Россия и мусульманский мир № 12 / 2013

На рубеже 1980–1990-х годов прошлого века я высоко оценивал пересмотр отечественной литературой периода горбачёвской перестройки догматов советской эпохи и работу по ликвидации «белых пятен» истории. Во второй статье, относящейся к середине 1990-х годов, я рассматривал в качестве главной позитивной тенденции отечественной историографии возрождение научного плюрализма – важнейшего основания эволюционного приближения к исторической истине. Только научная конкуренция, столкновение позиций отбирает адекватные историческим реальностям концепции и выводы, отсеивая ложные. Вместе с тем я обнаруживал, что новые историографические течения, среди них и перестроечное, испытывали воздействие определенных идеологем. Третья попытка относится к середине 2000-х годов и была приурочена к 20-летию горбачёвских реформ. В статье констатировалось откровенное желание власти подчинить себе историографию, по крайней мере ее мейнстрим, и руководствоваться знаменитой формулой Дж. Оруэлла «кто управляет прошлым, тот управляет будущим» (чего не было в горбачёвский и ельцинский периоды). В качестве позитивной тенденции отмечалась интеграция лучшей части отечественной историографии (в моей оценке) в мировой историографический процесс и безусловное повышение, по сравнению со всеми предшествующими периодами, ее научного уровня.

Принципиальное отличие нынешней попытки осмысления постсоветских историографических тенденций – в осознании уязвимости рассмотрения и оценки исторического знания, накопленного обществом, на основе лишь академической науки. Это знание должно быть дифференцировано, а в качестве метода дифференциации избрана одобренная современным мировым академическим сообществом «идентификация историографии с исторической культурой и разбивка ее на несколько различающихся субкультур» (Тишков, 2011). Среди них мной в качестве важнейших признаются три. Это народная субкультура, отражающая восприятие истории массовым общественным сознанием. Это государственно-политическая субкультура, созданная в той или иной мере при посредстве государственного заказа или партийными публицистами и идеологами. Это научная академическая субкультура, созданная профессионалами на основе документальных источников и научных дисциплинарных критериев. Я признаю научной только третью субкультуру исторического знания и только ее называю исторической наукой. Актуальность рассмотрения постсоветской истории с выделением различных исторических субкультур проиллюстрирую несколькими фактами. Известный публицист В. Третьяков, возмущаясь разнобоем постсоветских исторических оценок и неспособностью создать достойную отечества историю, заявлял: «…утверждаю и настаиваю: наши историки даром едят хлеб и со своей профессиональной задачей не справляются» («Известия», 25.11.2010). Писатель Э. Радзинский не считает, что «историки даром едят хлеб», но уверен, что задач у истории как науки нет, поскольку не существует самой такой науки («Известия», 15.11.2010). Очевидно, что известные публицисты, не разбираясь в сущности предмета исторической науки, выносят суровый приговор историческим субкультурам, не имеющим к ней отношения, которые сами же и пестуют. Тем более актуален анализ этих исторических субкультур.

Народная субкультура

Обратимся к первой из трех исторических субкультур – народной. Восприятие россиянами собственного исторического опыта, его отражение в массовом сознании еще не стали предметом полнокровного изучения отечественными авторами. В других, прежде всего в западных, странах традиция исследования народной исторической субкультуры гораздо солиднее. Может быть, по этой причине одной из первых серьезных отечественных работ о народной исторической культуре стало исследование зарубежной – американской – народной исторической субкультуры (Савельева, Полетаев, 2008). Авторы использовали американские социологические исследования массового исторического сознания; ведущийся в США с 1930-х годов 80-летний мониторинг массового исторического сознания дал богатую пищу для выявления долговременных трендов.

