Ровесники. Герой асфальта (редактор, составитель, художник Ellen79)

– Как можно быть в этом уверенным? – Тихо усмехнулся Виталик – он как всегда старался меня поддержать.

– Можно. Я лично в себе уверен. Даже если мне понравится, второй раз я пробовать не стану, потому что на вещи смотрю трезво и хорошо понимаю, что такое – жить в вечных поисках очередной дозы. У меня другие виды на жизнь и не настолько уж мне плохо живётся, чтобы я начал искать утешение в наркотическом трансе.

– Да. На вещи ты смотришь трезво. – Заметил Виталик. – Особенно вчера у тебя это лучше всего получилось. Кстати, алкоголь – тот же наркотик

Вадим вспыхнул, неловко приподнимаясь на подушке:

– Я не завишу от алкоголя! Ты когда-нибудь видел, чтобы я трясся, увидев бутылку?

– Нет. – Честно признался Виталик. – Но когда предлагают – никогда не отказываешься. Да ещё с таблетками смешать додумался. Видел бы ты себя вчера со стороны…

Канарейка насупился – кажется, представлять себя со стороны ему было не очень приятно.

– А вы чего меня не остановили-то? – Нашёлся он, наконец. – Видели же, что я невменяемый.

– Ну да, тебя остановишь. – Виталик многозначительно взглянул на меня. Я улыбнулась ему в ответ. Наш молчаливый диалог окончательно расстроил Вадима.

– Что, неужели всё в самом деле так страшно было? – Он смотрел на нас с тайной надеждой, однако Виталик был безжалостен к раненому другу:

– А ты по себе не чувствуешь?

– А что я такого натворил? Я один что ли дрался, а вы нет?

– Мы за тебя заступались, Вадь. Кстати, она вот… - Виталик кивнул в мою сторону. – Первая инициативу проявила, не смогла смотреть, как Сергиенко тебя метелит.

– Чё, серьёзно? – Вадим изумлённо уставился на меня.

– Да. – Мило улыбаясь, подтвердила я. – Даже стекло в окне разбила – так в азарт вошла.

– Ни фига себе…- Канарейка засмеялся – слабо, то и дело морщась от боли. – Ой…Ой…Вот менты поганые…Сволочи…Какое они право вообще имели, а?

– Имели, Вадь, имели. – Ласково заверил его Виталик. – За твоё вчерашнее поведение тебе ещё мало досталось.

Вадим обиженно надулся:

– Ничего себе – мало! Всю ночь ползал до туалета и обратно…Кровью ходил. Думал, сдохну от боли…Мало…

– Сейчас-то как?

– Полегче. Хорошо маме додумался не говорить. Она вообще бы от разрыва сердца умерла.

– Слушай. – Не выдержала я. – Если ты так о мамином покое заботишься, зачем так себя ведёшь? Неужели ты заранее не знаешь, что она будет переживать?

– Я ничего нарочно не делаю. – Резко возразил Вадим. – И зла никому не желаю. Это всё циклодол. От него возбудимость усиливается.

– Тебя послушать, так выходит, ты всю жизнь на циклодоле сидишь. – С иронией заметил Виталик. – Возбудимость – твоё ежедневное состояние. Может, тебе элениум нужен на будущее, во избежание подобных эксцессов?

– Да чего я особенного сделал? Дерёмся мы не в первый раз…

– А ментов как ты матом поливал – помнишь?

– Кто?! Я?! – Канарейка приподнялся с подушки ещё выше и боли на этот раз даже не заметил.

– Ты, ты. – Хором, с улыбкой подтвердили мы.

– Фигня…Я вообще не умею матом ругаться.

– Правда? – Виталик изобразил глубочайшее удивление. – Ксюш, ты слышала, как он вчера выделывался?

– Ещё бы.

– Твоими ругательствами можно было целую энциклопедию заполнить.

– Два тома. – Подхватила я. Мы с Виталиком уже откровенно веселились, наблюдая за растерянностью Канарейки.

– О бо-оже…- Внезапно обессилев, он снова рухнул лицом в подушку. Больше в своё оправдание сказать ему было нечего, и мы, осознав это, тоже прекратили издеваться. В конце концов, отбитые почки – вовсе не шутки. Вадиму сейчас действительно было плохо, и нуждался он больше в нашем сочувствии и заботе, а не в нудных нравоучениях и ехидных насмешках.

Я взяла со стола таблетку аспирина и чашку с водой, окликнула Канарейку:

– Выпей таблетку. Легче станет.

На этот раз он подчинился – тихо и беспрекословно, как больной ребёнок, взял из моих рук лекарство, выпил его и, вернув мне чашку, опять лёг ничком. От этого покорного молчания нам почему-то стало не по себе – не таким привыкли мы видеть Вадима.

– Очень плохо, да? – Чуть слышно спросил Виталик.

– Нормально…Только жалеть меня не надо, договорились?.. Сам во всём виноват.

– Никто тебя не жалеет. – Сказал Виталик серьёзно. – Мы просто тебя поддерживаем в трудную минуту, как положено друзьям. Правда, Ксюш?

– Правда.- Не думая, согласилась я.

Вадим поднял лицо:

– Спасибо.

Он уже улыбался, как ни в чём не бывало, и это был снова прежний Канарейка – весёлый, неунывающий, такой же, как всегда. У меня как будто тяжёлый груз с души упал, сразу же стало легко и радостно. Неужели иногда для поднятия настроения требуется так мало?

– Слушай, давай музыку что ли включим? – Обратилась я к Вадиму. – Так веселее будет.

– Включай. – Он кивнул на стоявший в углу комнаты большой музыкальный центр «Панасоник». – Только моя музыка тебе вряд ли понравится. Хочешь – Варькины сходи, возьми в её комнате.

– Нет, зачем же. – Я подошла к центру. Рядом стопкой, друг на друге лежали кассеты. Их было штук десять, неподписанных из которых я насчитала только три. Все остальные были с записями песен «Арии». Целых семь альбомов! Я, ничуть не сомневаясь, сняла самую верхнюю. Прочитав название «Ночь короче дня», сразу же вытащила кассету из коробки и вставила в первую секцию. Бог с ним. «Ария» так «Ария». Может, свершится чудо, и я вдруг что-нибудь пойму в этом грохочущем искусстве?

А Канарейка тем временем окончательно оживился:

– Виталь, поставь чайник сходи на кухню, а? Чего просто так сидеть?

Виталик молча вышел. Сидя на кровати Никиты, я разглядывала комнату вокруг себя и старалась прислушаться к словам песни, доносившейся из колонок.

В краю древних предков я рос чужаком

И не чтил ни святых, ни чертей,

Я шёл против ветра, я шёл напролом

В мир нездешних и вольных людей,

Но я не был никогда рабом иллюзий!

– Погромче сделай. – Попросил меня Вадим, и я, прибавив децибелы, чуть не оглохла от тяжёлой металлической музыки.