Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.)
Шрифт:
С критикой построений С. М. Соловьева выступил в 50-е годы XIX в. идеолог славянофилов К. С. Аксаков. Концепция Аксакова сводилась к резкому противопоставлению русского исторического процесса западноевропейскому. Особенность русской истории Аксаков видел в том, что в основании Русского государства лежали «добровольность, свобода и мир», тогда как западное государство основывалось на «насилии, рабстве и вражде». «Взаимная доверенность» земли и государства — вот, по К. С. Аксакову, основа русской истории. Устанавливая этапы русской истории по столицам государства, К. С. Аксаков третьим периодом считал Московскую Русь, когда «общины или города соединяются в одно целое». В это время «государство крепнет, опираясь на земское чувство единства всея Руси» [54] . Идеалистическая схема К. С. Аксакова носила статический характер, т. е. по существу была лишена всякого историзма. Вместе с тем Аксаков верно подметил и слабость «Истории России» С. М. Соловьева, которая сводила исторический процесс к деяниям князей и царей. Призывая изучать судьбы народа, быт страны, К. С. Аксаков и другие историки славянофильского направления стимулировали исследование важных сторон исторического процесса.
54
К.
История России первой трети XVI в. не принадлежала к числу тех, которые привлекали к себе внимание революционеров-демократов. Ее они рассматривали только в связи с общим освещением проблемы становления самодержавия в России. Так, В. Г. Белинский время правления Василия III не выделял из общей характеристики периода утверждения российского самодержавия. Его интересовали в первую очередь личности двух Иванов — Ивана III и его грозного внука. Он писал: «Падение уделов, укрепление самодержавия, государственные формы, нравы, обычаи, сделавшиеся status quo, — вот содержание русской истории от Иоанна III до периода междуцарствия». Падение уделов и становление самодержавия — вот, по мнению В. Г. Белинского, альфа и омега того «великого переворота», который совершился в конце XV — начале XVI в. [55] Его привлекала «идея самодержавного единства Московского царства, в лице Иоанна III торжествовавшая над умирающей удельной системой». Будучи, таким образом, близким по взглядам к С. М. Соловьеву, В. Г. Белинский положительно оценивал не само по себе самодержавие, а то, что оно принесло с собой цивилизацию («с Ивана III развивалась полувосточная цивилизация Московского царства») [56] .
55
В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. VII. М., 1955, стр. 57; т. IX. М., 1955, стр. 506.
56
В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. VII, стр. 20–21, 199.
В отличие от В. Г. Белинского А. И. Герцен не склонен был идеализировать утверждение самодержавия в России. Признавая «необходимость централизации», без которой, но мнению А. И. Герцена, не удалось бы «ни свергнуть монгольское иго, ни спасти единство государства», он в то же время не думал, что «московский абсолютизм был единственным средством спасения для России» [57] . В XV «и даже в начале XVI века» оставалось еще неясным, какой из двух принципов возьмет верх: «князь или община, Москва или Новгород». События сложились в пользу самодержавия, но цена была велика: «Москва спасла Россию, задушив все, что было свободного в русской жизни» [58] . Как мы видим, А. И. Герцен был в данном случае близок к декабристам, хотя с поправками на идеологические споры западников и славянофилов 40-х годов XIX в.
57
А. Н. Герцен. Собр. соч., т. VII. М., 1956, стр. 160
58
А. Н. Герцен. Собр. соч., т. VII. М., 1956, стр. 101.
В конце 50—70-х годов XIX в. появилось несколько работ, посвященных русским землям, вошедшим в первой трети XVI в. в состав единого государства. В книге Д. И. Иловайского о Рязанском княжестве подчеркивается наличие в рязанском боярстве двух партий — промосковской и «патриотов», т. е. сторонников независимости Рязани, борьба между которыми и привела к падению самостоятельности княжества [59] .
