Роза. Истории Дормера

Их испуганные лица врезались в сердце и наполняли его просто невероятной болью. Только поэтому у Розы хватило сил встать и перебросить тело на другую лавку. Подальше от детей. Мало ли что и как будет происходить с ней. Мало ли их затронет...

После этого всё закончилось для неё... Она чувствовала. В этот раз всё закончится. Лилия не станет дольше играть с ней. А она больше не выдержит. Невозможно выдерживать такое...

Дети поняли. Заметались по камере. И сделали то, что провернула вчера их старшая подруга: принялись пронзительно вопить. Хоть кричали трое, и во всё горло, но эффекта того, что вчера, и близко не было.

Зато охрана разозлилась не на шутку. Вчерашней смене досталось по первое число от начальника Магического сыска. А сам он вынужден был оправдываться перед королём потому, что прямо с утра под стенами здания Магического сыска собралась толпа репортёров, журналистов и прочих проныр, желавших уточнить "природу удивительного явления, случившегося вчера к ночи".

Часть из них потащилась во дворец и продралась как-то к королю. И тот уже "пригласил" начальника сыска для "дружеской беседы". Шеф, после той беседы, явился злобный, как стая скархов. Только куча дел, навалившихся в начале рабочей недели, не позволила ему пока самому допросить бабу, визжавшую вчера.

Охранники уже получили своё. Женщину и детей пока не трогали. А теперь, судя по всему, и не допросят. Охрана, в этом смысле, была опытной, всякого насмотрелась. Баба умирала. Сто процентов.

Не были стражники зверями. Они, можно сказать, пожалели Розу на свой лад... Ну, что её могло ждать? Что ждало каждую тёмную ведьму в королевстве Дормер? Смерть. Не публичная, понятное дело. При нынешнем короле женщин не жгли.

"Нормальных" ведающих высылали, от греха подальше, чтобы народ, напуганный рассказами о бесчинствах "ведьм" не устроил самосуд. Тёмных колдуний убирали, как заразу. Они, зная это, редко заявлялись в Дормер сами. Чаще подсылали кого-то.

Эта девка ещё ничего была. Детей жалела. Потому и охрана её пожалела. Решила не звать никого. Пусть лучше сама...

"Малыши" не позволили закончить историю Розы так, как планировали стражники.

Они так вопили, что охранникам пришлось войти в камеру, чтобы утихомирить крикунов. Нарушили инструкции из лучших побуждений. И поплатились...

***

– Стой! Фаль не трогай их!

Панически кричали оба паренька. Пеликан к этому времени висел на одном из охранников, не подпуская его к Розе. Второй мальчик прикрывал собой лежащую без сознания женщину и умолял охрану, чтобы позвали лекаря.

Про маленького, бледного, как тень, Фаля стражи забыли. Пока не услышали панический возглас детей. Дёрнулись. Но поздно. Тот охранник, на котором не висел Пеликан, застыл вдруг, бессмысленно глядя перед собой. Руки повисли, как плети.

– Ты что с ним сделал, мелкий мерзавец?- рычал и дёргался второй страж, пытаясь стряхнуть с себя Пеликана.

Бледный Фаль негромко, чётко ответил:

– Отпусти моего друга! Быстро! Беги за хребтами! Не за тем копытным, что притащил нас вчера, а за мозговатым или лекарем!

Охранник послушно разжал руки. Разявил рот, не понимая, кажется, о чём речь:

– Чегооо?

Так и есть! Мальчик добавил здоровому лбу мотивации. Подпустил в голос небольшую толику угрозы:

– Я твоему товарищу мозг сейчас поджарю, вот "чего"!

Страж даже руки чуть растопырил. От беспомощности:

– Не понимаю я вас! Вы будто на другом языке говорите!

Кривая, насмешливая ухмылка пробежала по худенькому детскому лицу. Сменилась той же холодной, отстранённой гримасой, что до того:

– Новенький, значит! В последний раз повторяю. Беги за лекарем. Можно за сыщиком, что нас сдал. А лучше лекарь. Менталист. Понял?

Охранник с готовностью кивнул и рванулся было бежать, но притормозил. Оглянулся на второго стражника:

– Не делайте ему ничего! Я быстро!

Закрыл дверь в камеру и припустился бегом по коридору.

***

Вернулся быстро. С двумя. Одним был вчерашний "чёрный человек". Другим, молодой человек, гораздо более светлый. Не только волосами. Он первым влетел в камеру и сразу же плавно двинулся к больной, попутно разруливая "ситуацию". Вежливо обратился к мальчику, держащему под контролем здорового бугая:

– Отпусти охранника, друг мой. Если ты навредишь ему, выпутать вас без последствий будет гораздо сложнее.

Ответил ребёнок, прикрывавший Розу:

– Не свисти, хребет! Никто тебе не поверит!

Лекарь, а это, вероятно, был он, бросил убеждать. Вернулся к насущному:

– Отпусти его. Мой товарищ заберёт охрану и уйдёт. Я помогу вашей подруге, а вы...

Тут возмутились в унисон: дети и "вчерашний". Сыщик рявкнул:

– Я не оставлю тебя с этими мразями!

Дети со дна Дорма не остались в долгу:

– Пусть этот ублюдок выметается! Мы никуда не уйдём!

Лекарь поднял руки ладонями вперёд:

– Стойте, ребята! Всем молчать! У больной истекает время! Поэтому ты, отпускаешь охранника и все втроём вы садитесь на ту лавку. Молча! А ты, Руперт, забираешь охрану и отваливаешь. Дверь за собой запри! Чтобы гости наши не разбежались. Они у нас умельцы! Так ведь, ребята?

Дети на тухлую лесть не купились. Но охранника отпустили и на лавку чинно уселись. С хмурыми, настороженными лицами.

Темноглазый Руперт подхватил стражника, кулём рухнувшего к нему под ноги, и потащил его прочь из камеры. Лязгнул голосом второму охраннику:

– За мной! Пошевеливайся! Камеру запри!

Потащил охранника-невменяшку прочь под гогот задержанных. Процедил сквозь зубы:

– Понабирают идиотов...

Смех из камер стал громче. Второй охранник шёл следом, чуть вжимая голову в плечи. То-ли от страха, то-ли от стыда. Кто его знает?

Лекарь, диагностируя Розу, чуть улыбнулся мальчикам:

– Не обижайтесь на Руперта. Он нормальный. Травмы у него.

Ответил Пеликан. С невыразимой насмешкой:

– У всех здесь травмы! А на людей бросается только он!

Странное дело, но лекарь согласно кивнул:

– Так и бывает, друг мой. Кто-то сильнее, кто-то слабее... Вы сильнее его. Сумели сохранить способность дружить и любить. Это, знаете ли, дорогого стоит...

Похвала, сказанная мимоходом, не была "тухлой". Вряд-ли лекарь сильно отдавал себе отчёт, что он там несёт, пока диагностирует больную. Потому, наверное, слышать её было так приятно. Всегда приятно, когда что-то настоящее в тебе замечают.