Рождение Богов
Шрифт:
Пандора не выдержала и подошла ближе.
– Открой, – приказала она тихо.
– Да ты что, госпожа! – ошалело пробормотал Тимокл.
– Я сказала: открой!
– Но хозяин… – Тимокл запнулся. – Господин Тофон велел никого туда не пускать…
Пандора с прищуром посмотрела на охранника. В ее взгляде было что-то такое, от чего у Тимокла быстро пропало желание перечить.
– Слушаюсь, госпожа!
Слуга схватился обеими руками за засов и с усилием потянул его. Засов медленно, со скрипом сдвинулся. Тимокл неловко крякнул и распахнул дверь. На Пандору пахнуло сладковато-тошнотворным запахом застарелого навоза и запекшейся крови. Алексиус бесформенным кулем валялся
Пандора застыла, глядя на эту картину, не в силах пошевелиться. Почувствовав отвратительные спазмы в животе, она выскочила во двор и сделала несколько глубоких вдохов.
Тимокл осклабился:
– Ну что, госпожа, налюбовалась? Закрывать?
Девушка справилась с тошнотой и пристально взглянула на слугу. Тот осекся и сделал шаг назад.
– Позови Ифгению и принеси теплой воды, оливковое масло, бальзам и полотно.
Тимокл с недоверием посмотрел на нее, но у него не хватило духа возразить. Он растерянно кивнул и бросился искать ключницу.
Из-за полуоткрытой двери снова раздался еле слышный стон. Какое-то протяжное жалобное слово на непонятном языке. Пандора поморщилась и вошла в хлев.
Картина, представшая перед Тофоном во дворе его собственного дома, была абсолютно непостижима. Раб, готовивший побег, раб, напавший с оружием на своих хозяев, раб, жизнь которого теперь не стоила и половины обола, лежал не в хлеву, в навозной яме, где ему полагалось быть, а здесь, во дворе, под навесом, на удобном ложе, и над ним хлопотало несколько женских фигур.
Тофона перекосило от нахлынувшей волны гнева и ярости:
– О, всемогущие боги! Как это понимать?! Что здесь творится?! Кто позволил?!
Две служанки испуганно отскочили от израненного тела. Третья фигура даже не обернулась.
Тофон стремительно подошел к ней, словно намереваясь оттащить ее силой. Но в последний миг замер и растеряно прошептал:
– Пандора…
Девушка наконец посмотрела на отца. Ее губы сжались в тонкую полоску, глаза блеснули из-под подрагивающих век. Под маской равнодушного спокойствия пряталось плохо скрываемое отвращение. Осторожно поддерживая беспомощно запрокинутую голову Алексиуса, она вливала ему в рот разбавленное медом вино. Оно тонкой струйкой текло в полуоткрытый рот. Несколько капель скользили по щекам раба, оставляя бледно-розовый след. Когда вино заполняло рот раба, он судорожно сглатывал, и тогда к хрипу его дыхания примешивалось судорожное бульканье.
– Девочка моя, что ты делаешь?.. – в голосе Тофона слышались [Kimen1] негодование, удивление и растерянность.
– Я забочусь о том, кого боги отдали под покровительство нашего дома.
– Ты об этом преступнике и злодее? Забыла, о чем мы говорили с тобой? Живым этот выродок никому не нужен! Всем будет лучше, если он отправится в Аид! Боги свидетели, я отлучил его от нашего очага! Теперь он никто в этом доме, и нет никаких законов, велящих тебе заботиться об этой падали!
Пандора вздохнула, прикрыла веки и с деланым равнодушием произнесла тихим размеренным речитативом:
«Не знала я, что, по земному праву Царей земных, ты можешь, человек, Веления божественных законов, Неписаных, но вечных, преступать…»Тофон удивленно поднял брови:
– Всемогущий Зевс! О чем ты, дочка! Как можешь ты сейчас вспоминать Антигону? Она заботилась о своем брате! А о ком печешься ты?
– О себе, – просто сказала Пандора.
Повисло тяжелое молчание.
Тофон посмотрел на Алексиуса. Тот был в забытьи. Лишь короткие хриплые вдохи говорили, что в нем еще теплится жизнь. Ифгения с Антимоной уже омыли его тело и густо намазали мазью многочисленные кровоподтеки и порезы.
– Оставьте нас, – коротко бросил Тофон служанкам, и те выбежали со двора.
Когда они остались одни, девушка посмотрела на отца и прошептала:
– Я его ненавижу! С каким наслаждением я бы воткнула ему в шею тот нож… Но я не могу просто сидеть и смотреть, как он умирает здесь от жажды, истекая кровью…
Тофон подошел к дочери и коснулся широкой ладонью ее щеки:
– Девочка моя, я благодарю богов за то, что они подарили мне дочь с таким чистым и благородным сердцем…
Пандора отвела взгляд, пряча неловкую досаду, пробежавшую по лицу.
– Но ты понимаешь, что будет, если он выживет? Публичный суд. Люди будут глумиться надо мной, над тобой, над всей нашей семьей… А тут еще эта непонятная история со спартанцами. По городу уже ползают слухи…
Пандора аккуратно опустила голову Алексиуса на подушку и принялась торопливо мыть руки, резкими движениями разбрызгивая воду, словно пытаясь стряхнуть с них налипшую грязь. Тофон молча следил за девушкой.
Наконец она тщательно вытерла руки, посмотрела на постанывающего в забытьи раба и задумчиво спросила:
– Отец, ты, кажется, рассказывал, будто Теодор предлагал тебе за этого мерзавца целых двадцать мин?
Тофон недоуменно пожал плечами:
– Когда-то предлагал… Но теперь он не стоит и жалкого обола.
Пандора поймала взгляд отца, он грустно улыбнулся в ответ. Девушка вздохнула и обняла его.
Он нежно погладил ее по голове:
– Все будет хорошо, дочка. Все будет хорошо…
Раб снова застонал. Тофон с Пандорой одновременно обернулись и долго молча слушали тяжелое хриплое дыхание, вырывающееся из груди Алексиуса. Наконец, Тофон сплюнул и взглянул на Пандору – девушка задумчиво терла тонким пальцем подбородок, продолжая неотрывно смотреть на раба.+
Глава 15
Над головой было бездонное голубое небо. Солнце невыносимо давило беспощадным жгучим светом. От него не было спасения. Его лучи проникали сквозь веки, сквозь мучительный сон и даже сквозь тяжелое небытие. Это солнце давно преследовало его, било своими лучами, напоминало о себе, не позволяло забыть.
Солнце. От него не спрятаться. Леша помнил, что нельзя сдаваться. Нельзя дать солнцу сжечь все своими жестокими лучами. Но нет никаких сил. Невозможно даже отвернуться. А может, тело просто не слушается его? Леша попытался понять, что происходит. Где он? Откуда над головой это настырное солнце? Интересно, получится ли у него моргнуть? Получилось. Еще раз. И еще…
Сквозь тяжелый непрерывный гул в голове прорвался какой-то звук. То ли крик, то ли возглас. Леша моргнул еще раз. Вот что-то закрыло собой солнце. Какой-то расплывчатый силуэт. Больше ничего не видно. Он напрягся, силясь разглядеть хоть что-то, но опять провалился в беспамятство.