Не содержали каких-либо новых идей или фактических материалов разделы «Истории России» Д. И. Иловайского, посвященные времени правления Василия III. Чисто монархическая концепция автора сводилась к тому, что «особенно трудами Ивана III и Василия III» было укреплено «патриархальное и вместе строгое самодержавие Московское», которое при Иване IV «приняло характер восточной деспотии» [60] . Правлением Василия III Д. И. Иловайский начинает «московско-царский период» истории России, который, по его мнению, продолжался в XVI и XVII вв.
59
Д. И. Иловайский. История Рязанского княжества. М., 1858.
60
Д. И. Иловайский. История России, т. III. М., 1890.
В силу своего общего подхода к историческим явлениям Д. И. Иловайский решающую роль в политической истории страны придавал князьям и царям. Василий III, как он полагал, «уступал своему отцу» в талантах, но «владел замечательною твердостью характера и упорным постоянством в достижении целей» [61] . Характеристика чисто карамзинская.
Иной была оценка событий 1510 г., данная Н. И. Костомаровым в книге «Севернорусские народоправства» (1863 г.), хотя источниковедческая база его книги по сравнению с трудами предшественников не изменилась. Ликвидация свободы древнего Пскова оценивалась Н. И. Костомаровым резко негативно. «Оставшиеся во Пскове прежние жители, — писал он, — пришли в нищету и скоро под гнетом нужды и московского порядка поневоле забыли старину свою и сделались холопами» [62] . Либерально-буржуазные представления у Н. И. Костомарова сочетались с идеалами федералистского устройства России.
61
Д. И. Иловайский. История России, т. III. М., 1890, стр. 69.
62
Н. И. Костомаров. Собр. соч., кн. III. СПб., 1904, стр. 181.
В общей оценке деятельности Василия III Н. И. Костомаров повторял С. М. Соловьева, усиливая несколько критику деспотического характера правления этого великого князя. «Василий Иванович, — писал он, — шел во всем по пути, указанному его родителем, доканчивая то, на чем остановился его предшественник, и продолжая то, что было начато последним. Самовластие шагнуло далее при Василии» [63] .
К. Н. Бестужев-Рюмин, испытавший воздействие как славянофилов, так и С. М. Соловьева, также считал, что «о деятельности Василия самый
верный приговор произнес Карамзин» [64] .63
Н. И. Костомаров. Русская история в жизнеописаниях се главных деятелей, т. I. СПб., 1880, стр. 349.
64
К. Н. Бестужев-Рюмин. Русская история, т. 2. СПб., 1885, стр. 175.
Присоединение Пскова к Москве послужило одной из тем исторического исследования историка-славянофила И. Д. Беляева. Противоречивость славянофильской концепции в его труде выразилась особенно наглядно. В самом деле, И. Д. Беляев на основе летописных источников рисует идиллическую картину народовластия во Пскове. Но одновременно умилительно рассказывает и о торжестве московского самодержавия. Так как же в конечном счете следует оценить присоединение Пскова к Москве в 1510 г.? На этот вопрос И. Д. Беляев дает однозначный ответ: «Псковское вече обратилось в шумное сборище бессмысленных крикунов». Псковичи «клеветали друг на друга в судах, шумели на вече». «Сии вольные люди уже чувствовали, что они бессильны, что сила не на их стороне, а одной свободой, без силы немного сделаешь». Поэтому Псков «смиренно вошел в разряд московских городов, признающих власть великого князя» [65] .
65
И. Д. Беляев. История города Пскова и Псковской земли. М., 1867, стр. 367, 374, 381.
Итак, начав с гимна «вольному городу», И. Д. Беляев пришел к апологии силы и самодержавия. Таков путь славянофильской концепции исторического развития России.
А. И. Никитский, сделавший много для изучения экономической истории и политического устройства Пскова, считал присоединение Пскова к Москве закономерным явлением, вызванным необходимостью противостоять агрессивным соседям России [66] .
