Рождение новой России

Жестокость и самодурство помещиков не знали предела. Такие звери, как знаменитая помещица «Салтычиха» (Дарья Салтыкова), обвиненная даже царскими властями в смерти 75 своих «людей» и собственноручно замучившая 38 человек, или орловский помещик Шеншин, имевший целый штат палачей и разнообразные орудия пытки, отнюдь не были редким исключением.

Ф. Энгельс отмечал непрерывный рост крепостничества в России, «пока Екатерина не сделала этого угнетения полным и не завершила законодательства. Но это законодательство позволяло помещикам все более притеснять крестьян, так что гнет все более и более усиливался» [28] .

28

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 645.

Такова была общая тенденция в развитии крепостного права в России, которое во второй половине XVIII в. «ничем не отличалось от рабства» [29] .

Конечно, не все крестьяне находились в таком ужасном положении, не все бедствовали. Если у крестьян-бедняков на дворе стояла тощая лошаденка, бродила свинья и несколько кур, зачастую не хватало хлеба до нового урожая, то среди крестьян, отпущенных барином на оброк, встречались «первостатейные», «прожиточные», «капиталистые», которые «между мужиками богачами могут почесться» и «богаче многих дворян». Большесемейные («семьянистые»), богатые, деятельные, они владели стадами крупного и мелкого рогатого скота, десятками лошадей, отарами овец и т. п. Они арендовали земли, нанимали работников, давали деньги под проценты, торговали, порою даже имели своих крепостных. Но и их, «первостатейных», душило крепостное право, связывало им руки, сковывало их хозяйственную инициативу, препятствовало обогащению. Вот почему, когда «было крепостное право, — вся масса крестьян боролась со своими угнетателями, с классом помещиков…» [30]

29

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 70.

30

Там же. Т. 7. С. 194.

К помещичьим крестьянам примыкали крестьяне духовных феодалов: монастырские, церковные, архиерейские. Вместо старых, натуральных, монастыри вводили денежные повинности, увеличивали денежный оброк, захватывали крестьянские пашни, сенокосы, леса, пустоши и т. д. Боясь секуляризации, монастырские власти стремились урвать с крестьян как можно больше.

Дворцовые крестьяне принадлежали царю. Они платили и работали меньше, чем крестьяне на помещичьих землях, но и здесь натуральный оброк заменялся денежным, а с ним росла эксплуатация крестьян.

Государственные крестьяне зависели от одного «господина» — самого крепостнического государства, требовавшего несения повинностей и уплаты денежного оброка. Среди государственных крестьян были формально свободные — потомки черносошных крестьян, наиболее многочисленные на Севере, однодворцы — потомки мелких «служилых. людей по прибору» (стрельцов, пушкарей, пахотных солдат и пр.), а также «ясачные инородцы» — татары, мордва, марийцы, удмурты и другие, платившие особый налог — ясак и несшие ряд повинностей в пользу государства.

Государственные крестьяне отличались от частновладельческих тем, что их хозяйственная инициатива была менее ограничена. Но большая часть государственных крестьян, и русских и нерусских, была приписана к казенным и частным заводам.

В России XVIII в. насчитывалось несколько категорий рабочего люда, трудившегося на промышленных предприятиях. Среди них и крепостные работники, мастеровые и работные люди, занятые непосредственно на производстве, и «отданные» заводчикам по указам, и купленные, так называемые посессионные, и приписанные к заводам государственные крестьяне. На предприятиях трудился и наемный люд, в подавляющем большинстве случаев крепостные крестьяне, отпущенные барином на оброк, и очень немногочисленные свободные наемные работники. Этот пролетариат феодальных времен [31] не был еще пролетариатом капиталистического общества. Тесные нити связывали его с деревней. Но все больше и больше рабочий люд отрывается от сельского хозяйства. Приписанных к предприятиям крестьян, являвшихся сюда на определенное время партиями («партичных»), переселяют на заводы. Работные люди отрываются от земли, от сельского хозяйства или ремесла, и «задельная плата» для многих из них становится источником существования. Растет число крепостных работных людей: купленных, отданных на заводы по особым указам, переведенных на заводы и т. д. Так пополнялись ряды мастеровых и работных людей, составлявших кадры квалифицированной рабочей силы. Этот процесс особенно характерен для Урала, являвшегося в XVIII в. центром металлургии России.

31

См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 144.

