Рота стрелка Шарпа

— По его словам, он не хочет, чтобы я своим присутствием стеснял капитана Раймера.

Хоган скривился:

— Если у капитана Раймера достаточно мозгов, он будет только рад вам.

Ирландец щёлкнул крышкой часов:

— Два часа до заката.

План полковника был таков: сапёры в сопровождении Лёгкой роты выдвигаются к дамбе. Остальная часть батальона имитирует атаку на форт, под прикрытием которой сапёры закладывают в фундамент плотины двадцать бочонков пороха. В отличие от Уиндхэма, у Шарпа план восторга не вызывал, наоборот, он считал, что Лёгкая рота справится без прикрытия. Всего четыре дня назад армия убедилась в очередной раз, насколько непредсказуемы и чреваты сюрпризами ночные атаки. Расчёт же полковника строился на том, что Лёгкая рота достигнет точки назначения ровно в двадцать три ноль-ноль, хотя возможности дать знать своим, буде что-то пойдёт не так, не предусматривалось. Шарп пытался растолковать командиру, что, если группа с порохом опоздает, фальшивый штурм только поднимет на ноги гарнизон и переполошит часовых, что атака излишня, но Уиндхэм был непреклонен. Он рвался в бой, предвкушая победу, и слова Шарпа раздражали его: «Конечно же, парни поспеют вовремя. Что может им помешать?»

На первый взгляд, ничего. Идти взрывникам было недалеко. В темноте они по плану выбирались из первой параллели и направлялись на север. Упёршись в Гуадиану, они поворачивали налево и шли до лощины, на дне которой тёк перегороженный выше Роильяс. Далее оставалось преодолеть самый ответственный отрезок пути: от угла крепости, где высился замок, до плотины. Расстояние составляло сто пятьдесят метров, в пределах слышимости часовых на стенах и парапете бастиона Сан-Педро. Идти предполагалось в тишине и медленно. Лица и амуниция чернились.

Хоган нервно играл крышкой брегета. Это он убедил Веллингтона взорвать дамбу и потому так близко к сердцу принимал сомнения Шарпа.

Вторая параллель была почти готова. Оставалось лишь оборудовать орудийные позиции. Установленные там пушки смогут вести огонь с четырёхсот метров по бастиону Тринидад, в стене которого виднелись метки от ядер артиллерии первой параллели. По ночам французы высылали заделывать пролом рабочие партии. Англичане били по ним из пушек, так что грохот не стихал ни днём, ни ночью.

В опускающихся сумерках строилась Лёгкая рота. Шарп взглядом отыскал среди солдат Харпера, не желавшего пропускать случая повоевать. Спина, по его утверждению, зажила и совершенно не беспокоила. Хейксвелл ужом вился вокруг Раймера. Он действовал в своей обычной манере: стать незаменимым для командира, а роту перессорить между собой. Шарп злился, понимая, что бессилен помешать этому.

Уиндхэм прошёлся перед шеренгой. Задержавшись около Харпера, он указал на семистволку, водружённую на плечо ирландца:

— Это что?

— Семиствольное ружьё, сэр!

— Оно регламентировано уставом?

— Флотским, сэр!

— Тогда оставьте его морякам.

Хейксвелл шагнул к донегольцу, губы его кривились в усмешке:

— Передайте его мне, рядовой.

Семистволку подарил ирландцу Шарп, Харпер ею очень дорожил, но сейчас ничего не мог сделать. Медленно он снял оружие с плеча и отдал Хейксвеллу. Тот охнул под весом ружья и преданно уставился на полковника, только что хвостом не вилял за неимением последнего:

— Назначить взыскание, сэр?

Тот недоумённо поднял бровь:

— Взыскание?

— За неположенное оружие, сэр.

Уиндхэм отрицательно покачал головой. На его взгляд, с Харпера было довольно взысканий:

— Отставить, сержант.

— Так точно, сэр.

Хейксвелл почесал шрам и потрусил следом за командиром. Когда смотр окончился, а полковник скомандовал вольно, Хейксвелл снял кивер и вперился в его засаленные глубины. Губы сержанта растянулись в блаженной улыбке. Шарп подошёл к лейтенанту Прайсу, бледному даже под слоем жжёной пробки, и кивнул на Хейксвелла:

— Что он делает?

