Ротмистр Гордеев

– Садитесь! – снова приказывает ротмистр и не убирает оружие, пока я не опускаюсь на табурет.

Удовлетворительно кивнув, он продолжает:

– Не будьте глупцом, Гордеев. Ваша судьба – в ваших руках. Каждый мог оступиться. Но у вас ещё есть возможность всё исправить, пока не поздно.

– Глупости, господин ротмистр, - замечаю я. – Ну какой мне резон убивать этого самого капитана? Я же сам взял его в плен…

– Вы пытались втереться в доверие, а потом, при удобном случае, ликвидировали пленного, пока он не успел нам сообщить полезные сведения, - складно излагает свою версию Дзатоев.

– Да, но этой ночью я находился на гауптвахте!

– Это не аргумент. У вас может иметься сообщник, - ротмистр просто непрошибаем.

Предполагаю, что он играет в плохого полицейского, вот только где хороший?

– А как же рейд по японским тылам? Взрыв склада боеприпасов? – резонно спрашиваю я.

Он фыркает.

– Нет прямых подтверждений этому факту.

Начинаю догадываться, с чьего голоса он поёт. Тут даже не торчат уши Вержбицкого, тут мой недоброжелатель предстаёт во весь рост.

– Вдобавок, вы провели за линию фронта китайских торговцев. Неужели вам неизвестно, что под них часто маскируются шпионы врага? – продолжает допытываться ротмистр.

– Я положился на слова китайского союзника.

– На командира этого… как его, - офицер зачитывает:

– отряда «Небесной справедливости»?

– Да, на Ли Цао. Его люди спасли нас.

Контрразведчик фыркает:

– Большего бреда я до сих пор не слышал! Вы посчитали союзниками банальных хунхузов?! Я всё больше убеждаюсь в том, что вы работаете на японскую разведку. Признайтесь, Гордеев, когда вас завербовали? Самому легче станет!

– Я – русский офицер! Я никогда не пойду на предательство моей родины! – говорю я и чувствую, как желваки перекатываются по щеке.

– Посмотрим, какой вы русский офицер, - разочарованно тянет контрразведчик. – У меня и не такие раскалывались.

Внезапно он мрачнеет.

– Будете говорить по-хорошему, Гордеев?

– А как я по-вашему говорю, ротмистр?

– Мне кажется – вы лжёте!

– При других обстоятельствах, в мирное время, я бы с удовольствием вызвал вас на дуэль!

– Вы дурак, Гордеев. Я бы вас пристрелил, как куропатку, и мне это бы сошло с рук.

– Желаете проверить? Готов хоть сейчас! Я к вашим услугам.

– Много чести для предателя! – заявляет он, но чувствуется, что его чуточку проняло.

Контрразведчик протягивает несколько листков бумаги и письменные приборы.

– Пишите, штабс-ротмистр.

– Что именно?

– Мне нужен почасовой расклад вашей последней вылазки в тыл врага: кто, когда и чем занимался. И да, я лично расспрошу каждого из ваших подчинённых. Любое противоречие в показаниях, будет истолковываться не в вашу пользу.

Он смотрит на часы:

– У вас ровно два часа, штабс-ротмистр. То есть пока ротмистр… Конвойный!

Приставив ко мне солдата, Дзатоев покидает кабинет.

Макаю перьевую ручку в чернила, на секунду задумываюсь и начинаю писать доклад. Слава богу, уж чему, а этому важному для любого офицера искусству меня неплохо натаскали в прошлой жизни.

Вот только с непривычки иметь дело с чернилами и пером делаю много клякс. Ничего, пусть списывают на нервное волнение.

Через два часа Дзатоев отбирает мои показания и приказывает вернуть на губу.

Замечаю на себе его изучающий взгляд. Контрразведчик на дурака не похож, наверняка, в следующую встречу изменит тактику: я бы тоже на его месте сначала бы попробовал взять на испуг.

Вместо соседа по камере сидит незнакомый офицер. Смотрю на него с удивлением.

– А где Степанов?

– Повезло Степанову, выпустили раньше срока, - улыбается офицер.

Мы знакомимся, на сей раз в компаньоны достаётся пехота. Вот только не нравится мне манера разговора этого пехотинца, такое чувство, будто пытается без мыла пролезть. Догадываюсь, что это скорее всего – наседка, подсаженная Дзатоевым, и веду себя так, чтобы не вызвать ни у кого подозрений.

Треплюсь на абсолютно отвлечённые и пустые темы, избегая острых мест. Пехотинец злится, но вывести меня на откровенность у него не получается. Нет уж, братец, обломись!

Перед ужином в руки от солдата-раздатчика пищи будто случайно падает записка.

Не подавая перед соседом вида, осторожно разворачиваю и читаю текст на хорошем русском:

«Дорогой, Коля!

Мои люди видели тебя арестованным на улице, мы знаем, что тобой интересуется русская контрразведка. Говорят, у тебя очень опасные враги, и они желают тебе смерти.

Это несправедливо. Ты – настоящий офицер.

Я помогу тебе, устроив побег. Только оказавшись на свободе, ты сможешь доказать, что невиновен.

Если хочешь бежать, дай знак – повяжи на решётку камеры свой платок.

Твоя любящая Ли Юань-Фэн»

Надо же, грустно думаю я: свои в шпионы записали, а китайская девушка готова рисковать ради меня жизнью. Забавно устроен этот мир!

Может, действительно, плюнуть на всё, согласиться с Ли Юань-Фэн и сбежать? Всё равно Вержбицкий и Дзатоев так с меня не слезут.

Глава 15

Интерлюдия 2

Одиннадцать бойцов команды охотников-разведчиков штабс-ротмистра Гордеева стояли, сбившись в кружок перед особнячком контрразведки,

– За что же их благородие на цугундер? Ну, дал один офицер другому в зубы, так то их дело благородное, - горячится Сорока. – У нас в станице на масленицу и не по одному зубу вышибали, как стенка на стенку сойдутся потешиться.

– За то господина штабс-ротмистра на гауптическую вахту и определили, это заведение благородное, для нашего брата и розог достаточно[1], - вступает в разговор Бубнов, - а вот в контрразведку его по другому поводу потащили.

– За то, что с китаёзами общался? – спрашивает Сорока.

Бубнов кивает.

– Так не с япошками же.

– А ты враз отличишь одного узкоглазого от другого?

Сорока смущённо чешет затылок.

– Хочешь сказать, Савельич, - вступает в разговор Лукашин-старший, - господин штабс-ротмистр японским шпионам продался?

– Упаси, тя Господь, Тимоша. Ты мне чужих мыслей в башку не вкладывай. А хотел я сказать, робяты, что то, чего не понимаешь, всегда подозрительно. Вот ты, Сорока, забыл, как шашкой их благородие порубать хотел?