В. И. Ленин подчеркивал, что «крепостное право служило основой высшего процветания Урала…» [32] . Приписанные к заводам Урала крестьяне трудились на предприятии от 70 до 160 дней в году и более, отрабатывая за больных и престарелых. Заводская администрация заставляла их брать хлеб и другие продукты в заводских лавках по высокой цене, отвечать за инструменты, выплачивала нищенскую заработную плату, подвергала наказаниям. Рабочий день продолжался от 10 часов зимою, до 14–15 летом («от зори до зори»). Принудительным путем использовали труд женщин и детей.

32

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 485.

Условия труда были очень тяжелыми: холодные, грязные, полутемные помещения, страшная жара в литейных и кузницах, сквозняки и угар. Цены на продукты непрерывно росли, а оплата труда десятки лет оставалась неизменной. Батоги, кнуты, палки, плетки, кандалы, тюрьмы грозили за каждую мелочь, за каждое «ослушание» и «нерадение». Все это не могло не обострить на Урале, как и по всей стране, классовые противоречия между трудовым людом, занятым на промышленных предприятиях, и их владельцами.

Но это еще отнюдь не была борьба пролетариата с капиталистами: работные люди мало, а то и вовсе ничем не отличались от крестьян, а предприниматели чаще всего были фактически феодалами, даже в том случае, если были выходцами из купечества.

Еще в худшее положение попали «ясачные» — трудовой люд нерусских народностей Поволжья, Прикамья, Урала. У мордовских, марийских, удмуртских, чувашских и татарских крестьян помещики, заводчики и монастыри отбирали земли и угодья, леса и покосы. Многих из них приписали к заводам, к Казанскому адмиралтейству, где они трудились плечом к плечу со своими русскими социальными собратьями. На нерусское население Поволжья и Приуралья падали строительная, подводная, постойная и другие повинности, охрана, рубка и доставка корабельного леса, подушная подать, рекрутская повинность. Произвол властей, беззаконие, взяточничество, поборы, граничившие с грабежом, надругательства ухудшали и без того тяжелое положение «ясачных инородцев».

От светских властей не отставали церковные. Православная церковь действовала очень энергично, притесняя мусульман и язычников и грабя «новокрещен». Духовенство бесчинствовало, уничтожая языческие святилища и кладбища, мусульманские мечети, вымогая и грабя, преследуя «новокрещен» за недостаток «усердия» и отбирая последнее на церковные «требы».

Тяжело пришлось и трудовому населению Башкирии. Строительство заводов и крепостей, появление помещичьих владений сильно сократило башкирские земли. В. И. Ленин писал: «…„колонизаторы“ сводили корабельные леса и превращали „очищенные“ от „диких“ башкир поля в „пшеничные фабрики“». [33] На рядовых башкир падали различные денежные и натуральные повинности, становившиеся совершенно «несносными» в результате злоупотреблений чиновников.

33

Там же. Т. 3. С. 253.

Царское правительство вело наступление и на калмыков, оттесняя их с территории лучших кочевий и подчиняя особой, специально выработанной системе управления.

И если башкирские, татарские, калмыцкие феодалы находили общий язык с русским дворянством, с царизмом, богатели и процветали, то трудовой, «ясачный», люд приходил «в разорение и крайнюю гибель», в «крайнее изнеможение». Естественно, что в конечном счете ему оказалось по пути с русским трудовым народом, а не со своей единоверной и единоязычной социальной верхушкой.

Добралось царское правительство и до казачества. Донское и украинское, яицкое и волжское, терское и сибирское казачество являлось порождением простого народа, в первую очередь крестьянства.

Подавляющее большинство казаков являлось потомками беглых крестьян, уходивших на окраинные, вольные, но полные опасности земли. Не каждый беглый, стремившийся на Дон, в Запорожскую Сечь, на Яик или Терек, достигал этих обетованных в его представлении земель, не каждый становился казаком. Для этого нужна была решительность, смелость, отвага, здоровье, сила и удача. Но когда беглый становился казаком, он, казалось, достигал своего идеала: вольный человек на вольной земле. Но проходило время, и он понимал, что жестоко ошибался. Из Петербурга на Дон и Яик, на Волгу и Терек надвигалось «регулярство» с его постоянной и трудной службой, ограничениями и притеснениями, постепенной ликвидацией старинных, добытых кровью и саблей казацких прав.