Ротмистр Гордеев

– Курите?.. – подвигает мне пачку папирос.

– Благодарствуйте, бросил.

– Что так?

– В госпитале прочитал, что капля никотина убивает лошадь.

Удалось удивить своего виз-а-ви.

– Шутить изволите, штабс-ротмистр?

– Никак нет. Кто-то из госпитальных эскулапов обмолвился. Мол, британские учёные установили. Должно быть, прочитал в каком-то медицинском журнале.

– Не помните кто?

– Увы. Обратил внимание на сам факт, а не на того, кто его озвучил.

На лице Дзатоева сомнение, барабанит пальцами по столу. Чувствую, курить ему хочется, но мысль разделить участь лошади останавливает.

– Может, чаю?

Да что это с ним сегодня?

– Не откажусь.

Дзатоев подходит к двери, приоткрывает.

– Филимонов! Два чая!

Ротмистр возвращается за стол. Да уж, разительная перемена по сравнению с нашей первой встречей. Вчерашняя догадка оказалась верна: Дзатоев играет в доброго и злого следователя. Обычно для такой разводки нужны двое, а он справляется один. Театр одного актёра какой-то.

– Вы же Елисаветградское училище заканчивали?

Ага, вот и проверка началась. Что у меня там в офицерской книжке записано? Вспоминай, Гордеев!..

– Ошибаетесь, господин ротмистр. Тверское кавалерийское юнкерское.

Плюсик мне в карму, что сразу после госпиталя назубок выучил всё, что было в бумагах моего предшественника в этом теле.

– Так вы «тверец»[2]? Выпустились в девяносто восьмом? При Кононове?

– Бог с вами, господин ротмистр, в девяносто втором. При Василевском.

– Со сколькими баллами?

– С девятью.

Пока мне везёт, но чувствую - хожу по краю. Он же, гад, личность проверяет этими деталями. Но я же не зря ординарца своего мучал расспросами всё это время. Плюс, других «тверцов» гордеевского выпуска в полку, на счастье, нет, пока Дзатоев проверит мои слова, сколько времени уйдёт.

Филимонов приносит чай. Ставит на стол два стакана в серебряных подстаканниках, блюдечко с колотым сахаром, блюдечко с сушками. Странно он на меня смотрит, словно чего-то ждёт от меня… На лице некоторая обида, смешанная с недоумением. По знаку Дзатоева Филимонов покидает кабинет. Отвлекаюсь на чай. Дзатоев неторопливо помешивает ложечкой в своём стакане, хрустит сушкой.

– А вот эти накидки из сетей… - контрразведчик с хрустом ломает очередную сушку в ладони, - это тоже в училище придумали?

– Да что вы, ротмистр? Тогда бы это было уже во всех воинских уставах.

– Сами додумались или подсказал кто?

Киваю.

– Нынешняя война поставила перед нами проблемы маскировки. Англичане недаром, начав войну с бурами в своих рачьих мундирах, быстро перешли на хаки. Да и наш солдатик своим умом дошёл, что в белой гимнастёрке они слишком заметен на поле боя. У меня бойцы чем только не красили; даже в отваре чая форму выдерживали. Так что я просто творчески развил то, что придумали до меня.

– Ваши подчинённые рассказывают, что вы предложили и птичками свистеть вместо того, чтобы русским языком отдавать команды.

– В разведке лучше как можно меньше привлекать к себе внимание, - чёрт, на какую опасную трясину он меня подталкивает. Увязну – не выбраться буду. Он же ведёт к тому, что я свои «шпионские» навыки использую. – А птичий крик – естественный природный звук. К тому же мы ранее договорились с бойцами, что какой свист означает: «внимание», «опасность слева», «враг в количестве пяти человек»…

– Прежде за вами, Гордеев, такое изобретательство как-то не водилось, насколько я успел узнать.

Развожу руками.

– В мирное время было вроде как без надобности, а тут на фронте пришлось поразмышлять.

– Из дома давно получали весточку? – неожиданно меняет Дзатоев тему разговора.

– Ещё до ранения.

– И сами не писали?

Отрицательно мотаю головой. Конечно, не писал. Не хватало только, чтобы близкие Гордеева тут же поняли, что пишет им не их сын или брат.

– Вы правы, господин ротмистр, я непростительно манкировал родственным долгом.

Я не дурак и понимаю, к чему ведёт своими расспросами Дзатоев. К подмене настоящего Гордеева каким-то самозванцем. Только он думает, что это сделали японцы, а я знаю, что они тут совершенно не причём.

Он протягивает мне распечатанное письмо.

– Доставлено вчера.

– И вы читали чужую переписку? Это недостойно, господин ротмистр, - изображаю из себя оскорблённую невинность.

– Читал, - признаётся Дзатоев, - в рамках своих служебных обязанностей. Хотите мне в морду заехать, как Вержбицкому?

Молчу. А что тут сказать? Конечно, хочу. Но надо держать себя в руках.

– Обнаружили там вражескую шифровку? – подпускаю в голос максимальный сарказм.

– А она там есть? – быстро спрашивает контрразведчик. Вроде бы и в шутку, но…

– Как вам хочется, господин ротмистр, выставить меня японским шпионом.

– Я хочу найти японского шпиона в наших рядах. А он, судя по всему, есть.

– Тогда нужно найти того, кто подставил меня с вакидзаси.

Дзатоев усмехается.

– Здесь на Востоке говорят: не стоит усложнять то, что просто.

– Конечно, проще простого объявить японским шпионом меня, чем искать настоящего.

– Вы обратили внимание на лицо солдата, приносившего нам чай?

– Нет. А должен был?

– Это был ротмистр Филимонов, ваш соученик по Тверскому училищу. Решил сделать вам сюрприз и разыграть: узнаете или нет? Вы даже не обратил внимания. Хотя и внимательно смотрели на его лицо.

Блям-с… Это фак-ап. Вот он и пришёл, толстый северный лис…

– Вы, наверняка, читали мои документы… - тяну я паузу, пытаясь взять себя в руки. – Врачи в госпитале определили у меня амнезию – потерю памяти вследствие контузии от падения с лошади.

– Ваша амнезия выгляди чересчур избирательной, Гордеев. Или как вас там?

– Я был, есть и буду Николаем Гордеевым, - твёрдо отвечаю я.

Вру, конечно. Но сказать правду этому Дзатоеву невозможно. Отправит в расход и не поморщится.

Дзатоев усмехается, обнажая крупные белые зубы.

– Можете ли вы знать это наверняка, имея в анамнезе амнезию?