Россыпь

Гарпан Еремеевич имел невинное обыкновение разговаривать с неодушевлёнными предметами, как с живыми существами. «Гори, паря», – увещевал он плохо разгорающийся костерок и далее подробно разъяснил, почему костру лучше не куражиться и разгораться побыстрее: до тока ещё как не с час идти, а тут время потерял с этим гураном, ястри его… Там предстоит отабориться где-то рядом с током, натаскать колодник на ночь, и чай варить будет некогда – глухари с вечера слетаются на токовище, надо караулить. «Уж я-то знаю, где нам остановиться… » – припомнил он разбитую молнией лиственницу. Знать, крепкий был заряд, что расхлестало такую «барыню» вдребезги; там колодника много, и ток рядом – за гривой.

Костерок не разгорался, дымил и шипел. «А я батаранчиками тебя угощу, – подсовывая сбоку пучки отсыхающих от листвянки веточек, бормотал Гарпан Еремеевич. – Гори, паря!»

С котелка на костёр капала вода от налипшего снега. Гарпан Еремеевич отёр рукавичкой бока, донышко, и тут заметил, что из него вытекает прямо в костёр струйка воды. С недоумением он приподнял котелок на свет и увидел, что вода протекает из дырки в донышке. Ему припомнился звук при втором выстреле и всё стало понятным.

«Ешкин кот! Это надо ж, ёлки зелёные! – нещадно ругался Гарпан Еремеевич. – Угораздил в самое дно!»

Котелок был алюминиевый, костровой, с круглым, как поварёшка, дном, и, даже навесив его внаклонку, вскипятить воду не представлялось никакой возможности. «Не мог толкнуть в котомку другой, солдатский…» – посетовал он и в сердцах закинул ненужную посудину в кусты. И не было уже у него всепонимающего, солидарного, добродушного собеседника, в нём теперь звенел прокурор: «Старый пень! А как тебе пробили бы котелок! Другой, на плечах который, и которого другим не заменишь!»

Гарпан Еремеевич аккуратно закатал кожуринку в рулончик, затолкал в мешок, завязал понягу и решительно развернулся обратно, в надежде дойти до дому засветло, в твёрдом намерении на завтрашний день взять реванш, если позволит погода…

Своя ноша не тянет

Поближе к весне, как только отпустили морозы, Гарпан Еремеевич надумал поехать в город. Канали ноги, и надо было обследоваться в диагностическом центре, заодно проведать сына с невесткой. И хотя сын сообщил, что находится в командировке, это никак не расстраивало его планы – невестка Тая дома. А пока обследуется , вернётся сын. Ехал он к ним не впервые и знал, что добираться нет никаких проблем – от автовокзала на такси можно подъехать к самому дому, останется только подняться на второй этаж. Если и была, какая проблема, так это лишь стронуться с места.

– Мать, собирай-ка гостинцы детям! – распорядился Гарпан Еремеевич, подавая жене новый, ёмкий рюкзак. Объявлено было торжественно, как твёрдо принятое решение.

В самый низ рюкзака Гарпан Еремеевич заложил целого гуся из морозилки, ощипанного и опаленного, завёрнутого в непротекаемый пакет, а дальше предоставил волю Марковне. И та расстаралась: доставала из подполья и погреба баночки-скляночки со всевозможными соленьями и вареньями, обматывала чистыми тряпицами, чтобы не побились в дороге, бережно укладывала их в рюкзак, который распухал на глазах. Гарпан Еремеевич поглядывал на хлопоты жены уже настороженно, но не вмешивался. «Больше того стекла» – только и проворчал он вполне лояльно, зная, что в банках достойное содержимое.

– Ей сейчас солёненького захочется… – как бы между прочим, обмолвилась Марковна, держа у груди две банки с отборными молоденькими груздочками и вопросительно глядя на мужа. Гарпан Еремеевич усмехнулся: проговорилась, старая, знать, хорошую новость готовят они ему в качестве сюрприза, да всё выжидают чего-то…

– Толкай! – И обречённо махнул рукой, для себя решив, что ради невестки готов будет справиться и не с таким грузом, представляя себе, как Тая будет рада – она всегда радовалась гостинцам из деревни, как ребёнок.

