Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814

П.И. Багратион гораздо более чем М.Б. Барклай нуждался в подобном совете. Его военная система была хорошо изложена в ряде писем и циркуляров лета 1812 г. Он писал, что русские не должны отступать; «хуже пруссаков мы стали». Он призывал офицеров утверждать в солдатах мысль о том, что неприятельские войска «не более чем отбросы, собранные со всего света, тогда как мы — русские и единоверные люди. Они не знают, что значит храбро сражаться и больше всего боятся наших штыков. Поэтому мы должны их атаковать». Разумеется, это был пропагандистский ход, рассчитанный на поднятие боевого духа, но даже в частных беседах Багратион подчеркивал значение атакующих действий, морального превосходства и наступательного духа. В начале войны он упрашивал Александра позволить ему использовать вверенную ему армию для диверсионной вылазки в направлении Варшавы, которая, по мнению П.И. Багратиона, могла бы наилучшим образом оттянуть французские войска от Первой армии. Он соглашался с тем, что в конечном счете собранные против него превосходящие силы противника вынудят его отступить, и планировал после этого двинуться на юг для соединения с Третьей армией Тормасова и обороны подступов к Волыни [248] .

248

О «системе» М.Б. Багратиона см. его приказ от 7 июля 1812 г. и написанное ранее письмо А.А. Аракчееву: Генерал Багратион… С. 179–180, 190–191. О намечавшейся вылазке см.: Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-ученого архива. Т. 13. С. 131–133.

Александр I справедливо отверг это предложение, которое явилось бы для Наполеона прекрасной возможностью окружить и уничтожить Вторую армию и которое даже при самом удачном ходе событий привело к тому, что силы Багратиона отошли бы далеко на юг и оказались вне ключевого театра военных действий. Вместо этого император предложил Багратиону собственную стратегию: в то время как Первая армия отступала перед превосходящими силами противника, Вторая армия и казаки М.И. Платова должны были изводить армию Наполеона атаками по флангам и в тыл.

Продвигая данную стратегию, Александр придерживался основных принципов, которые определяли ход мыслей М.Б. Барклая де Толли с начала 1810 г. и которым было суждено обеспечить победу в 1812 г. Какой бы из русских армий ни угрожала опасность со стороны основных сил Наполеона, она должна была отступать и не принимать сражения, тогда как остальные русские армии должны были атаковать растягивавшиеся фланги противника и его тыл. Однако эта стратегия была применена в полной мере с осени 1812 г., когда силы Наполеона уже сильно истощились, а их чрезвычайно растянутые фланги были уязвимы для атак российских войск, подтянутых из Финляндии и с Балкан. Отправка армии Багратиона для нанесения удара во фланг основных сил Наполеона в июне 1812 г. должна была столь же очевидно закончиться провалом, что и разрешение ему провести диверсию на территории герцогства Варшавского.

Со временем возобладал здравый смысл, и Багратиону было приказано отступать и попытаться соединиться с Первой армией. К тому моменту, однако, ценное время было упущено, и наступавшие колонны Даву отрезали Багратиону путь к войскам Барклая. В первые недели войны Первая армия Барклая де Толли выполнила запланированное и для большинства подразделений безопасное отступление к Дриссе. Напротив, передвижения Второй армии Багратиона приходилось осуществлять без подготовки, что делало их более рискованными. На протяжении последующих шести недель основная цель России состояла в том, чтобы соединить силы двух основных армий. Главная задача Наполеона заключалась в том, чтобы этого не допустить, оттеснить П.И. Багратиона к югу и по возможности зажать Вторую армию между корпусом Л.Н. Даву, двигавшимся севернее, и силами Жерома Бонапарта, наступавшими с запада.

В конечном итоге русские выиграли это соревнование. Войска Жерома, состоявшие преимущественно из вестфальцев, держались позади первого эшелона Наполеона — отчасти в надежде на то, что Багратион решится их атаковать и его головной корпус окажется в западне. Даже после того как Багратион промедлил несколько дней с отступлением, у Жерома все равно был повод подумать, следует ли ему этим воспользоваться. Русские войска в целом превосходили вестфальцев Жерома и были быстрее их на марше. Они шли по неразграбленной местности в направлении своих собственных складов с припасами. Напротив, солдаты Жерома отдалялись от своих складов и входили в регион, который уже был опустошен русскими.

Помимо этого Жерому противостояла прекрасная кавалерия из арьергарда Багратиона. Когда наступление Наполеона заставило Платова отойти на юго-восток, он соединился со Второй армией. Три дня подряд с 8 по 10 июля неподалеку от деревни Мир Платов устраивал засады на наступавшую кавалерию Жерома и обращал ее в беспорядочное бегство. Крупнейшая победа была одержана в последний день, когда шесть полков польских уланов были разбиты при участии казаков Платова и регулярной кавалерии генерал-майора И.В. Васильчикова. Именно тогда французы впервые столкнулись с совместными действиями регулярных и иррегулярных частей российской легкой кавалерии. Тогда же они впервые имели дело с Васильчиковым — одним из лучших русских генералов, командовавших легкой кавалерией. Превосходству русской легкой кавалерии, установившемуся с начала кампании 1812 г., в последующие два года войны суждено было стать еще более явным. Победа русских под Миром явилась залогом того, что отныне передовые отряды Жерома стали держаться на безопасном расстоянии позади отступавшей армии Багратиона.

