Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования
Шрифт:

То были сильные конкуренты, то была реальная угроза. Что можно было им противопоставить? В окружении Кауфмана было немало сторонников наступательного православного миссионерства (Остроумов, например), однако начальник края категорически не соглашался с ними. У него был свой взгляд: внедрение основ христианской цивилизации, но без миссионерства; никакой конкуренции исламу, чтобы не подогревать мусульманский фанатизм. Православные и другие христианские священники служили только в новых русских городах, и даже на запрос об основании Туркестанской епархии Кауфман ответил отказом. Запрет на миссионерскую деятельность, однако, должен был, по его мнению, распространяться на все концессии, и мусульманство не могло быть исключением. А потому «в первый же год моего управления генерал-губернаторством, – написано в отчете, – я удалил мулл, присланных из Уфы, по распоряжению тамошнего главного муфтия, отменил все начатые до меня официальные сношения наших властей с мусульманскими учреждениями и устранился, даже отступив для того от буквы Временного положения 1867 г., – от признания и утверждения новых вакуфных пожертвований» [523] .

523

Там

же. С. 208.

Справедливости ради надо сказать, что татары, знавшие местные языки и обычаи, оказывали русской администрации неоценимые услуги как переводчики и посредники, потому что на первых порах русские офицеры и чиновники местных языков не знали.

* * *

Признав ислам как законно существующую в стране конфессию, власти были вынуждены учитывать особенности догматов «магометанской веры» и отправления мусульманского культа. Это заставило их организовывать особый, с использованием Корана, порядок принесения воинской и судебной присяги, предоставлять «магометанам», работающим в промышленности, на стройках и в казенных учреждениях, время для ежедневной пятикратной молитвы, способствовать организации паломничества к святым местам ислама.

Это были необходимые условия для создания мирной обстановки в мусульманских районах, вошедших в состав империи. Однако у создателей империи была и более масштабная цель – максимально интегрировать русскоподданных мусульман в «единое государственное тело». Ничего оригинального в этом стремлении не было – о том же пеклись, видимо, все имперские владыки на Западе и Востоке. Совсем чужеродные элементы дестабилизировали любое многонациональное и многоконфессиональное государство. На практике, однако, налаживая отношения с мусульманством, власти России столкнулись с неразрешимой задачей. Мусульманский мир России в XVIII в., в XIX в. и в начале XX в. (впрочем, и через сто лет) был в основном послушен и лоялен по отношению к государству, но он никогда не желал расставаться с конфессиональной самобытностью своей жизни, которую ислам регламентирует всесторонне. Российские мусульмане могли временами испытывать достаточно сильное наружное давление, иногда в ответ на такое давление мимикрировать, внешне охотно соглашаться с начальством, но они упрямо сохраняли традиционные устои миропонимания и повседневного существования. Какое-то время казалось, что имперская власть нащупала оптимальный путь внедрения «русских начал» в мусульманскую среду – влияние через школу, основанную на базе русских программ обучения и с преподаванием на русском языке. Однако в конце XIX в. мусульманскую интеллигенцию увлекла идея создания «новометодных» школ, в которых обучение велось на национальном «материнском» языке. При этом те же люди, которые ратовали и устраивали «новометодные» школы, были сторонниками обучения и русскому языку и были вполне лояльны по отношению к России, но категорически не желали растворения своего мусульманского мира в «российской имперской общности», ревниво оберегая свою конфессиональную идентичность.

Идея «слияния мусульманства с российской общностью» была скорее мечтой. Ее лелеяли в миссионерских кругах официального православия, о ней писали и говорили влиятельные сановники и известные публицисты, но в действительности мало что менялось – мусульмане не хотели идти ни на какие уступки.

В большинстве своем государственные мужи и крупные чиновники России конца XIX и начала XX в. были прагматиками и мыслили вполне реалистично. Они, как правило, сознавали, что возрастающая масса последователей «магометанского закона» сохранила и будет сохранять впредь свой «закон» и изменить что-либо в деле «ослабления ислама» практически невозможно.

Наиболее толковые русские чиновники и офицеры, чаще всего жандармы, сознавали, что действовать по отношению к исламу надо крайне «осторожно» и «деликатно», а лучше всего – вообще его «не трогать» [524] .

И тем не менее отношение к мусульманству, особенно после вхождения во второй половине XIX в. в состав империи очень большого исламского региона – Туркестана, в высших сферах России менялось и колебалось в зависимости от внутри-и внешнеполитической конъюнктуры. У нас есть возможность благодаря трудам современных востоковедов (Д.Ю. Арапова, Е.И. Ларина, Д.В. Васильева и др.) представить здесь мнение столпов российской государственности, таких как С.Ю. Витте, Д.С. Синягин, Д.А. Милютин, П.А. Столыпин, и менее знаменитых деятелей имперской России. Считаю нужным напомнить, что в те последние пятьдесят лет, что Туркестан находился в составе империи, обстановка внутри и вокруг страны быстро менялась.

524

ГА РФ. Ф. 102 Департамент полиции МВД. 3-е делопроизводство. Оп. 80. Д. 88. Ч. 33. Л. 56, 58 об.