Гарпан Еремеевич попробовал рюкзак на вес: «Ого! Не убавить ли…» Но так всё добротно, любовно, компактно уложено, что убрать – как от себя оторвать. «Как-нибудь довезу… Своя ноша не тянет», – поведал он народную мудрость снаряжённому в путь рюкзаку и стал собирать в чемоданчик всё необходимое в дорогу.

Скоро просигналила машина и на пороге предстал Сашка, свой парень, сельчанин, с которым днём раньше договорился Гарпан Еремеевич. Сашка, шустрый, ладно скроенный малый, постоянно улыбающийся, с рединкой в передних зубах, которой он ничуть не стеснялся и которая придавала его улыбке задорное выражение, собрался тоже к автобусу на своей «таблетке» встретить из города брата.

– Карета подана, – объявил Сашка, широко улыбаясь. – Просим занять место. Это в машину? – Кивнул он на рюкзак и, не дожидаясь ответа, легко вскинул его на плечо.

До трассы часа четыре ехали зимником через хребты, и тряскую дорогу скрашивало «Авто радио» – всё такие хорошие песни, что Гарпан Еремеевич отдыхал душой.

К рейсовому автобусу едва не опоздали – посадка закончилась, и дверь автобуса была уже закрыта. Вовремя сообразив, Сашка с ходу сделал объезд готового вот-вот тронуться автобуса, выпрыгнул из кабины и замахал водителю рукой, затем выхватил из салона рюкзак, помог Гарпану Еремеевичу погрузиться и только потом пошёл здороваться с братом.

В автобусе было полно народа. Юноша, сидевший напротив входной двери, незамедлительно уступил место Гарпану Еремеевичу, как будто специально держал место для него, а сам втиснулся на заднее сиденье между таких же, как он, молодых парней. Судя по их раскованным репликам, все из одной компании. И Гарпан Еремеевич воспринял этот жест с чувством благодарности. И вообще он испытывал сейчас в себе нечто похожее на умиление к этим молодым людям, какие они приятные и, что немаловажно, любезные. И он подумал, что, наверное, все они ушли далеко вперёд по жизни, а он, вероятно, безнадёжно отстал в своей глуши. Это кум Арсений всё ворчит на нынешнюю молодёжь. Как будто сам в своё время не был руган старшим поколением – такое водилось во все времена. «Мы – то сами, молодые, только вкалывать и умели – руками да спиной, а сейчас вот они работают больше головой…»

Говорят, первую половину пути человек думает о том, что оставил, вторую – о том, что впереди. И хотя Гарпан Еремеевич был уже наверняка на второй половине, думал он, скорее о том, что оставил или собирался оставить. Всё чаще приходила мысль о переезде в город, да и сын постоянно напоминал ему о том же. Эта мысль занимала его и сейчас. Хватит сопки ломать, походил своё, Еремейка! Столько безвинной крови пролито – в церковь идти надо! В последнее время любую зверушку жалко стало… Годы, да что годы – вся жизнь в тайге! И почему-то, как ни странно, даже нисколько не разбогател, только болячки себе нажил…

Город встретил его строем машин и множеством народа на привокзальной площади. Вероятно, был как раз час пик или только что прибыл поезд – автовокзал примыкал к железнодорожному вокзалу.

Гарпан Еремеевич вспомнил напутствие жены перед выездом: «Ты уж там в городе-то с деньгами поаккуратней, народ разный…». Имела ввиду, как он понимал, не затраты, а сохранность, и усмехнулся: здесь только того и ждут, когда он приедет, чтобы залезть к нему в карман. Недалеко от того же кума Арсения ушла, у которого все люди – воры, да наркоманы…