Российская Зомбирация

– Элеваторы пустовать будут перед зимой, я вам говорю. Засеяли кое-как, а соберем еще хуже, хоть на коней пересаживайся. Будет голод зимой. И холод. Вы ребята, если в городе зимовать будете, позаботься загодя о дровах. Нарубите, где сумеете, иначе околеете с нашими сибирскими морозами. Топлива мало.

Город и так практически облысел за эту зиму, когда горожане вырубили многие зеленые насаждения и сожгли их в самодельных печках.

– Слушай, Семен, – спросил я, – а как ты думаешь, из-за чего это произошло?

Он подумал и изрек:

– Хрен его знает. Слишком много людей от труда отлынивало, все в менеджеры и управленцы. А когда человек не трудится из него всякая чернота вылазит. Я так думаю.

Блокпост представлял собой сложенные из мешков с песком укрепления, из-за которых торчали носики пулеметов, направленных на трассу. Как сороконожки стояли боевые машины пехоты. На броне курили солдаты. За спинами охранения виднелись пригородные строения – малоэтажные здания и старенькие хрущевки. На проверочном пункте скопилась небольшая очередь, которая, впрочем, быстро продвигалась вперед. От дорожной развилки то и дело трогались боевые машины, уходя на прочесывание местности вправо и влево. В глубине блокпоста были разбиты выцветшие, болотного цвета палатки. Тарахтели дизели и от солдатского лагеря чадил дым походной кухни. Прохаживались откормленные солдаты с автоматами на перевязи.

– Сидите тут.

Семен вышел поговорить с подошедшим к нему офицером. Ободряюще похлопал его по плечу, взмахнул руками. Военный слушал, затем крикнул к себе солдата, которому Семен с видимым удовольствием вручил ведро картошки, которое извлек из багажника. Мы в это время сидели ниже травы, тише воды. Лишь мимоходом оглядев нас и, наверное, убедившись, что мы не бородатые террористы с автоматами, он больше не удостаивал нас вниманием.

Мы миновали укрепление без проблем, дальше нам встречались подобные, но менее укрепленные объекты. По бокам вырастали дома, и улица наполнялась людьми. Живыми. Многочисленными. Настоящими людьми.

– Вас где высадить?

– Да прямо здесь, – не веря своей радости, ответил я, – спасибо Семен огромное. Ты нас дважды спас.

– Да без проблем, – он пожал нам на прощанье руки и укатил на своей видавшей виды Ниве дальше.

Вот так просто и бесхитростно было прощанье с человеком, который сохранил наши жизни. Даже как-то неудобно вышло, но меня обуревали счастливые чувства по поводу того, что мы все-таки сумели, все-таки выжили, пришли!

Хотя это как посмотреть. Нас высадили на окраине левобережного Новозомбиловска. Первомайский район, где умереть от обколовшегося наркомана было более реальным, чем быть загрызенным вне города зомби.

– Добро пожаловать домой, Феликс Викторович, – со слезами на глазах сказал я, – дом, милый дом!

Мимо прошкандыбала стайка личностей в спортивных костюмах и семечках в руках. На траве, сонно поглядывая на проезжую часть, разлеглись ранние пьяницы: школьники, потягивающие энергетические коктейли, мужики с пивом и старики, почтенно кушающие беленькую. Наглядная картина преемственной деградации, которую всегда можно было наблюдать на левом береге Новозомбиловска. Я с удивлением заметил, как пенсионеры поили водкой насильно усаженного с ними овоща. Он пускал слюни, раскачивался из стороны в сторону и крепко сжимал выданный ему граненый стакан.

Не иначе генная память.

На бетонный бордюр, выросший на зеленом косогоре задумчиво испражнялся молодой человек, одной рукой запрокидывая над горлом бутылку, а другой выписывая желтые кренделя.

– Смотри, – сказал я Феликсу, – посредник.

Паренек, закончивший пить пиво и писать, повернулся и посмотрел на нас мутным взором:

– Ты че на, за, пля, сюда, нах, смотришь!