Рассматривая русскую историю конца XV–XVII вв. под углом зрения борьбы растущего самодержавия с боярством, Е. А. Белов особенности этого процесса, характерные для первой трети XVI в., сводил к личным качествам и стремлениям монарха. «При Василии III, — писал он, — титулованные бояре, т. е. князья, сначала еще более оттеснили старых московских бояр». Но в конце княжения Василий III «стал опасаться потомков удельных князей и искать сближения со старыми боярскими родами в лице Захарьиных-Юрьевых». Это построение восходило к схеме, предлагавшейся в свое время еще С. М. Соловьевым. В деле о втором браке Василия III Е. А. Белов видел стремление боярства опереться на одного из братьев, который был бы в случае смерти бездетного великого князя Василия Ивановича «способнее возвратиться к старине». Опорой Василия III было старомосковское боярство, иосифляне и дьяки. Сам же великий князь «был очень жесток и беспощаден» [67] .
66
А. И. Никитский. Очерк внутренней история Пскова. СПб., 1873, стр. 272, 275–276.
67
Е. А. Белов. Об историческом значении русского боярства до конца XVII в. — «Журнал министерства народного просвещения» (далее — ЖМНП), 1886, № 1, стр. 102–103, 109–110.
Крупнейший буржуазный историк В. О. Ключевский рассматривал вслед за С. М. Соловьевым создание единого Русского государства как процесс превращения княжеской вотчины в великорусское государство, происходивший при Иване III и его преемниках. «Завершение территориального собирания северо-восточной Руси Москвой превратило Московское княжество в национальное великорусское государство» [68] . Причины этого Ключевский усматривал в народной колонизации и своекорыстной деятельности московских князей. В данном случае историк лишь развивал общую схему С. М. Соловьева.
68
В. О. Ключевский. Соч. (далее — Ключевский), т. II. М., 1957, стр. 114.
Если общее построение истории России первой трети XVI в., данное Ключевским, не вносило чего-либо существенно нового в историческую науку, то его конкретные исследования значительно обогатили ее. В работах о древнерусских житиях святых, о сказаниях иностранцев и других В. О. Ключевский обратил большое внимание на те черты социально-экономического строя, государственного аппарата и народного быта, которые ранее оставались, как правило, в тени. Он также создал стройную концепцию истории Боярской думы, которая надолго сохранилась в исторической литературе. Считая, что «княжье численно преобладало в составе думы великого князя Василия, его сына и внука», В. О. Ключевский сделал вывод об аристократическом характере состава этого учреждения [69] . Отсюда вытекало представление В. О. Ключевского о Московском государстве XVI в. как об абсолютной монархии с аристократическим управлением [70] . Борьба великого князя с аристократическим консервативным боярством становилась у В. О. Ключевского лейтмотивом политической истории России XVI в.
69
В. О. Ключевский. Боярская дума. Пг., 1919, стр. 217–218.
70
Ключевский, т. II, стр. 180.
Характерной чертой кризиса буржуазной историографии конца XIX — начала XX в. была отчетливо прослеживаемая тенденция возврата к представлениям государственной школы. Наглядно проявилась она в работах С. Ф. Платонова. В лекциях по русской истории он сводил историю России XVI в. к борьбе великокняжеской власти и боярства. «В начале XVI века, — писал он, — стали друг против друга государь, шедший к полновластию, и боярство». При этом «за московского государя стоят симпатии всего населения». К общей оценке правления Василия III С. Ф. Платонов не прибавил ничего нового по сравнению с С. М. Соловьевым и Н. И. Костомаровым. «Василий III, — писал он, — наследовал властолюбие своего отца, но не имел его талантов. Вся его деятельность была продолжением того, что делал его отец. Чего не успел довершить Иван III, то докончил Василий» [71] .
71
С. Ф. Платонов. Лекции по русской истории, 8-е изд. СПб., 1913, стр. 171, 166.