Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814

Хотя семья К.Ф. Толя вела свое происхождение из Дании, к тому времени ее члены уже давно проживали в Эстляндии и стали мелкопоместными дворянами среди балтийских немцев. Оба родителя Толя были немцами, а сам он в течение всей жизни оставался лютеранином. В 1814 г. он женился на девушке из семьи балтийских немцев. Хотя это обстоятельство, казалось, должно было укрепить его балтийскую идентичность, на самом деле все было сложнее. В юности Толь много лет провел в стенах Кадетского корпуса в Петербурге. Главным директором этого учебного заведения в то время был М.И. Кутузов, впоследствии генерал-фельдмаршал, который всегда относился к К.Ф. Толю не только как к блестящему офицеру, но и почти как к приемному сыну. По окончании Кадетского корпуса Толь на протяжении всей своей карьеры служил в свите по квартирмейстерской части, иными словами — в главном штабе. Здесь он обрел могущественного покровителя в лице П.М. Волконского. Офицер, которому благоволили знатнейшие представители русской аристократии, по определению имел все основания рассматриваться в качестве достойного русского человека. По воспоминаниям одного современника, К.Ф. Толь тщательно работал над созданием именно такого образа, всегда по возможности говоря по-русски, хотя это не мешало ему подыскивать места для своих немецких родственников. Тем самым он следовал общепринятым обычаям своего времени, согласно которым подобное поведение рассматривалось не как кумовство, а как достойная похвалы преданность по отношению к членам семьи и друзьям, конечно, до тех пор пока покровитель не оказывался немцем, а место не являлось объектом притязаний других лиц.

Циник мог бы заметить, что с такими могущественными покровителями как Кутузов и Волконский Толь едва ли мог потерпеть неудачу, но это было бы несправедливо. Он добился покровительства в силу своего ума, деловитости и трудолюбия, равно как и в силу проявленной преданности. Главной его проблемой был горделивый, нетерпеливый и страстный характер. Его нрав пользовался печальной известностью, а сам Толь находил очень трудным терпеть противодействие и критику, включая те, что исходили от старших но званию офицеров. В ряде случаев на протяжении 1812 г. это едва не стоило ему карьеры. В августе после яростного спора с П.И. Багратионом, обладавшим не менее взрывным темпераментом, Толь был понижен в должности и спасен только потому, что главнокомандующим стал его старый покровитель М.И. Кутузов. Хотя Толь мог быть несносным сослуживцем, не говоря уже о подчиненном, он не был ни мелочным, ни мстительным человеком. Он был глубоко предан российской армии и делу достижения победы России над Наполеоном. Взрывы ярости и нетерпения обычно вызывались у него не личными амбициями и неуважением к оппоненту, а были обращены против всего, что, как он считал, мешало эффективному ведению войны [225] .

225

Биографические данные о К.Ф. Толе см.: Шилов Д.Н. Указ. соч. С. 671674. Комментарии взяты из: Муравьев H. H. Записки Николая Николаевича Муравьева // Русский архив. 1885. Кн. 3. С. 81.

Поскольку Толь занимал пост генерал-квартирмейстера 1-й армии, его непосредственным начальником являлся А.П. Ермолов. Чрезвычайно храбрый командир, умевший вдохновлять солдат, Ермолов не имел свойственной штабным офицерам профессиональной привычки тщательно и подробно записывать все отдаваемые приказы. В 1812 г. временами это создавало проблемы. Имевший подготовку артиллерийского офицера, Ермолов блестяще проявил себя в ходе кампании 1807 г. в Восточной Пруссии. Вместе с некоторыми другими молодыми артиллеристами, среди которых самыми известными были граф А.И. Кутайсов, князь Л.М. Яшвиль и И.О. Сухозанет, он сделал многое для того, чтобы восстановить честь русской артиллерии после унижения, которое она испытала при Аустерлице. Впоследствии, однако, Ермолов способствовал углублению раскола в рядах артиллерийских офицеров. По мнению его величайшего поклонника и бывшего адъютанта П.X. Граббе, А.П. Ермолов не только люто ненавидел А.А. Аракчеева и Л.М. Яшвиля, но заражал своим черно-белым видением окружающих, что отрицательно сказывалось как на эффективном управлении артиллерийскими войсками, так и на карьере подчиненных Ермолова [226] .

226

Граббе П. X. Из памятных записок. М., 1873. С. 17–19, 60, 74–77.

А.П. Ермолов был не только очень умелым и профессиональным артиллеристом, но и исключительно способным и решительным командиром. Прежде всего он обладал мощной харизмой. Этому способствовала его внешность. Будучи крупным человеком с большой головой, широкими плечами и пышной гривой волос, он при первой встрече поразил одного молодого офицера, показавшись тому «настоящим Геркулесом». Первое впечатление усиливалось дружелюбной и неофициальной манерой, в которой он общался с подчиненными. Ермолов умел сказать и сделать так, что это надолго запечатлевалось в памяти. Когда его кобыла ожеребилась накануне 1812 г., он приготовил новорожденное животное и скормил его своим молодым офицерам в знак предупреждения о том, с чем им придется столкнуться в ходе грядущей кампании. Ни один другой русский генерал, кроме, возможно; М.И. Кутузова, так не владел умами молодых офицеров в то время и столь часто не оказывался объектом патриотических мифов впоследствии [227] .

