Российский колокол № 3 (45) 2024

– Сам – не умею. Мне как бы приходят сообщения. Это бывает редко. А то я точно охренел бы.

– Погоди. Скажи мне, как это я могла думать о тебе такие вещи? Я же только что тебя увидела… Лежит какой-то незнакомый парень, просто надо помочь…

Тут Паша задумался, потом заговорил очень серьёзно:

– Тут может быть два ответа, Маша. Первый: ты в меня влюбилась с первого взгляда, только не обижайся… Отсюда второй ответ: ты умеешь влюбляться с первого взгляда. Это значит, что ты тоже умеешь видеть будущее. Только своё. Как я – чужое. Поэтому…

– Что поэтому?

– Поэтому ты и замуж не вышла.

Накинув халат, Маша уселась в кресло. Налила коньяка себе и ему.

– Паша, ты говоришь ужасные вещи.

– Извини, если я тебя обидел.

– Это не так называется. Ты городишь какую-то чушь. Ты учишь меня жизни. У тебя были девушки? Думаю, были.

– Были…

– И что ты им говорил? Тоже пугал до полусмерти?

– Нет… Они смешные, – сказал Паша. – А полусмерти вообще нет. Полусмерть – это жизнь. Смерть – это как взрыв. Крик о помощи по всем каналам. Это называется: calling all stations. Собаки воют, когда слышат. Кошки прячутся.

– Странно: ты просишь помощи у людей… А слышат – кошки…

– Ты не просишь помощи. Что-то другое за тебя просит помощи. Я не знаю, что это.

– И ты слышишь слова?

– Я вижу картинку. Я соврал, что смотрел твою передачу. Просто как будто я увидел тебя в телевизоре. Но это не всегда так бывает.

– А в последний раз? Когда старик бросился под автобус, что ты увидел?

– Там была тоже картинка. Море. Пальмы. Только очень давно.

– Южный берег Крыма, – проговорила Маша. – Путёвка от профсоюза.

– Ливадия, – уточнил он безжалостно. – На этикетке.

Маша повертела в руках пустой бокал, поставила на столик. Встала, поплотнее прикрыла балконную дверь.

– Паша, таким людям, как ты, очень трудно жить.

– Да. Я в час пик в метро боюсь ездить. Вообще страшно, когда много народу.

– Вот почему ты от армии бегаешь…

– Понимаешь, они там постоянно думают о смерти… своей, чужой… И в больнице то же самое. Я там с ума сойду.

– Я не хочу, чтобы ты сошёл с ума.

– Маша, не уходи, пожалуйста.

И она вернулась. Или он пришёл к ней. В сущности, это неважно.

* * *

В понедельник он зачем-то поехал с ней на работу. Посидел в её кабинете, поглядел из окна на проспект. Попил кофе, поскучал. Вызвался спуститься за сигаретами. Для этого она выдала ему старомодную банковскую карту «Мир». «Ступай с миром», – пошутила она.

Так себе слоган. Несмешной и неактуальный.

Маша стояла у окна. Она видела, как далеко внизу мальчик вышел из проходной, оглянулся, помахал ей рукой и свернул за угол, к павильонам.

И не вернулся.

Не пришёл он и вечером. Его телефон не отвечал, потом и вовсе отключился.

В прихожей она нашла его рюкзак. В нём среди консервных банок и футболок было несколько исписанных тетрадей.

«Говорят, это круто – иметь дар, – прочитала она на одной странице. – Но я ни о чём таком не просил. Меня включили по ошибке. Очень странно болтаться в Сети и не уметь ничего делать».

Маша долго не могла понять, что происходит. Не могла поверить. «Хотя пора бы уже привыкнуть», – думала она с горечью.

Заблокировала карту: деньги с неё не пропали. Пропала вера в людей.

Маша отдала некоторые распоряжения своему техническому директору и взяла недельный отпуск. Она сидела в оцепенении в своей пустой комнатке. Смотрела телевизор без звука.

На третий день, ближе к вечеру, она выпила полбутылки коньяка и вышла на балкон.

Вы уже знаете, что будет дальше?

Маша склонилась на перила и долго-долго смотрела с двадцатого этажа вниз. Она замёрзла, но коньяк не давал ей почувствовать холод. Внизу бродили редкие полупьяные прохожие, выползали со стоянки автомобили. На козырьке подъезда виднелся набросанный туда мусор.

Маша беззвучно плакала.

Она попыталась влезть с ногами на табуретку, прожившую на балконе два года, но у той подломилась ножка.

Тогда она перекинула ногу через перила и села так. Долго шептала что-то про себя. Вдруг прислушалась. Поглядела вниз.

У подъезда виднелась тёмная фигурка. Фигурка вскинула правую руку с отчаянным криком:

– Маша!

Она соскочила обратно на балкон и бросилась к выходу, чуть не опрокинув столик с недопитым бренди. Распахнула дверь на площадку.

«Как девчонка, – думала она. – Как девчонка».

Открылись двери лифта, и он вышел к ней – в идиотской красной бейсболке. Которую тут же снял, чтобы она могла гладить его склонённую голову. Стриженную под ноль. Угловатую, детскую.

– Маша, не делай этого никогда. Даже не думай. Никогда больше, – шептал он ей прямо в ухо.

– Никогда, – пообещала она, всё ещё всхлипывая. – А ты… горе ты моё… может, всё же расскажешь, куда ты пропал?

– На патруль нарвался. Прямо у метро. Отвезли на сборный пункт, даже позвонить не дали.

– Как же ты вернулся?

– Да я там чуть не сдох в первый же день. Астма открылась. Короче, всадили укол и выгнали за ворота, даже документы не стали оформлять. Хорошо ещё, там автобус ходит до города…

– Есть всё-таки Бог на свете! – воскликнула Маша, глядя куда-то в сторону незакрытой балконной двери.

– Ему не до нас, – отвечал Пашка грустно. – Но он вернётся, Маша. Обещаю.

Андрей Щербак-Жуков при участии Ольги Камарго

Молодой бог, или Чудовище после завтрака

Саша

– Ты только посмотри, какой парень! Какая симпатичная физиономия! – Завлаб Самсоныч произнёс это с такой гордостью, словно демонстрировал своего сына или внука. Ну в крайнем случае – породистого пса. – Не, ну, конечно, кто-нибудь мог бы сказать, что это страшная морда… или – при лучшем раскладе – рожа… Но мы-то с вами понимаем эту красоту. Да ведь?

У заведующего лабораторией биологических аномалий, которую в Научно-исследовательском институте прикладной биологии называли «Дом потеряшек», Вадима Самсоновича Колобродского была такая странноватая манера – постоянно переходить с обращения на «ты» к обращению на «вы». Он вообще был человеком странноватым, однако в НИИ его все любили. И так и называли – «завлаб Самсоныч». Многие из других отделов даже не знали его фамилии.