не-исключительности» американской нации.

Напомню, что произошло это в статье за авторством Владимира Путина в «Нью-Йорк таймс»:

«Президент США предпринял в своей речи попытку обосновать исключительность американской нации. Проводимая США политика, по словам Президента США, «отличает Америку от других». «Вот что делает нас исключительными», — прямо заявил он. Считаю очень опасным закладывать в головы людей идею об их исключительности, чем бы это ни мотивировалось. Есть государства большие и малые, богатые и бедные, с давними демократическими традициями и которые только ищут свой путь к демократии. И они проводят, конечно, разную политику. Мы разные, но когда мы просим Божьего благословения, мы не должны забывать, что Бог создал нас равными».

Эффект фраза произвела. Сначала было довольно красноречивое молчание. Полученную оплеуху нужно было осознать и переварить. И только потом пошла реакция.

Надо сказать, что спектр реакций был очень широк — от полного одобрения и восхищения до яростного оспаривания. Что любопытно, одобрение не всегда исходило откуда-нибудь из Китая или Белоруссии — были и американские источники, прямо признавшие правоту Путина. Вот, например, Томас Тревор из American Thinker:

«Если бы речь шла о настоящей идее американской исключительности, о той, что выражена Рашем Лимбо и Карлом Кэнноном (кто эти люди, интересно. — Прим. ред.), то товарищ Путин попал бы пальцем в небо. Однако Путин говорил именно об американской идее исключительности в понимании Барака Обамы. К сожалению, Путин абсолютно прав».