227

Муравьев Н.Н. Указ. соч. С. 53; Потоцкий П.П. Указ. соч. С. 155–156.

Своей привлекательностью А.П. Ермолов был обязан не только собственной харизме, но и своим убеждениям. Будучи выходцем из состоятельной семьи провинциального дворянина и получив хорошее образование в Москве, он никогда не был тесно связан с Петербургом или императорским двором. Он разделял свойственное большей части представителей его сословия мнение, что русским солдатам лучше под началом людей благородного звания, и что производство в офицеры рядовых было в лучшем случае нежелательной необходимостью военного времени. Однако во времена Ермолова гораздо более серьезными соперниками для российских дворян являлись немцы, а не выбившиеся из солдатской среды офицеры, и Ермолов славился отпускаемыми по их адресу остротами. Это делало его плохим компаньоном для М.Б. Барклая де Толли и яростным противником помощников Барклая из числа немцев. Двое из них — Людвиг фон Вольцоген и В.И. Левенштерн — оставили мемуары, в которых описали направленные против них безжалостные интриги А.П. Ермолова [228] .

228

Wolzogen L. M'emoires d'un G'en'eral d'Infanterie au service de la Prusse et de la Russie (1792 1836). Paris, 2002. P. 106, 115; L^owenstern V. M'emoires du G'en'eral-Major Russe Baron de L^owenstern. Paris, 1903. Vol. 1. P. 217,247–248.

Еще важнее было то, что Ермолов в июле и августе 1812 г. был в числе основных противников стратегии Барклая де Толли. Александр I попросил начальников штабов П.И. Багратиона и М.Б. Барклая писать напрямую императору. Хотя вследствие этого Багратион поначалу с большим подозрением относился к начальнику своего штаба, на самом деле Эммануэль де Сен-При в своих письмах императору решительно поддерживал своего командира. А.П. Ермолов, напротив, использовал возможность прямых контактов с Александром I, чтобы подорвать его доверие к Барклаю. В оправдание Ермолова следует сказать, что действовал он подобным образом, исходя из искреннего — хотя и неверного — убеждения, разделяемого почти всем высшим генералитетом, что стратегия Барклая представляла угрозу для армии и государства [229] .

229

Сборник исторических материалов, извлеченных из архива собственной Е.И. В. канцелярии. Вып. 5. СПб., 1904. С. 411–417; 1812 год в дневниках, записках и воспоминаниях современников. Вильна, 1900–1907. Вып. 1. С. 183.

Хотя в течение некоторого времени Александр I пользовался услугами Ермолова, высоко оценивая его военные дарования, маловероятно, чтобы он когда-либо ему доверял. Про Ермолова император говаривал: «Мрачен как черт, но столь же проворен». Со своей харизмой, доверием, которым он пользовался в патриотических кругах, и многочисленными почитателями в офицерской среде Ермолов являлся идеальным выразителем чувств, питаемых дворянством по отношению к императорскому двору. 30 июля 1812 г., когда негодование по поводу Барклая достигло своей высшей точки, Ермолов писал Багратиону, что командным чинам армии придется отчитываться в своих действиях не только перед императором, но и перед отечеством. С точки зрения самодержца, каковым являлся представитель династии Романовых, подобная фразеология таила в себе большую опасность. Не случайно широко была распространена точка зрения, согласно которой Ермолов, когда молодые русские офицеры в декабре 1825 г. попытались свергнуть самодержавие, послужил для них источником вдохновения и даже рассматривался в качестве возможного будущего главы государства [230] .

230

Генерал Багратион: Сборник документов и материалов. М., 1945. С. 189–190. О декабристах написана масса работ, и в большинстве из них упоминается А.П. Ермолов: Давыдов М.А. Оппозиция его величества. М., 1994. Замечания Александра I, см.: Записки Якова Ивановича Санглена: 1776–1831 гг. // Русская старина. 1883. Т. 37. № 1. С. 551.