Корпуса Даву оказались более крепким орешком. Они не дали Багратиону прорваться к Первой армии через Минск, заставив его сделать большой крюк к юго-востоку. В бою под Салтановкой 23 июля солдаты Даву предотвратили другую попытку Багратиона соединиться с Барклаем, на этот раз через Могилев. Только 3 августа, переправившись через Днепр, Вторая армия наконец соединилась с Первой близ Смоленска. На протяжении всего июля как Барклай, так и Багратион пытались объединить свои армии в одно целое. Каждый обвинял другого в том, что это не удавалось. В ретроспективе, однако, можно видеть, что неудачные попытки объединения армий не только не являлись виной одного из двух генералов, но также сыграли России на руку.

Отчасти так случилось потому, что попытка отрезать Багратиона измотала и истощила наполеоновскую армию в большей степени, чем отступавших русских. Уже к тому моменту, когда Даву достиг Могилева, спешное продвижение по опустошенной местности с целью догнать Багратиона стоило ему потери 30 из 100 тыс. человек, с которыми он пересек Неман. После Могилева он оставил попытки преследования Второй армии из опасения нанести непоправимые потери собственным войскам. К тому же тот факт, что российская армия была разделена на части, служил для Барклая прекрасным аргументом в пользу того, чтобы отступать и не брать на себя риск выступить против Наполеона в решающем сражении. Если бы две армии составляли единое целое, и Багратион, пользовавшийся большой популярностью в войсках, возглавил партию сторонников генерального сражения, реализовать подобный сценарий было бы гораздо сложнее. Если бы две русские армии встретились с Наполеоном на поле боя в начале июля, более чем двукратный перевес был бы не на их стороне. К началу августа это соотношение было бы ближе к трем против двух. В этом смысле стратегия Барклая и Александра I, нацеленная на изматывание войск Наполеона, увенчалась триумфальным успехом. Но в том, что им в действительности удалось на протяжении столь длительного времени следовать этой стратегии, была немалая доля удачи.

Покинув Дриссу и пожелав всего наилучшего Александру I, М.Б. Барклай де Толли на самом деле собирался оказать противнику сопротивление на подступах к Витебску. Отчасти это было задумано с целью укрепить моральный дух его войск. Когда российская армия добралась до Дриссы, солдатам было торжественно объявлено, что время отступления подошло к концу, и что храбрость русских похоронит Наполеона и его армию на берегах Двины. Когда несколько дней спустя отступление возобновилось, это вызвало закономерный ропот. И.Ф. Радожицкий, молодой артиллерийский офицер 4-го корпуса, нечаянно услышал ворчание солдат своего расчета о «неслыханном» отступлении русских войск и оставлении огромных просторов империи без боя. «Видно у него [т. е. Наполеона] большая сила, проклятого; смотри, пожалуй, сколько отдали даром, почти всю старую Польшу» [249] .

249

Радожицкий И.Т. Походные записки артиллериста, с 1812 по 1816 год. М., 1835. Ч. 1. С. 67.

Основной резон, которым руководствовался Барклай, рискуя дать сражение под Витебском, однако, состоял в том, чтобы отвлечь внимание Наполеона и позволить Багратиону двинуться через Могилев и соединиться с Первой армией. Войска Барклая прибыли в Витебск 23 июля. Чтобы они смогли перевести дух, а Багратион успел прибыть на место, Барклай отправил 4-й корпус графа Остермана-Толстого обратно по главной дороге, подходившей к Витебску с запада, с целью замедлить продвижение колонн Наполеона. 25 июля под селом Островно, расположенном приблизительно в 20 км от Витебска, произошла первая крупная стычка между силами Наполеона и Первой армии.

А.И. Остерман-Толстой был сказочно богат и отличался рядом странностей, свойственных представителям высшей русской знати того времени. Несмотря на свою фамилию, он был русским до мозга костей: прибавив фамилию «Остерман» к своей и без того знатной фамилии, он сделал невольную уступку своим богатым холостым дядьям, оставившим ему свои огромные состояния. Остерман-Толстой имел привлекательную наружность, слегка осунувшееся лицо и орлиный нос. Он напоминал задумчивого романтического героя. В своем имении в Калужской губернии А.И. Толстой держал дрессированного медведя, наряженного в причудливую одежду. Ведя более скромный образ жизни во время военной кампании, он тем не менее любил при всяком удобном случае пребывать в обществе своего ручного орла и белой вороны. В некоторых отношениях А.И. Остерман-Толстой был достоин восхищения. Он был большим патриотом, который не мог смириться с тем, что он рассматривал как унижение России в Тильзите. Хорошо образованный, в совершенстве владевший французским и немецким языками и любивший русскую литературу, он обладал беззаветной храбростью — даже по очень высоким меркам российской армии. Он трепетно относился также к здоровью своих людей, их продовольственному и материальному снабжению; разделял их любовь к гречневой каше и физически был столь же вынослив, что и его самые выносливые бывалые гренадеры. На самом деле А.И. Остерман-Толстой был прекрасным полковым и неплохим дивизионным командиром до тех пор, пока он действовал под началом старших по званию генералов. Но он не был тем человеком, которому со спокойным сердцем можно было доверить командование более крупным военным подразделением [250] .

250

См. например: L^owenstern V. Op. cit. Vol. 1. P. 209. В защиту А.И. Остермана-Толстого см.: Лажечников И.И. Несколько заметок и воспоминаний по поводу статьи «Материалы для биографии А.П. Ермолова» // Русский вестник. 1864. № 6. С. 783–819. О внешности А.И. Остермана-Толстого см.: Глинка Ф.Н. Письма русского офицера. С. 316.