В конце 60-х гг. К.П. фон Кауфман, как известно, провозгласил политику игнорирования ислама со стороны новых российских властей: власть не вмешивается во внутренние дела мусульманской общины и не допускает на территорию края христианских миссионеров, но по возможности (негласно) стремится ослабить влияние на простой народ со стороны мусульманских авторитетов. С этой целью, например, решением генерал-губернатора в Туркестане была введена выборность судей – казиев, и не только из числа мусульманских законоведов, как это было принято в ханские времена, но и вполне светских людей. Уже цитированный на этих страницах Ю.Д. Южаков писал: «Так как казием мог быть только основательно

знающий шариат и его толкователей, то они (казии. – Е. Г.) все были до фанатизма проникнуты духом шариата и имели на народ громадное влияние. Они проводили в народ дух мусульманской замкнутости, нетерпимости и, конечно, покорные шариату, не могли внушать народу духа подчинения русскому владычеству, примирения с нашими порядками и требованиями, – и потому, несомненно, были вредны и опасны нашим интересам» [525] . Вот так, не впрямую предпочитала действовать российская администрация.

525

Южаков Д.Ю. Итоги двадцатилетнего управления нашего Туркестанским краем. СПб., 1891. С. 41.

Другие настроения бытовали в центре, в среде высшего православного духовенства, там превалировала нетерпимость к «мусульманской экспансии».

В 1876 г. на имя директора Департамента духовных дел иностранных исповедований МВД графа Э.К. Сиверса поступило письмо от архиепископа Антония, основателя миссионерского православного братства Святого Гурия в Казани, которое было названо в честь первого русского митрополита Среднего Поволжья в XVI в. Архиепископ Антоний хотел бы видеть в лице государства столь же верного и жесткого союзника, каким оно было в эпоху церковных реформ патриарха Никона в XVII в. В деле распространения православной веры, по мнению Антония, не могло проявляться никакого либерализма в стиле судебных реформ, но гораздо уместнее были бы меры «административные, силовые». Речь шла прежде всего о мусульманских проповедниках («совратителях»), которые агитировали среди крещеных жителей Поволжья и принуждали их к переходу в мусульманство. Антоний требовал преследовать «совратителей» в административном порядке, вплоть до высылки в Туруханский край.

Весьма характерен ответ крупного государственного администратора графа Сиверса, который отвечает воинственному архиепископу: «…Я позволю себе думать, что административные меры в данном случае малоприменимы; они повредили бы только отношениям миссионерства к населению и еще более ослабили бы действие проповеди на религиозное чувство. Правительство, в виде многочисленности мусульманского населения, обитающего как в восточных окраинах империи, так и в сопредельных с нами странах, и по другим соображениям должно обнаруживать некоторую воздержанность относительно применения карательных мер к делам веры» [526] .

526

Цит. по: Арапов Д.Ю. Императорская Россия и мусульманский мир. М., 2006. С. 45.

Таким был подход государственно мыслящего деятеля, сознававшего, что «карательные меры», за которые ратовал церковник с менталитетом XVII в., могли быть только пагубными и разрушительными.

Или вот мнение крупного русского чиновника, но нерусского по рождению, убежденного мусульманина, в то же время преданного своему Императору. Генерал от кавалерии, кавалер многих российских орденов Султан Хаджи Губайдулла Джангир-оглы Чингис-хан, настоящий потомок «мирозавоевателя» Чингисхана, но теперь на русской службе, что было делом обычным для местной мусульманской аристократии, приравненной к российскому дворянству, был участником разработки Положения об управлении духовными делами киргизов в областях Степного генерал-губернаторства в 1885 г. По этому документу мусульманские духовные лица в Степном крае выбирались только из числа киргизов, доступ в их среду представителей татарской диаспоры всячески пресекался, они лишались каких-либо прав и привилегий, казенного жалованья, обязаны были платить подати наравне со всеми остальными жителями. Потомок Чингисхана не мог не выразить своего отношения к документу.

«Мне кажется, – пишет Султан Чингис-хан, – что искать духовную сторону в степных наших окраинах не политично. Если наши окраины до сих пор верны и спокойны, то единственно потому, что до сих пор наше Правительство не затрагивало свободу туземцев в их религиозной и бытовой жизни.

Если только туземцы почувствуют малейшую реформу, клонящуюся к стеснению их религиозной или бытовой жизни, – дело проиграно, и десятки тысяч штыков не восстановят спокойствие, и Правительство потеряет внутреннее расположение туземцев. Среднеазиатские народы охотно принимают подданство России только потому, что до сих пор политика Правительства нашего прямо держалась того, что Вы указываете в своей записке (увеличение размеров Степного генерал-губернаторства. – Е. Г.) и что хотят нарушить наши реформаторы в своих нескончаемых проектах. Эти наши Бисмарки не понимают того, что из туземцев можно веревку вить – только не трогай его веры, его обычаев, его обычного порядка жизни».

Далее генерал Чингис-хан рассуждает о роли и месте духовенства (мусульманских священнослужителей) в жизни современных ему жителей Средней Азии.

«Мне кажется, что нельзя пренебрегать духовенством и тем более стараться низвести его к нулю. Меры в этом направлении поставят духовенство в положение враждебное русской политике и тем самым усилят их тайную пропаганду и противодействие целям Правительства. Духовенство, как и везде, преследует более эгоистические, личные цели, и потому, сохранив за ним их права, мы будем иметь в лице духовенства надежных приверженцев» [527] .

527

Цит. по: Арапов Д.Ю. Указ. соч. С. 104–105.

Поделиться с друзьями: