Российский колокол № 3 (45) 2024

Вот она, маршрутка. Вот она, дверь. До неё всего пара шагов… Но вдруг неожиданный толчок в плечо. Саша и Лиза сталкиваются у самой двери автомобиля… Поднимают глаза друг на друга. Их взгляды встречаются.

– Мне кажется, мы знакомы? – неожиданно для самой себя спросила Лиза.

– Нет, я совсем недавно в Москве…

– Ну так давайте познакомимся.

– Давайте… Меня Саша зовут, – сказал молодой человек и застенчиво поправил очки.

– А меня – Лиза, – сказала девушка и рассмеялась в голос. А про себя заметила, что так не смеялась давно.

И тут дверь маршрутки закрылась, и та тронулась с места.

– Мы упустили маршрутку, – заметила Лиза, но как-то равнодушно, без всякого сожаления.

– Тогда пойдём пешком? – предложил Саша. – Давайте будем гулять.

– Давайте будем гулять, – ответила Лиза.

В этот момент под прозрачным куполом в НИИ прикладной биологии заурчал Молодой бог. Удовлетворённо.

Метафора

Елена Валужене

Плач по Йиркапу

1. Последнее слово Йиркапа

Меня запомнят как героя. Мудрые люди напишут обо мне великие слова в своих книгах. Мальчишки будут подражать мне. Девушки будут жалеть, что не успели родить сыновей, похожих на меня. Мужчины будут хвастать, что семя их идёт от меня. Сотни тысяч и тысячи сотен людей будут знать о моей жизни и о моей смерти.

Жизнь моя началась в жаркой чёрной бане. Я не помню, как мать омыла меня в тёплой воде, завернула меня в свою рубаху. Не в рубаху отца завернула. Потому что отца у меня не было.

Мать мою в деревне обходили стороной, но ночами то один, то другой тихо скреблись в нашу дверь. Мать всем помогала. У кого сын с войны не вернулся – расскажет, живой ли, у кого корова в лес ушла – укажет место, у кого болезнь-трясучка – травы даст. Спину надорванную выпрямит, ребёнка золотушного вылечит. Только на любовь не колдовала, не привораживала, говорила: нельзя волю человека ломать. Денег за это не брала: возьмёшь, мол, деньги – силу потеряешь. Так, если кто рыбу принесёт, или хлеб, или утку, и то спасибо. Днём же те, кто ночью ей в ноги кланялся, проходили мимо не здороваясь, как будто мы и не люди вовсе.

Она и меня понемногу учила, да только толку от этого. Женскому колдовству учила. А мне бы – мужское. Силу мужскую, знание мужское, ум мужской. Сколько себя помню, мальчишки в деревне к себе не звали, а шёл, так прогоняли – палкой, камнем кинут: иди прочь, колдунский сын, подзаборник. Плюнут через левое плечо, перекрестятся.

Ночами я засыпал в слезах, а мама обнимала меня и пела песни о древних богатырях, о сильных людях, об умелых охотниках, которые гнались по небу за синим оленем. Вытирала мне слёзы, шептала тайные слова, я засыпал. А потом я вырос, и слёзы высохли.

В охотничью артель меня не брали, пришлось одному в ближних лесах промышлять. А много ли там настреляешь? Только в серых болотах свою силу растеряешь. Однажды вылез я еле живой из чащи на берег лесного ручья, за день ни одной души не подстрелил. Смотрю, а на берегу двое дерутся. Брызги летят, земля комьями. То один на другого насядет, то второй – на первого. Присмотрелся я, а это Водяной с Лешим. Думаю, кому помочь? Леший проигрывает, ему надо помочь. Натянул стрелу, выстрелил, в Водяного попал! Водяной в ручей свалился, только круги пошли. А Леший мне в ноги поклонился: проси, говорит, всё, что хочешь, для тебя сделаю.

– Сделай меня богатырём, сильным человеком, чтоб все меня знали.

– Сделаю. Помогу. Иди в Синдорский лес, там найдёшь Своё дерево. Ударишь по нему топором, кровь пойдёт – значит, это твоё дерево. Из него можешь сделать что угодно. Сделаешь гусли – вся деревня будет плакать от твоих песен, сделаешь топор – одним взмахом будешь рубить дома для всей деревни, век будут стоять. А если не срубишь, будет Твоё дерево век цвести.

Срубил я его, конечно. Кто же от такого подарка откажется? Только не гусли и не топор я из Своего дерева выстругал. Сделал из него лыжи. Не лыжи, а ветер. Сами несут, только скажи куда. Шапку перед ними бросишь – останавливаются. С этими лыжами я теперь лучшим охотником в деревне стану!

С лыжами теми я лучшим охотником стал! Все леса – мои. Ближние леса – мои. Дальние леса – мои. Пушная добыча – моя. Всё, что с рогами, – моё. Всё, что с крыльями, – моё. Никто от меня скрыться не может. Ни одна душа не убежит. Теперь я – тот великий охотник из старых песен, тот богатырь, тот герой. Где теперь ваша артель? Я один за день больше добычи приношу, чем артель ваша – за месяц. То-то же.

Что же вы теперь приходите ко мне, зовёте с собой? Уже не подзаборник я вам теперь, не колдункин сын, безотцовщина. Вот вам моё слово твёрдое: не видать вам ни зайца, ни лося, ни куницы, ни росомахи, ни утки, ни тетерева от нашей деревни и до самого Урала. Мне до Урала – час лёту, вам же – месяц ходу. Покуда моя мать печь топит, я уж назад ворочусь, на месяц зверя настреляю. А покуда жёны ваши первенцев носят, вы только до гор дойдёте, на неделю мяса добудете. Поделом вам, лентяям, нет и не будет вам удачи в лесу. Вся удача ко мне перешла.

Лесная удача ко мне перешла. Пёстрые рябчики в гнёздах яйца крапчатые греют – для меня. Бородатые тетерева на песчаных полянах токуют – для меня. Лисы чёрные хвостом след заметают – для меня. Горбатые лоси о деревья рога точат – для меня. Белки седые на ветвях верещат – для меня. Для меня. Для меня!

Кто супротив меня встанет? Быстрее медведя я, быстрее лося, быстрее ветра и быстрее света. И нет мне на земле равных, как нет ничего выше солнца. И будет так во веки веков.

Одна только, одна только последняя добыча осталась. Великая добыча для великого охотника. Никто ту добычу в глаза не видел, а я эту добычу домой сволоку. И тогда пойдёт слава обо мне по всему свету. В песнях воспоют того, к чьим ногам падёт последняя добыча – синий олень. И поклонятся мне звери, поклонятся мне люди, улыбнутся мне боги.

Синий олень за горами ходит, бьёт острым копытом наст в белой тундре за Уралом чёрной ночью, и Каленик-птица запутывается в его рогах. Следом за Каленик-птицей взлетает он в небо и пасётся в небесных тучных лугах, в небесной тундре, зимой и летом цветущей золотыми цветами, серебряными цветами. Олень этот моим будет. Сердце его я вырежу и принесу своей матери.

Гнался я на своих волшебных лыжах за синим оленем над каменными волнами Урала, над зелёным мехом Сибири, над белыми ножами Улахана, Анги, Ирциса, поднимался ввысь и падал на самое дно неба, тропил тропы между небесным Лосем и Семью Старцами. На ледяной дороге Уток поскользнулся синий олень и скатился к подножию южных гор. На колени упал синий олень.

Обмануть меня решил синий олень. Выкупить своё сердце решил синий олень. Зачем мне твои дары, синий олень? Самый большой дар – это твоё сердце, синий олень.

Бьётся в моей ладони сердце его, бьётся в моей груди сердце моё. Два сердца теперь у меня, и велик, и бессмертен я. Нет охотника лучше меня, нет добычи, что не моя. Но кого же теперь догонять мне, в кого стрелять мне? Нет добычи для великого охотника, и пусто впереди меня, как пусто позади меня.

Пустая пустота впереди меня, позади меня. Одно мне теперь остаётся – упасть на дно воды, как падал я на дно неба. Лыжи несут меня к Синдору. Надо льдом Синдора носили они меня раньше, как февральскую позёмку. Под лёд Синдора проваливаются они теперь, как камень – в прорубь. Руки мои хватаются за край замёрзшей воды, но оба сердца будто ведьма опоила чёрной тоской. Нет в них ни капли крови, высосал всю кровь лёд Синдора. И смыкается надо мной чёрная вода Синдора.