РОССИЯ В ПОСТЕЛИ

Но она не уходила.

Она терпеливо переждала мою полудрему, и когда я стал возвращаться из потустороннего мира в номер гостиницы, она легла рядом со мной, подала мне рюмку коньяка и совместным действием коньяка и ласковых, блуждающих по моей груди рук, вернула меня к жизни.

Всю ночь после этого я ублажал ее так, как ей хотелось, – она заслужила это…

На следующий день мы с оператором улетели в Москву, но и там, проводя ночи с другими, я не мог забыть эту глубокую хабаровскую глотку, этот фантастический миг встречи с ирреальностью, и уже через две недели вызвал ее на телепробу в Москву.

Это нетрудно организовать на телестудии, где снимается в год несколько телефильмов, – всегда есть в запуске картина, куда требуются актеры.

И она стала прилетать в Москву регулярно, хотя бы раз в месяц, – студия оплачивала мое блаженство.

Я селил ее в лучших гостиницах – «Пекин», «Украина», «Минск», «Москва», «Россия», и каждая наша встреча начиналась точно как первая – глубоким заглотом.

Она устраивала свою голову в моих чреслах, находила то единственное положение, которое открывало моему Брату сквозной ход в ее дыхательное горло, и медленно, не спеша вбирала его без остатка, вместе с яичками, снова и снова отключая меня от реального мира, уводя в другие миры.

Затем, передохнув, спустившись на Землю, я принимался терзать ее тело – сочное, крепкое, ядреное тело, не знавшее усталости. Я мял ее крупную спелую грудь, целовал живот и клитор, и мой Брат уходил в ее мягкие ягодицы…

Конечно, я знал, что там, в Хабаровске, она не ведет монашеский образ жизни, но с кем она спит в Хабаровске – это меня не касалось, в Москве она принадлежала только мне, и в дни ее приездов в Москву я таскал ее за собой повсюду – на Останкинскую телестудию, в Дом кино, в рестораны, таскал как редкую драгоценность, которую нельзя оставлять без присмотра.

Но именно это привело к драматическому исходу.

В ту зиму мы снимали очередной фильм километрах в сорока от Москвы, и я поселил телегруппу в пустовавшем зимой пионерском лагере – вся телегруппа, шестьдесят человек, жила в большом общем корпусе, а я, режиссер и оператор – в уютном флигеле, у каждого по своей комнате.

Это были замечательные дни, полные напряженной работы, – мы рано вставали и выезжали на реку на съемки, там стояли декорации партизанского лагеря, это был фильм о войне.

А длинными зимними вечерами мы играли в карты, пили водку, варили уху или на студийных машинах отправлялись в Москву, в ресторан Дома кино.

Конечно, я вызвал Галину из Хабаровска, и она неделю прожила у меня – днем, во время съемок каталась на лыжах и спала, а по ночам мы до изнеможения занимались любовью.

Я видел, что ей очень нравится такая жизнь – вокруг известные актеры, киношная суета, вечерние загулы в ресторанах, просмотры зарубежных фильмов в Доме кино и сладкий секс по ночам на лоне заснеженного Подмосковья.

И вот однажды из Ленинграда прикатил на съемки автор сценария нашего фильма. Молодой, тридцатилетний, талантливый и удачливый парень – его сценарии все больше входили в моду в киностудиях, а фильмы пользовались популярностью у зрителей.

Он покрутился на съемочной площадке, переписал по просьбе режиссера несколько сцен и пару часов покатался с Галкой на лыжах. А к вечеру она сказала, что ей пора улетать в Хабаровск – завтра там какой-то ответственный показ мод, и она должна быть на работе.

Надо так надо – мы собрали ее чемоданчик, я взял студийную машину, и в связи с такой оказией съездить в Москву к нам присоединился режиссер, пара актеров и сценарист, и мы все вместе сначала завалились в ресторан Дома кино, весело поужинали, а потом я собрался отвезти Галю в аэропорт, но она заявила, что ей еще нужно заехать к подруге, а оттуда она доберется до аэропорта на такси.

Что же, я отвез ее к подруге на проспект Мира, оставил в подъезде какого-то дома, но уже какое-то недоброе предчувствие шевельнулось у меня в груди.

И особенно оно усилилось, когда, вернувшись в ресторан Дома кино, где еще сидела наша компания, я не застал среди них сценариста – режиссер сказал, что у него какие-то дела, и что он уехал из ресторана минут двадцать назад.

Я хмуро выпил подряд три рюмки водки, завел машину и помчался назад, в наш пионерский лагерь под Москву.

Я уже не сомневался, что Галка сейчас с этим сценаристом в какой-нибудь гостинице, но что я мог поделать?

Я погнал машину домой, чтобы там спокойно напиться и уснуть.

По дороге, уже на подъезде к пионерскому лагерю, встречное такси с зеленым огоньком чуть не заставило меня свернуть в сугроб. Я выматерил его и погнал дальше. Я приехал за полночь, наша группа уже спала, и только на втором этаже, в комнате сценариста сквозь плотно задернутые шторы пробивался свет настольной лампы, а в вестибюле у телевизора старая гримерша тетя Сеня вязала что-то.

– Не спим? – бодро спросил я у нее. – Что вяжем?

– Платье для внучки… – ответила она негромко и не поднимая на меня глаз.

Мне это не понравилось, я спросил в упор:

– Тетя Сеня, – а вы нашего сценариста не видели?

Она молчала.

– Тетя Сеня, у него свет горит в комнате. Он что – вернулся?

– Угу… – пробурчала она.

– Не один? С Галей?

– Я ничего не видела. – сказала она, не глядя на меня, и я понял, что сценарист привез сюда Галку на такси.

Я захлебнулся от бешенства.

Что было делать?

Конечно, она мне не жена, и мы с ней не объяснялись в любви, и я прекрасно знал, что в перерывах между нашими встречами она спит с кем-то в Хабаровске, да и она знала, что я тут не храню ей супружескую верность.

Да, она была вольна спать с кем угодно и где угодно на стороне, но чтобы здесь – на виду у всей киногруппы! – такого наглого блядства я от нее не ожидал.

Я поднялся на второй этаж и постучал в комнату сценариста.

Там уже не горел свет, там было тихо, никто не отвечал на мой стук. Я постучал еще раз, громче – тишина, никакого ответа.

Ломиться в дверь?

Разбудить шумом всю киногруппу?

Что бы это дало мне кроме позора?

Я сказал в дверь:

– Хорошо, ребята, встретимся за завтраком. Спокойной ночи.