Я, вкушая дорогую слуху речь, зажмурился, как от ласкового слова. Теперь я окончательно понял, что мы дошли до города! Да здравствует Затулинка с ее дремучими, неотесанными нравами

Глава 19

В целом Новосибирск не так сильно изменился. Стало намного меньше людей и намного больше полиции. Позакрывались многие превилигированные магазины, мало кто покупал в условиях кризиса шмотки за десятки тысяч рублей. Хотя и такие находились, но разгневанные горожане не хотели видеть, что те, кто был богат до зомби, лишь приумножили свое богатство с их появлением. В вагонах метро присутствовал вооруженный конвой. Мы с ветерком прокатились по прохладной подземке, которая сбила с нас нескончаемый солнечный жар. Интересно, как от нас пахло? Последний раз мы мылись еще в языческой общине, когда они устроили нам баньку. Причем мылся только я, Феликс отказался. На каждой станции, от Площади Маркса до Заельцовской обосновались дополнительные гарнизоны дорожной полиции.

Все было обклеено политической рекламой. Казалось, все типографии мира работали только на то, чтобы обклеить город тоннами не нужной макулатуры. Плакаты Партии Живых отличались духом народного русского лубка. Известный тезис Геббельса: “Приумножать и упрощать”, был прямо воспринят пиарщиками партии, и я со смехом рассматривал лубки, где могучая фигура Еремея Волина то душила чиновника, то выметала из Сибири зомби или давала отпор злой китайской военщине.

И девушки, девушки! Не вонючие, поросшие небритой щетиной женщины-зомби, которые в блеске исполняют известную программу любой женщины – довести до гроба мужчину. А прекрасные, светлые, как ангелочки девушки в юбочках и джинсах, с пустыми или умными глазами. Высокие или маленькие! Веселые, задумчивые, красивые и симпатичные! Между тем, что я видел раньше, и этой облеченной в плоть красотой было всего одно различие!

Казалось бы – всего одно отличие, что в этом такого принципиального? Но между мертвым и живым телом основное различие тоже заключается в единственной принципиальной вещи, но зато какой! Так и я любовался девушками, словно и не было короткой остановке в Куйбышеве, ярмарки, множества живых людей и не гастрономических чувств... и Светланы.... Как она?

Мое сердце стало более напоминать податливый пластилин. Теперь можно было ощущать боль в левой стороне груди. И не сказать, что это было приятным. Скорее я постоянно знал, что я – живой.

Громаднейший мегаполис жил тем, что привозили из области. Мясо с ферм, зерно с элеваторов, молоко. Все это подорожало и отпускалось бесплатно по социальному тарифу. Мы зашли в один из организованных мэрией социальных магазинов. С тех пор, как я уехал цены выросли чуть ли не вдвое! И я готов поспорить, что зарплаты при этом упали. У каждой группы населения были рассчитаны свои нормы: пенсионеры, дошкольники, школьники, матери, социальные инвалиды и т.д.

При этом еда была и в свободной продаже, так как заметная убыль населения помогла компенсировать недостаток в продуктах. Мы с Феликсом Викторовичем, предварительно сдав на хранение багаж, знатно откушали в одном из кафе. Благодаря нашему избавлению от когтистых лап смерти, мы устроили настоящий пир.

Но я не рекомендовал другу заказывать себе мясо. Говорят, слишком часто теперь на стол подают зомбятину. Она даже считается деликатесом. Особенно мясо буйных. И люди не думают, что занимаются каннибализмом. Какое до этого дело, когда желудок просит еды?

Сбыв немногочисленный хабар перекупщицам, и отнеся собранные документы в ЗАГС, как будто я собирался их поженить, и, по-прежнему не привыкнув к такому большему количеству живых людей, мы стали думать, чем занять себя дальше. Я наведался в свою скромную комнату, где долгими зимними ночами я предавал ей еще больше сходства с монашеской кельей, а другими словами просто мастурбировал, и там мы передохнули пару часов. Света не было, вода только холодная, но мне хватило, чтобы помыться. Фен тоже захотел совершить омовение, но вышел из ванной такой же вонючий. Как мне показалось.