Американское массовое историческое сознание может быть определено как либерально-демократическое и мессианское. На протяжении 80 лет американские респонденты демонстрировали стабильную гордость своей Конституцией, государственностью, демократией, экономической конкуренцией, индивидуальной свободой и правами человека. Более половины из них полагали, что американская цивилизация – не просто хорошая, но лучшая в мире, и США имеют моральное право распространять свои демократию и образ жизни на другие страны. Две трети американцев на протяжении последних 50 лет неизменно отвечали социологическим службам, что жизнь в США постоянно улучшается, и только 12% полагали, что она ухудшается. Большинство американцев на протяжении 80 лет неизменно считали тремя лучшими своими президентами Дж. Вашингтона, А. Линкольна и Ф.Д. Рузвельта. Такое массовое историческое сознание служило одной из прочных основ внутриполитической стабильности, предотвращения радикальных, а тем более революционных общественных потрясений, как и массового одобрения внешней политики страны. Но было ли массовое историческое знание научным? И. Савельева и А. Полетаев, задавшись вопросом: «Знают ли американцы историю?», приходят к выводу, что это знание в разной степени соответствует историческим реалиям, но оно так или иначе политизировано и мифологизировано, в нем огромное количество «белых пятен» по важнейшим темам и проблемам, и потому оно не может быть названо научным. В его формировании решающая роль принадлежит не научной литературе, а исторической беллетристике (американским «радзинским»), средствам массовой информации (американским «третьяковым»), политической власти, как, конечно, и собственному жизненному опыту.

Попробуем теперь охарактеризовать массовое историческое сознание россиян. В России традиция социологического исследования массового исторического сознания зародилась только в постсоветский период, а решающая роль в пестовании этой традиции, на мой взгляд, принадлежит научному центру, созданному выдающимся отечественным социологом Ю. Левадой. Обращу внимание на одну редкую для нашего обществознания особенность исследований Левада-центра. Мировоззренчески Левада был убежденным либералом и демократом, но научные данные его Центра чаще всего «льют воду на мельницу» идейных оппонентов. Это образец научной непредвзятости. В рамках статьи ограничимся оценками россиянами некоторых важнейших – «знаковых» – исторических событий . Вот как выглядит их отношение к Октябрьской 1917 г. большевистской революции, к ее причинам и следствиям (см. табл. 1, 2).

Таблица 1

Как вам кажется, что главным образом привело к Октябрьской революции? (в %, до трех ответов)

Таблица 2

С каким из следующих мнений о том, что принесла Октябрьская революция народам России, вы бы скорее всего согласились? (в %)

Как видим, на протяжении 20 с лишним постсоветских лет большинство респондентов склоняются к признанию объективных причин и позитивных последствий Октябрьских событий, несмотря на то что в исторических учебниках 1990-х годов они назывались «переворотом», да и в 2000-х годах оцениваются и властью, и историческими учебниками примерно так же, и уж точно, негативно. Не случайно поэтому, что респонденты отнеслись в большинстве негативно к решению власти стереть Октябрь из исторической памяти народа, хотя зародить «червя сомнения» в массовом историческом сознании удалось (см. табл. 3).

Таблица 3

Одобряете ли вы решение упразднить праздник 7 ноября? (в %)

Обратимся теперь к «родовому» событию постсоветской России – августу 1991 г. (см. табл. 4–8).

Как оценить народное историческое знание об августе 1991 г.? Отмечу, что оно отличается от моих собственных интерпретаций причин и последствий августа 1991 г., оцененного мною как либерально-демократическая и, безусловно, позитивная «бархатная» революция (Согрин, 1994; 2001). Но я не могу признать народную историческую рефлексию научной отнюдь не по этой причине, а потому, что респондентская масса, что понятно и естественно, пользовалась в своих суждениях и оценках не теоретико-методологическим инструментарием, присущим исторической науке, а собственным мироощущением, а проще говоря, тем, что лично ей принес успех Б. Ельцина, а затем и его преемников. Для характеристики российской народной исторической субкультуры очень важно сравнение восприятия ею Октября 1917 г. и августа 1991 г. Это сравнение оказывается в пользу Октября 1917 г. и, следовательно, заключает признание преимущества советского исторического опыта перед постсоветским. Эта очевидная истина была абсолютно проигнорирована авторами телепроекта «Исторический процесс», реализовывавшегося в 2009–2012 гг. сначала на Пятом (петербургском), а затем на главном российском телеканалах. Замысел авторов телепроекта очевиден: при помощи достоверных фактов, развернутых рациональных аргументов убедить аудиторию в несостоятельности убогого и порочного советского социализма и «переманить» ее на сторону нового российского капитализма, у которого, конечно, есть недостатки, но который пестуется новой властью, «овладевшей» российской историей, и уже поэтому заслуживает поддержки. Телепроект был организован в виде состязания защитников советского опыта и их оппонентов. На мой взгляд, оппоненты интеллектом, эрудицией, логикой превосходили апологетов ленинской, сталинской и брежневской России. А учитывая, что в первой части проекта «бесстрастным судьей» был либеральный журналист Н. Сванидзе, апологеты, казалось бы, должны были потерпеть сокрушительное поражение.

Таблица 4

Как вы сейчас оцениваете события августа 1991 г.? (в %)

Таблица 5

Как вам кажется, начиная с этого момента, страна пошла в правильном или в неправильном направлении? (в %)

Таблица 6

Как вы сейчас думаете, кто был прав в те дни? (в %)

Таблица 7

С какими из следующих суждений по поводу действий в дни путча Б. Ельцина вы бы скорее согласились? (в %)

Таблица 8

С какими из следующих суждений по поводу действий в дни путча М. Горбачёва вы бы скорее согласились? (в %)

Но случилось все с точностью до наоборот. Вердикт об исторической истине был передан на голосование телеаудитории. И народная историческая «наука» раз за разом наносила сокрушительное поражение оппонентам советской истории, среди которых преобладали именитые ученые-историки. Для исторических оценок телезрителей сталинские преступления и концлагеря, голодомор и ликвидация цвета российского крестьянства, уничтожение советской интеллигенции, превращение самого народа в быдло оказались менее страшными, нежели что-то другое, маячившее в их сознании в качестве более реальной, осязаемой и мерзкой альтернативы. Этой реальной альтернативой, судя по исследованиям Левада-центра, для многих, если не большинства современных россиян, является постсоветская ельцинско-путинская Россия. Телезрители не упустили шанса отомстить «большему злу» благосклонным отношением к «злу меньшему», которое допускало меньше коррупции, социальной несправедливости (для россиян это неоправданный разрыв в положении верхов и низов, со всеми вытекающими отсюда политическими и правовыми следствиями), уличной и бытовой преступности.

Государственно-политическая культура

Понятно, что современная российская власть с подобной исторической народной субкультурой примириться не может. И она начала активно формировать собственную государственно-политическую историческую субкультуру, которая должна подчинить иные исторические субкультуры, заставить работать на себя историческую науку. Это не означает, что государственно-политической исторической субкультуры в России прежде не существовало. Впервые она возникла еще в императорской России и тогда была отчеканена в знаменитой формуле «Самодержавие. Православие. Народность». В советский период ее катехизисом стал сталинский «Краткий курс истории ВКП(б)». Но понятие государственно-политической исторической субкультуры не использовалось, поскольку его тогда вообще не существовало, сталинская же историография отождествлялась с единственно научной, т.е. была началом и вершиной исторической науки.

С приходом горбачёвской перестройки, а особенно после отмены в 1990 г. государственной цензуры, в России начала укореняться историографическая вольница, и государственно-политическая историческая субкультура стала размываться и вообще исчезать. Вместо нее возникло несколько историографических течений, среди которых в 1990-е годы выделился либерально-демократический мейнстрим. Это соответствовало веяниям времени. Либерально-демократическая революция 1991 г. вызвала к жизни общественно-политический заказ на подобное освещение истории. Но важно заметить, что он не был сформирован в «силовом режиме». Авторы, начавшие переписывать школьные и вузовские учебники с либерально-демократических позиций, т.е. преувеличивая роль и объем либерально-демократического компонента российской истории и одновременно окарикатуривая нелиберальные компоненты, делали это чаще всего добровольно и искренне веря в то, что постигают и растолковывают историческую истину.