Ротмистр Гордеев

Здесь бы получить подкрепление да развить достигнутый успех.

Возвращается Элихманов, да не один – с Али Кули Мирзой. Подполковник бледен, но старается держаться в седле бодрячком. Интересно, выписали его из госпиталя или сбежал? Не удивлюсь, если сбежал.

Докладываю об обстоятельствах сегодняшнего боя и наших успехах. Перс благосклонно качает головой.

– Благодарю за службу, господин штабс-ротмистр. Я позабочусь, чтобы награды не обошли достойных.

– Господин подполковник, награды – это хорошо. Но гораздо лучше было бы развить успех. Я мог бы организовать ночную атаку на вторую линию японских окопов. Японцы не будут ожидать нападения.

Подполковник мрачнеет.

– Это как-то не по-рыцарски, Николай Михалыч. Да и не принято ночью действовать.

– Рыцари остались в прошлом. Современная война требует новых приёмов – таких, которых противник не ожидает. А мы сторожим вчерашний день.

Фух, высказался. А с другой стороны, только беднягу подполковника расстроил – он и так делает что может.

К нам подъезжает Вержбицкий, осаживает коня, козыряет Али Кули Мирзе.

– Господин подполковник, только что поступил приказ генерала Куропаткина. Из-за угрозы флангового удара противника необходимо отступить на подготовленные оборонительные позиции.

Что?!

С трудом сдерживаю язык, чтобы не нарушить субординацию и не высказать Вержбицкому всё, что думаю об умственных способностях Куропаткина. Поляк то ли что-то почувствовал, то ли прочитал в моём взгляде. Смотрит на меня с ухмылкой.

– Господин штабс-ротмистр, хочу напомнить, что командующему стратегическая обстановка видна лучше, чем вам из своего окопа. Это вам здесь сопутствует успех, а на нашем правом фланге противник серьёзно вклинился в наши позиции, так что в некоторых местах пришлось отойти на третью линию окопов.

– Не надо приписывать мне тех мыслей, которые я не высказал, – одёргиваю я Вержбицкого.

– Тогда потрудитесь выполнить приказ командующего.

Вержбицкий картинно козыряет и скачет от нас прочь. Вижу по лицам Али Кули Мирзы и Шамхалова, что и их приказ Куропаткина не порадовал.

– Командуйте, Николай Михалыч, – машет рукой расстроенный подполковник. – Отходим. Вы слышали приказ.

Глава 23

Командующий нашим корпусом барон и генерал Штакельберг досконально выполнил приказ командующего армией Куропаткина – «…С превосходящими же силами не доводить дела до решительного столкновения и отнюдь не допускать израсходования всего нашего резерва в бою». Изначально Штакельберг планировал оборонительные бои на подготовленных позициях южнее Вафангоу. Обнаружив против себя всего две дивизии, он решил повести наступление левым флангом. (Наша бригада обороняла правый фланг.)

Ущерб, причинённый запасам снарядов моим рейдом, не помешал неприятелю: противнику удалось создать перевес по демонам и остановить наступление русских частей. Наш правый фланг японцы атаковали не только в лоб, но и устроили обходной манёвр. Несмотря на нашу довольно успешную контратаку с захватом первой линии вражеских позиций, удар противника в стык 35-го и 36-го полков сыграл свою роль – обозначилась угроза окружения, которого так боится Куропаткин.

Плюс мои коллеги-разведчики «зевнули» и обнаружили 4-ю японскую дивизию, которая двигалась, чтобы ударить нам в тыл, слишком поздно, чтобы можно было атаковать её без ущерба для основной оборонительной позиции.

Мы отходим на север вглубь Маньчжурии, сперва к станции Ванзелин, а затем и дальше. Задача по деблокированию осаждённого Порт-Артура не выполнена. Настроение мрачное. Депрессия такая, что никаких синигами не надо, чтобы возникло желание пустить пулю в лоб Куропаткину, Штакельбергу, а потом и себе. И толку от моего попаданчества? Что может изменить обычный командир разведки на полковом уровне? Убедить Куропаткина, что его опасливая (чтобы не сказать, трусливая) тактика – прямой путь к поражению? Послушает он простого штабс-ротмистра, как же…

Тем не менее на привалах строчу как заведённый рапорты на имя вышестоящего командования, вплоть до этого самого Куропаткина, с предложениями развернуть партизанскую войну малыми силами и с привлечением дружественных хунхузов на коммуникациях противника. Пишу о необходимости придать этим командам большую мобильность, опираясь на собственный опыт использования тачанок и действия во вражеских тылах не пешим, но конным образом. Плюс повысить огневую мощь подразделения за счёт усиленного вооружения ручным автоматическим оружием и гранатами и перейти в остальном вооружении с «мосинок» на карабины.

Передаю рапорты вверх по команде, начиная с Шамхалова. Но реакции, кроме хмыкания и улыбок Шамхалова, на эти документы пока нет. Читает ли мои сочинения хоть кто-нибудь?

Может, и читают. Команда охотников до разведывательно-диверсионной деятельности под моим началом увеличилась до двух полноценных взводов – без малого сотня человек. Прибились ко мне оставшиеся без командиров осколки чужих взводов, да так и остались. Подполковник Али Кули Мирза своим приказом узаконил нашу команду и ввёл её в штатное расписание полка. Это, пожалуй, единственная радостная весть после отступления от Вафангоу.

Мрачное настроение не только у меня. После очередных занятий по маскировке и боевому слаживанию ко мне заявляется целая делегация: Бубнов, ставший наконец старшим унтером, братья Лукашины, Жалдырин, которого я назначил старшим пулемётной команды и которому написал представление на квартирмейстера (это уже низший унтер-офицерский чин на флоте), Ипполитов, ещё бойцы. Велю Скоробуту обеспечить всех как минимум чаем, а желательно и каким-нибудь угощением.

Домовой расстарался: к чаю подал не только колотый сахар из моих запасов, но и местное китайское лакомство махуа – что-то вроде известного нам хвороста, сплетённого косичкой и посыпанного кунжутом.

– Ну, господа хорошие, – начинаю я, когда с угощением и чаем покончено, – в чем возникла нужда? Или обида есть какая?

– Нужды вроде как нет, вашбродь… – Лукашин-старший оглядывается на товарищей. – У вас, не сочтите за лесть, в отличие от многих других господ офицеров, как у Христа за пазухой. За дело, конечно, спрашиваете, и строго, но без дела к служивым не придираетесь и рук не распускаете.

Усмехаюсь:

– Но есть какое-то но, Тимофей? Так?

– Почто мы отступаем от япошек? Вроде труса не празднуем, пятки салом не мажем, чтобы шкуру свою спасти. Воюем за царя и отечество не за страх, а за совесть. Так может, среди генералов измена какая?

Ох, опасно вести с подчинёнными такие разговоры. История с Дзатоевым ещё не забылась. Начнёшь поливать начальство, дойдёт до него – враз окажешься в смутьянах и бунтовщиках. Надеюсь, стукачей среди моих ребят нет, но лучше не рисковать. Я на месте Дзатоева и других «рыцарей плаща и кинжала» держал бы в каждом подразделении одного-двух осведомителей. Чисто чтобы знать настроения в массах рядового и офицерского состава.

Вот что мне отвечать характернику, если я и сам во многом разделяю его мысли? А не ответить нельзя: если начну юлить, авторитет среди бойцов враз даст трещину. Была не была.