Рождение новой России

Лекция 2 Действия отрядов беглых

В материалах 30–40-х годов часто встречаются упоминания о действиях «разбойных партий», «воровских людей». Гибнут помещики, приказчики, горят усадьбы, уничтожаются крепостнические акты и кабальные записи, грохочут пушки, «фузеи» и пистолеты «разбойников», делящих имущество господ.

Но было бы большой ошибкой, идя вслед за составителями официальных реляций, рапортов, инструкций и указов и пользуясь их терминологией, усматривать во всех выступлениях «разбойных партий» действия «рыцарей большой дороги», уголовных элементов. Официальная терминология не должна закрывать от исследователей истинный смысл рассматриваемых социальных явлений. «Ворами», «разбойниками» в представлении господствующего класса были и те, кто действительно были ими, и те, кто шел за Болотниковым и Разиным. Этим официальным версиям противостоит та оценка, которую дает своим предводителям сам русский народ в своем устном творчестве, вложивший в уста разинцев в ответ на обвинение их в разбое слова: «мы не воры, не разбойники, Стеньки Разина работники».

Особенно много разноречивых мнений высказано о знаменитой волжской «понизовой вольнице». Участники ее нередко представляются как сборище подлинных разбойников, превративших грабеж и убийство не только в профессию и средство наживы, но и в источник удовлетворения своих низменных наклонностей. В лучшем случае они выступают типичными «молодцами» с кистенем в руках, забубенными, озорными, вечно пьяными головами, не лишенными добрых чувств, легко переходящими от жестокости к добродушию, от жадности к щедрости, от буйного веселья к тяжелому похмелью.

Ни та, ни другая оценка «понизовой вольницы» не является отражением действительности. Конечно, среди «понизовых молодцов» было немало подлинных разбойников, но даже и в этом своем качестве «понизовая вольница» выступает порождением определенных социальных условий. Надо учесть также и то обстоятельство, что в таком «молодце» говорило его социальное прошлое, и он не только протягивал руку помощи своему брату — беглому крестьянину, но когда поднимала восстание забитая и нищая деревня, нередко тут же рядом, а то и среди самих восставших, оказывался «разбойник», т. е. тот же крестьянин, только вынужденный уйти в леса, камыши, топи, пещеры и нашедший в себе достаточно мужества и сил для продолжения борьбы, хотя и в такой своеобразной форме, как действия «разбойных партий».

Чем же были «разбойные партии», отряды «воровских людей», так досаждавшие помещикам и приказчикам, заводчикам и купцам, властям и «первостатейным» крестьянам? В советской исторической литературе они именуются «отрядами беглых», «мелкими вооруженными группами крестьян», «партизанскими отрядами».

Как бы мы их ни именовали, совершенно очевидно, что действия вооруженных отрядов беглых крестьян, дворовых, солдат, работных людей, направленные против феодалов, их слуг и властей, отрядов, именуемых в правительственных документах, челобитных дворян и в мемуарах того времени «разбойными партиями», «воровскими людьми», «разбойниками», являются одной из форм открытой активной борьбы с феодализмом.

Эта форма борьбы отнюдь не является порождением лишь XVIII в., но в 30–40-х годах этого столетия она усиливается и в отдельных случаях, в Поволжье, в Прикамье, выливается в крестьянскую войну 1773–1775 гг.

Как беглые собирались в отряды, как эти отряды начинали активные действия против феодалов, что побуждало власти и помещиков именовать их «воровскими шайками», «разбойными партиями», рассказывают жалобы в Сенат помещиков Пензенского, Самарского, Симбирского, Алатырского, Саранского, Арзамасского уездов, поданные в 1728 г. В них говорилось, что в тех уездах, в «низовых вотчинах», «живут многие всякие беглецы… всякого много набродного народа… и живут в горах и земляных избах, и в лачугах… в лесах; а иные вновь селятся в пустых разоренных деревнях и по другим урочищам… и те беглецы ездят станицами, многолюдством и с огненным оружием» и помещиков «до смерти побивают и пожитки их, и скот грабят».

Из жалоб поволжских помещиков явствует, что так называемые «разбойные партии» складывались из беглых, и поэтому действия «воровских партий» следует считать действиями отрядов беглых: крестьян и работных людей, солдат и рекрутов, — продолжавших борьбу с феодалами, но уже иным путем, прибегая не к бегству, а к оружию.

Нередко, поселяясь на новых местах, крестьяне сопротивлялись попыткам «свести их на старые места», брались за оружие и оказывали упорное сопротивление. Такая борьба, например, развернулась в 1727 г. на реке Белой.