— Бог ведает, сэр, — Прайс до сих пор смотрел на Шарпа снизу вверх, — Каждый раз одно и то же: он скидывает головной убор, пялится внутрь, роняя слюни, и опять одевает его на башку. Он — псих, сэр.

— Снимает и пялится?

— Верно, сэр. Ему место в Бедламе [10] , сэр… — Прайс ухмыльнулся, — Хотя армия тоже подходит…

Только Шарп примерился отобрать у желтомордого семистволку, Уиндхэм, усевшись в седло, потребовал внимания. Хейксвелл живо вернул кивер на макушку, сдвинул пятки и принялся есть начальство глазами. Уиндхэм пожелал роте удачи и напомнил, что их дело — защищать сапёров в случае обнаружения тех противником, не более:

10

Бедлам — лондонская лечебница для умалишённых. — Прим. пер.

— Вперёд и счастливой охоты!

Шарп провожал тоскливым взглядом вливающуюся в траншею роту (Хейксвелл всё ещё нёс чудовищное творение оружейника Генри Нока). Всем своим существом он тянулся идти с ними. Его стремление подстёгивало понимание того, насколько важен этот взрыв, как он облегчит штурм бреши обмелевшая запруда.

Вместо этого стрелок присоединился к Уиндхэму. Когда колокол в городе пробил пол-одиннадцатого, по знаку полковника девять рот высыпали на бруствер. Уиндхэм тихо сказал:

— Они должны быть на месте.

— Да, сэр.

Полковник зачем-то наполовину вытащил из ножен клинок, невидяще посмотрел на него и задвинул обратно:

— Джек, где вы?

Подскочил Колетт:

— Сэр?

— Вы готовы?

— Так точно, сэр!

— Как только прозвонят одиннадцать, начинайте.

Колетт скрылся во тьме. Майор, ответственный за атаку, повёл выделенные ему четыре роты к форту, защищавшему дамбу. Остальные роты полковник пока придерживал в резерве, втайне надеясь, что отвлекающий штурм обнаружит слабость обороны и перейдёт в настоящий. Полковнику хотелось во главе полка преодолеть ров, взлететь на стену и лично захватить укрепление. Шарп скривился. Интересно, как дела у Лёгкой роты? Ни окриков часовых, ни выстрелов, значит, их не обнаружили. Если не будет накладок, спустя пару минут прогремит взрыв. Однако Шарпа мучили мрачные предчувствия. Он вдруг вспомнил о Терезе и отстранённо прикинул, не разбудит ли взрыв его дочь? Его дочь! Шарп всё ещё не мог привыкнуть к тому, что у него есть дочь.

— Должно быть, порох заложен.

— Да, сэр.

Стрелок пропустил фразу полковника мимо ушей и ответил наобум, но Уиндхэм и не ждал реакции собеседника. Он мыслил вслух. Заложен порох или нет, знали только Раймер и Господь Бог. Шарп представил сапёров, подобно контрабандистам с южного побережья, цепочкой движущихся по тёмной лощине вдоль вод Роильяса.

Уиндхэм снова открыл рот:

— Считайте вспышки, Шарп.

— Да, сэр.

Полковнику не давала покоя надежда на малочисленность гарнизона форта. Далеко слева от Южно-Эссекского ожили осадные орудия. Каждый выстрел подсвечивал дымы, стелющиеся над водой. Французские канониры тоже не смолчали, но в последние дни их огонь ослабел. Неприятель берёг боеприпасы для батарей второй параллели.

— Теперь уже вот-вот. — буркнул под нос полковник и громко окликнул, — Майор Форрест!

— Да, сэр! — Форрест вынырнул из мглы.

Неожиданный треск мушкетов с севера заставил Уиндхэма подскочить, как ужаленного.

— Не наши, сэр.

Стреляли за Гуадианой в занятом Пятой дивизией французском форте. Полковник перевёл дух.

Крик часового донёсся из тьмы. Три офицера замерли, прислушиваясь.

— Qui vive? — снова. И громче, — Gardez-vous!

Грянул выстрел.

— Чёрт! — Уиндхэм буквально выплёвывал брань, — Чёрт! Чёрт! Чёрт!