Ротмистр Гордеев 2

— В чём дело, Сергей Петрович? — спрашивает дотоле сосредоточенно молчавший Али Кули Мирза. — У вас какие-то новости?

— Так и есть. Рассчитываю, что вы ещё не успели вынести штабс-ротмистру Гордееву приговор.

— Ещё нет, но через полчаса приговор будет…

— В таком случае, надеюсь, вы примете к сведению следующие сведения, — полковник набирает полную грудь воздуха. — Во-первых, подполковник Маннергейм подтвердил информацию о том, что штабс-капитан Вержбицкий шпионил на японцев.

Зал взволнованно гудит. Многие бросают в мою сторону взгляды.

— А во-вторых? — интересуется Али Кули Мирза.

— А во-вторых — сегодня был схвачен японский офицер с важными документами. Из них следует, что во время рейда штабс-ротмистра Гордеева по тылам врага, его отрядом был нанесён колоссальный урон неприятелю. Счёт убитых и раненых солдат неприятеля идёт на тысячи, господа! И, если это не успех — тогда у меня нет каких-то других слов, чтобы назвать это!

Глава 9

На комполка страшно смотреть. Али Кули Мирза бледнеет, краснеет. Собрание шумит взволнованно и всё ещё недоверчиво.

— Сергей Петрович… В такой результат, согласитесь, поверить нелегко… Рассказы штабс-ротмистра больше напоминали похвальбу барона Мюнхгаузена…

Ванновский повышает голос, чтобы его слышали все собравшиеся.

— Господа, не участвуй я сам в допросе, я бы, вероятно, как и вы не поверил бы. Но факт остаётся фактом.

— А не может быть ошибки перевода? — хватается за последнюю соломинку Дараган.

— Нет. Мы несколько раз задавали этот вопрос пленному японцу, через нескольких переводчиков. Все ответы и переводы совпали. Мало того, из документов, бывших при пленном японце, следует, что из-за действий охотников Гордеева противник вынужден отложить на неопределённый срок своё наступление.

— Это просто чудо какое-то, — разводит руками опешивший НикНик.

— Это не чудо, господа. Это подвиг! — Али Кули Мирза поворачивается ко мне, — Николай Михалыч, приношу вам свои искренние извинения.

— Извинения приняты, господин полковник, — я рад, что персидский принц переменил своё мнение обо мне, всё-таки изначально у нас с ним выстраивались неплохие отношения, и я отношусь к нему с искренним уважением. — Но подвиг это не только мой, а и всех моих боевых товарищей. И все они до последнего казака и солдата заслуживают награды.

Полковник обнимает меня. Шамхалов искренне улыбается и с чувством трясёт мою руку.

— Полагаю, господин штабс-ротмистр полностью свободен от всяческих обвинений? — Ванновский обводит собрание внимательным взглядом.

— Разумеется, — спешит заверить его Дараган.

Хотя чувствуется, что уж НикНик с удовольствием вынес мне обвинительный вердикт. А ему-то чем я перешёл дорогу и где?

— Господа, предлагаю по возвращении барона Маннергейма в полк заслушать его и штабс-ротмистра Гордеева рассказы об их героическом рейде, — высказывается Шамхалов.

— Да, да! С обязательным разбором тактических схем их действий! — добавляет НикНик и поворачивается ко мне, — Вы же не откажетесь, господин штабс-ротмистр поделиться своими наработками и с остальными офицерами полка?

Чувствую какую-то подковырку в предложении Мирбаха. Но, да бог ему судья!

— С неизменным удовольствием, господа. Поделюсь всем, чем смогу.

Офицеры расходятся с ободрительным, в целом, ропотом. Тем не менее, отмечаю, что кучка недовольных благополучным для меня исходом офицеров группируется вокруг НикНика, и так все вместе покидают собрание.

В принципе, ожидаемо. Те, кто меня прежде считал выскочкой и белой вороной, только утвердились в своём мнении.

И всё равно немного грустно — как ни крути, это мои боевые товарищи…

Меня окликают.

— Николай Михалыч, на пару слов тет-а-тет.

Чувствую, что Ванновский что-то припас в рукаве.

— Разумеется.

Он поворачивается к комполка:

— Мы сможем воспользоваться вашим кабинетом?

— Отчего нет? Буду польщён.

Следуем в штаб. Комэск с нами, старается держаться рядом со мной. Но в кабинет командира полка не идёт, его не приглашали. Шамхалов остаётся ждать в приёмной, благо ординарец полковника предлагает ему стакан крепкого чая и какие-то бутерброды.

Невольно сглатываю слюну — после суда тоже сильно проголодался.

— Господин полковник, у вас найдётся, чем промочить горло? — Ванновский сходу берёт быка за рога.

Али Кули Мирза кивает, роется в походном погребце, достаёт из него бутылку «Шустовского». Разливает по рюмкам.

— За победу русского оружия, — чокаемся и выпиваем.

Ах!.. Хорошо… Прямо огонь по жилам, горячий ком падает в желудок и раскрывается там мягким хмельным толчком, мозг словно укутывается ласковым невесомым пуховым одеялом… от всех бед и треволнений этого мира.

— Николай Михалыч, а взялись бы вы на основе вашего опыта командования отрядом охотников и проведённых в тылу врага операций написать нечто вроде… руководства по…

— Разведывательно-диверсионному делу?

— Ди-вер-си-онному… — Ванновский катает слово на языке, словно добрый глоток «шустовского». — Пётр Великий ещё в семьсот первом году создал под новый армейский артикул — корволант — летучий отряд из конницы, пехоты, следующей на лошадях, и лёгкой артиллерии, действующий в тылу противника без обозов, выполняя стратегические задачи.

— Мне с первым российским императором не ровняться, но что смогу, то сделаю.

— Отлично. Надеюсь, недели вам хватит.

Скрепляем договор крепким рукопожатием.

В расположение возвращаюсь чуть навеселе после рюмки коньяка, и на позитиве. Пытаюсь формулировать в голове будущее руководство. Мысли тесниться, забегая друг за друга, не хотят выстраиваться в нужный ранжир.

Расположение встретило меня настороженной внимательной, даже тревожной тишиной. Бойцы замерли с невысказанным вопросом на лицах.