Рот, полный языков

Кризис был преодолен, но Едоки остались — защищать БВО от грядущих напастей. Великие Озера они называли своей родиной. И, где бы они ни плавали, всегда возвращались, привязанные невидимой нитью пищевого снабжения, к своим берегам. И там их встречал Кормилец, такой как ваш покорный слуга, скромный трудяга диет-поводка.

— Как ты добиваешься, чтобы они подплывали? — спросила Шарман, как мне показалось, с неподдельным интересом.

— А вот так.

Я вынул карманкомп и набрал личный код. Опустил машинку в воду, где она принялась испускать ультразвуковой призыв.

Через несколько минут появился первый Едок.

Большой Едок. Глава колонии. Он был в полтора раза крупнее любого нутрантина и вдвое умнее. И только ему полагалась речевая приспособа.

Из воды вылетела мохнатая бурая торпеда. Большой Едок обрызгал нас с головы до ног — так он всегда здоровался, — и Шарман завизжала.

Он ухватился за пристань ловкими пальцами, но туловище осталось в воде. По морде озерной коровы сбегали ручейки. Уши и челюсти у нее были впечатляющие — генные инженеры не даром ели свой хлеб.

— Корби, — ухмыльнулся Большой Едок. — Как поживаешь?

Я дотронулся до скользкого маслянистого меха.

— Спасибо, Большой, все у меня в порядке. Как твоя хозяйка, как детеныши?

— У нее все хоро-шо. И у мелких хоро-шо. Мы караулим. Мы спим. Мы строим. Жизнь хоро-ша.

— Рад это слышать.

Шарман опустилась рядом со мной на корточки,

— А можно… Можно его погладить?

— Конечно. Большой Едок, это моя сестра Шарман.

— Шар-ман. Здрав-ствуй.

Сестра инстинктивно нашла и почесала любимое местечко Большого Едока, за ушами. Она как будто вернулась в невинные хроногоды.

— Ах, какие мы мяконькие да пушистенькие… Я не удержался:

— А мне казалось, у вас, Тараканов, млекопитающие не в чести…

Шарман тут же взъелась:

— Мы людей ненавидим, привилегированную расу. А бедненькие помеси ни в чем не виноваты, это вы их такими сделали. Мы солидарны со всеми угнетенными существами! И наступит день, когда…

— Когда что? Шарман не ответила.

— Демагогию порешь — в точности как этот маньяк, Чокнутый Кошак. Вот погоди, кто-нибудь стуканет — попадешь в кутузку.

Шарман встала:

— А мне плевать. Мы готовы сражаться за то, во что верим.

Большой Едок оборвал наш спор:

— Кор-би, зачем ты поз-вал меня?

— Ах да. Пора новую пилюлю пробовать. — Я открыл полученный от капитана Озтюрка пакет.

Большой Едок удивился:

— Поче-му сей-час? Мало дней про-шло.

— Сам знаю, что мало. Это особенная таблетка. Защита.

— За-щита? — Большой Едок взъярился: — Кто хочет зла стае?

— Бешеная помесь. — Я пропустил мимо ушей возмущенное фырканье Шарман.

Подумав, Большой Едок решил:

— Я дру-гих приве-ду.

Он исчез под водой, а мы с Шарман остались ждать. Вскоре подвалила стая Едоков.

Большинство Кормильцев — лентяи, они просто сигналят о доставке таблеток и выкладывают их на пирсе — по одной на каждую озерную корову. И если кто-нибудь не получит свою порцию или ошибка в программе вскоре вызовет смерть от внутренних кровоизлияний и тахикардии, Кормилец переживать не будет. Да и чего переживать из-за каких-то помесей? Всегда можно новых наделать.

Но это не по мне. Я своих подопечных всегда кормлю в индивидуальном порядке. К работе отношусь ответственно.

И вот, пока Большой Едок чинно наблюдал издали (он всегда получает дозу последним, заботится о том, чтобы никто в стае не остался обделенным), я одну за другой побросал новые таблетки ламантриям. А они появлялись, проглатывали и исчезали, и казалось, этой демонстрации усатых морд не будет конца.

Я покормил уже половину стаи (двадцать минут, пятьдесят ламантрий), как вдруг заметил краешком глаза молоденькую озерную корову, она приблизилась к Большому Едоку и что-то ему пропищала. Он выслушал и подплыл к пирсу.

И тут произошло нечто немыслимое — Большой Едок ударил меня по ладони, и оставшиеся таблетки полетели в воду.

— Пло-хие таб-летки, — заявил он. — Ко-ровы будут без ума.

— Чего? — растерялся я. — Ты что имеешь в виду?

— Ко-ровы не поплы-вут домой. Поплы-вут на Восьмую ста-нцию.

Восьмая станция — один из искусственных островов, насыпанных в озере Мич в разгаре войны с гиасальвинией. Он уже много лет заброшен, там ничего интересного нет, кроме многочисленных граффити в одном местечке, где в хорошую погоду устраивают пикники.

— Ну, Большой, ты даешь! Вот уж чего не ждал от тебя…

— Боль-шой Едок дол-жен плыть. Дол-жен помочь боль-ным.

— Нет! Погоди! Можно мне с тобой?

Я запрыгнул на реактивные санки. Шарман плюхнулась в седло позади меня.

— Шарм…

— Молчи! Сам хотел, чтобы я с тобой поехала. Только-только интересное началось — неужели ты меня бросишь?

Большой Едок уже поплыл. У меня не было времени на споры.

Я ввел пароль в процессор реасанок и врубил тягу. Мы понеслись по воде, ну в точности Нептун с дочкой, и быстро обогнали Едоков.

А вскоре показалась Восьмая станция, островок в редких пятнышках обветшалых построек, заросших плющом-вощом и прочим бурьяном, чьи семена принесло сюда ветром рьяным.

Когда мы приблизились, удалось все разглядеть как следует. И вот что было обнаружено нами с расстояния нескольких метров от берега: ламантрии лежали на старом причале-пандусе, а вокруг них какие-то типы возились с лямками и пряжками.

Шарман узнала их прежде меня.

— Это же Тараканы!

Увиденное мне не понравилось. Я успел повернуть на сто восемьдесят, назад махнул, но тут — стрельба, и я струхнул.

— На берег! Живо! — заорал вооруженный Таракан. Я снова развернул реасанки и высадился. Шарман подбежала к крикливому Таракану.

— Долгоносик?..

Тот нарочито тщательно оглядел мою сестру через оптический прицел. Ствол винтовки — изделия фирмы Ортоптера» — тоже смотрел на нас. Сопротивление бесполезно. Рыпнешься — продырявит дурака, как несчастного жука.

— Вот что, Шарман, я не знаю, что ты тут делаешь, — проговорил Таракан в блистающем крылатом панцире. — не знаю, как ты нас нашла и с какой целью — помочь или помешать. Но мы не допустим, чтобы ты расстроила наши планы. Этим трансгенам больше не быть рабами!