Если крестьян все же удавалось сорвать с новых мест, они снова «ударялись в бега», разбредались, собирались вновь, создавали отряды, вооружались, нападали на окрестных помещиков и уже в этом своем новом качестве попадали в официальные документы и жалобы помещиков под названием «разбойных людей».

Конечно, при этом следует отделять деятельность такого рода «разбойных партий» от действий уголовных элементов, разбойников без кавычек. А их было тоже немало.

Следует вспомнить, что 30-е годы, годы широкого распространения «разбойных шаек», — это время «тиранства», время ненавистной «бироновщины», когда у крестьян отбирали «живность и хлеб», применяя при этом «ужасные бесчеловечия», «забирая под караул и каждый день поставляя всех рядом разутыми ногами на снег, бия по щиколоткам и по пяткам палками и сие повторяя делать ежедневно, пока выплатят всю недоплату… По деревням повсюду был слышен стук ударений палочных по ногам, крик сих мучимых, вопль и плач жен и их детей, гладом и жалостью томимых».

Э. Миних, далекий от понимания бед и нужд народа, в своих записках подчеркивал, что «непрерывные брани, алчные и ничем не обузданные лихоимства Бироновы, неурожаи хлебные в большей части России привели народ в крайнюю нищету. Для принуждения к платежу недоимок употребляли ужасные бесчеловечия, приводящие в содрогание и помышляющих об оных: уныние, стоны, слезы, вопль распространились по всей империи».

Но и позднее, в царствование Елизаветы Петровны и Екатерины II, положение крестьян не изменилось, и политика по отношению к крестьянству и Елизаветы и Екатерины II оставалась по-прежнему крепостнической, пока, наконец, «Екатерина не сделала этого угнетения полным» [35] .

35

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 645.

Ответом крестьянства было усиление бегства. Часто беглые скрывались недалеко от поместья, уходя в соседние уезды, иногда пробирались в далекие места и оседали в Поволжье. Беглые крестьяне вместе с беглыми солдатами, рекрутами нападали на усадьбы помещиков, заставляя их вооружаться, вооружать верных дворовых и даже обзаводиться пушками, которые позднее оказывались трофеями «разбойных шаек».

В 30–50-х годах XVIII столетия действия отрядов беглых отмечены в 54 уездах, 10 губерниях Российской империи, главным образом в центре, на юге страны и в Поволжье. Отряды беглых, именуемые «разбойными шайками», наводили страх на уездные власти и помещиков в Тульском и Алексинском, Серпуховском и Каширском, Калужском и Арзамасском, Алатырском и Тамбовском уездах. В постоянном страхе перед «воровскими шайками» пребывали московские, воронежские, казанские, самарские, петербургские и тарусские помещики.

Следует отметить одну очень характерную черту в деятельности так называемых «разбойных людей». Там, где, казалось, следовало ожидать именно массовых «разбоев», наоборот, деятельность «разбойных партий» не отмечена. В Сибири, например, было много уголовного, деклассированного, аморального элемента. А между тем в те годы, когда по европейской России, заселенной помещичьими и монастырскими крестьянами, прокатывается волна выступлений «разбойных людей», в Сибири ничего подобного не наблюдается. Действия «разбойных партий» имели место только там, где существовало помещичье землевладение. В Сибири и в Оренбургской губернии, в Астрахани и Вятке, в Архангельске и Мезени не было «разбойных партий», а «разбои и смертные убийства», о которых упоминают документы, «происходили не от крестьян». Не то наблюдалось в центре и на юге России, в Поволжье, в областях, давно освоенных феодалами, с максимальной плотностью крестьянского населения. Дворянство этих земель непрерывно жалуется на «воров и разбойников» из крестьян, «которые великие злодеяния чинят пожогом, грабежом, денным разбоем и лишением нас жизни». Все это дает нам основание с полной уверенностью говорить об антифеодальной классовой направленности действий отрядов беглых, т. е. так называемых «разбойных партий».

Остановимся на характеристике действий некоторых «разбойных партий».

В 1732 г. в Тарусском и Алексинском уездах действовал отряд беглых крестьян, бурлаков и работных людей во главе с доменным мастером Соболем. Этот отряд, насчитывавший 53 человека, состоял из уроженцев Тарусского и Алексинского или соседних уездов. Беглые совершали нападения на усадьбы помещиков Незнамова, Дашкова и других, причем «наводчиками» выступали беглые дворовые, крепостные этих помещиков Сергей Митрофанов и Иван Дубака. Участники отряда сжигали или уносили с собой «крепостя и письма», утверждавшие крепостное состояние крестьян, захватывали оружие.