Менее заметной, но не менее значительной фигурной в главном штабе являлся генерал-интендант Первой армии Е.Ф. Канкрин. Достигнув к началу войны 38-летнего возраста, Канкрин был уроженцем небольшого города Ганау в земле Гессен. Служба в России привлекла его отца отчасти высоким жалованием, предложенным ему как эксперту в области технических наук и минирования, а отчасти потому, что его острый язык закрыл для него перспективы карьерного роста в Германии. Проведя юные годы в Германии, где он обучался в первоклассном университете и писал романтические повести, молодой Канкрин с трудом приспосабливался к жизни в России. Несколько лет он бездействовал, не имея денег даже на то, чтобы купить табак, и в целях экономии собственноручно ремонтируя свою обувь. В конечном счете его работы о военном управлении привлекли к нему внимание М.Б. Барклая де Толли и обеспечили ему видное место в интендантстве Военного министерства, где он добился больших успехов. В итоге Барклай, получив назначение на пост командующего Первой армией, взял Канкрина с собой. На протяжении последующих двух лет Канкрин справился с крайне непростой задачей продовольственного обеспечения и снабжения российской армии во время ее движения сначала по территории Российской империи, затем -Германии и Франции. Он проявил себя как чрезвычайно способный и трудолюбивый, а также честный и умный человек. В силу своих успехов, достигнутых в 1812–1814 гг., он впоследствии на протяжении двадцати одного года занимал пост министра финансов [231] .

231

См. прежде всего: Сементковский Р.И. Е.Ф. Канкрин: Его жизнь и государственная деятельность. СПб., 1893.

С 26 апреля, когда император прибыл в Вильно, по 19 июля, когда он выехал в Москву, Александр I проживал поблизости от М.Б. Барклая де Толли, недалеко от главного штаба Первой армии. Стратегия России, а в какой-то мере и ее тактика в это время направлялись усилиями любопытного дуумвирата. В некотором смысле это было на руку М.Б. Барклаю. Он и император придерживались общего мнения, что стратегическое отступление было необходимо, но эту идею нельзя было продвигать слишком открыто из опасения подорвать моральный дух и вызвать негативную реакцию общественного мнения. Они полагали, что русские — как в армии, так и вне ее — привыкли к легким победам над заведомо более слабым противником и не до конца себе представляли, что означало столкновение с громадной мощью наполеоновской армии. Через Александра I Барклай мог в некоторой степени контролировать А.П. Тормасова и П.И. Багратиона. Поскольку император находился в расположении Первой армии, естественно, что он был склонен смотреть на военные операции именно с этой точки зрения. Кроме того, хотя Александр был невысокого мнения о любом из своих ведущих генералов, он верил в стратегическое чутье и военные способности Барклая гораздо больше, чем в аналогичные качества Тормасова, не говоря уже о Багратионе. Есть все основания полагать, что П.И. Багратион состоял в любовной связи с сестрой Александра I — великой княгиней Екатериной Павловной. В 1812 г. в одном из писем к ней император писал, что, когда речь заходила о стратегии, Багратион всегда обнаруживал полное отсутствие способностей или настоящего плана [232] .

232

Переписка императора Александра I… С. 86–93. Ключевое высказывание Александра о необходимости остерегаться общественного мнения см. в: Военный сборник. 1904. №1. С. 231–233.

Если присутствие Александра давало М.Б. Барклаю определенные рычаги воздействия на 2-ю Западную и 3-ю Обсервационную армии, ценой этому было вмешательство императора в дела его собственной Первой армии. Корпусные командиры Первой армии отправляли рапорты в двух экземплярах — Александру I и М.Б. Барклаю. В начале кампании они также порой получали приказы и от того, и от другого. Восемь дней спустя после начала войны командир 2-м пехотного корпуса генерал-лейтенант К.Ф. Багговут, отличавшийся богатырской статью и веселым нравом, писал Барклаю: «…давеча получил Ваш приказ от 18 июня: поелику он противоречит приказам Его Величества, что прикажете делать?» 30 июня Барклай писал императору, что оказался не в состоянии дать инструкции графу П.X. Витгенштейну, который командовал 1-м корпусом, находившимся на правом, уязвимом, фланге армии: «…я не знаю, какой план развертывания Ваше Императорское Величество имеет предложить в будущем». Когда генерал-лейтенант граф П.А. Шувалов, командир 4-го корпуса, внезапно заболел, Александр 1 июля поставил вместо него графа А.И. Остермана-Толстого, заявив, что на совещания с Барклаем по поводу этого назначения не было времени [233] .

233

О П.X. Витгенштейне см.: Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-ученого архива. Т. 13. С. 183–184. Письмо К.Ф. Багговута цитируется в кн.: Шеленговский И.И. История 69-го Рязанского полка. Т. 2. Люблин, 1911. С. 143.

Подобная неразбериха представляла очевидную опасность, и Александр впоследствии начал воздерживаться от вмешательства в отношения М.Б. Барклая с подчиненными. Тот факт, что император и Барклай были едины во мнении относительно изначального отступления в направлении Дриссы, также способствовал большему взаимопониманию. Тем не менее напряженность сохранялась, не в последнюю очередь потому, что Александра по пути в Вильно сопровождала толпа оставшихся не у дел генералов, придворных и родственников, пытавшихся навязать императору и М.Б. Барклаю свои собственные идеи относительно того, как наилучшим образом бороться с Наполеоном.