Рождение волшебницы

– Что несет этот мальчишка? – Видохин повернулся к волшебнице.

– Девушка, – поправила Анюта, не спуская с Золотинки взгляда.

– Вздор! Пустяки! – отрезал Видохин. – Штука в том, что я прошел мимо… обок, вскользь. Нужно возвратиться и поискать. Так бывает: десять раз ты прошел, а вот она лежит – истина! – Обтянутая черным рука его выскользнула из опадающего рукава и потянулась пальцем к Золотинке. – Сорок лет назад я прочел это: знающий не говорит, говорящий не знает! Озарение! Вспышка! Я дрожал в ознобе, я понял, как мир устроен. А ты, испытал ты потрясение? Отвечай, мальчишка!

– Нет, – созналась Золотинка.

– С тобой покончено! Тебе больше незачем жить! Сколько бы ты еще ни прожил: десять лет или сто, каждый прожитый час будет напрасной тратой божественного дара! Ты дурак. – Речь Видохина обрела стремительность, старческий затруднительный дребезг сгладился страстностью. Он пытался пристукнуть подлокотник кресла, но тяжелый рукав шубы, взметнувшись, поглотил порыв. – Истина не для всех! Сорок лет назад я замкнулся и ушел. Я не знал жизни. Не знал наслаждения, не ведал радости, не ведал тоски – шаг за шагом приближался к открытию. Остались последние полшажочка, и вот – не успеваю… Сорок лет назад я запечатал бутылку сладчайшего вина, поклявшись открыть ее, когда найду любомудрый камень. Вот она стоит – нетронутая бутылка уксуса. – Обожженный палец с широким ногтем указал вверх, под потолок, где темнел на полке покрытый жирной копотью сосуд, лохмотьями пушилась и висела на нем сажа.

Волшебница слушала, склонив голову, и опускала пальцем чашу весов, с бездумным упорством раз за разом пытаясь вернуть им утраченное равновесие.

– Беда, может быть, в том, что мы плохо представляем себе, что именно ищем, – сказала она, ни к кому не обращаясь.

– Чушь собачья! – фыркнул Видохин.

– Знаете что, – начала Золотинка, воспользовавшись заминкой, – давайте я вам, может, помогу, Видохин.

Жалко ей было старика и стыдно за свою выходку с книгой, которая, как ей казалось, подняла в старом ученом желчь и досаду всех жизненных разочарований. Видохин только многозначительно хмыкнул, услышав предложение помощи от щенка. Но Золотинка ведь еще не все сказала.

– Попала мне тут как-то в руки одна такая штучка. Волшебная, я полагаю, – она ни на кого не глядела, уставившись под ноги. – Но мне она больше не понадобится. Я вам отдам, может, толк и выйдет.

Она достала хотенчик, жирноватого блеска рогульку со следами собачьих клыков. Пигалики переглянулись. Они догадывались, что это такое. Конечно же, они располагали подробным отчетом о приключениях хотенчика на войсковом круге.

– Эта штуковина, – храбро продолжала Золотинка, – показывает желание. Так я слышала. Она ведет туда, где находится предмет твоих помыслов. Так я это понимаю, хотя, наверное, не всегда можно сообразить, почему и куда она привела. Где и как может осуществиться твое желание, не всегда угадаешь. Да и желание-то ведь не всегда понятно. А вот эта штука знает, такая у нее служба. – Она разжала руку, и хотенчик без промедления рванул повод, указывая через стены и пространства в сторону Новых палат.

– Откуда это у вас? – строго спросил Буян.

– Можно сказать, совсем случайно, – ответила она, лишь немного покривив душой. И сразу переменила разговор: – Видохин, как вы определите свое желание?

Ученый отвечал сразу, что говорило о необыкновенном внимании, с каким он следил теперь за гостьей в шутовском наряде.

– Вот, – сказал он, указывая на закопченную стену вокруг очага и под лестницей. – Вот мое!

Золотинка пригляделась. Налет сажи испещряли хуже и лучше проступавшие на камне царапины: круги, угольники, замкнутые и разомкнутые черточки.

Простой круг означал золото, но золото выражалось также множеством других знаков: овалами, усиками, ресничками… Намеками проступали указания на золото облегченное, золотой глёт, золото обожженное, позолоченное, шафранное, музыкальное, потогонное, питьевое – все мыслимые виды золота. Железо и свинец, известь и ртуть – все что только наполняло природу, было лишь прахом на пути к золоту, вершине всего сущего. Высшим выражением пути был дух золота. То есть сбросившее с себя вещественную оболочку, законченное совершенство.

И Золотинка безошибочно отыскала сокровенный знак. Знак этот – дух золота – означал бесконечность: нигде не разомкнутая восьмерка. Свидетельства великой и бесплодной борьбы на неопрятной стене трогали что-то в душе восприимчивой Золотинки.

– Берите, Видохин, – щедро сказала она и протянула рогульку, – старик настороженно принял. – Если то, что вы ищите, вообще существует и его можно отыскать, то эта штука, наверное, вам поможет. Но я ни за что не ручаюсь.

Видохин сжимал хотенчик и молчал, как ребенок, очарованный новой игрушкой, от которой неизвестно еще что можно и ожидать. В глубокой задумчивости глядела на Золотинку волшебница Анюта. И у пигаликов были основания примолкнуть.

– Прощайте, Анюта! – сказала Золотинка, ступая к лестнице. – Я давно вас искала. Да поздно нашла. Поздно. Что теперь? – и она повернулась к тревожно застывшим пигаликам.

– Пойдемте, Буян, у меня к вам дело. У меня для вас кое-что есть, тоже такой маленький подарок. Я покажу.

Золотинка начала спускаться, Буян поспешно за ней последовал. Не обменявшись ни словом, они покинули башню и прошли на нижний двор. Девушка подвела пигалика к журчащему в четыре струи источнику.

– Вот там. Внутри вазы на столбе. Достаньте, – сказала она безо всяких ухищрений.

– Хорошо, – помолчав, согласился пигалик. – Не уходите.

Он удалился, настороженно оглядываясь, и скоро привел засаленного кухонного мальчишку. Разрумяненный, от очага, малец вытер лоснящийся подбородок и, снисходительно ухмыляясь, оглядел столб. Отыскав для ноги опору, он вскарабкался вверх и с дурашливым воплем извлек груду тряпья.

Распластавшись в полете рваным крылом, платье накрыло пигалика. Он сбросил рванье с головы и скомкал его.

Тоненький шут с черной харей и нахмуренный пигалик нашли уединение в неглубокой выемке там, где крепостная стена смыкалась с нависшим утесом. Золотинка дала пигалику время самым тщательным образом исследовать обноски.

– Месяца не будет, как это платье забросила сюда Золотинка. Да, та самая. При мне забросила, – сказала она, когда Буян удовлетворился осмотром. – Я едва узнала ее при свете факела, ночью. Побитая какая-то, не в себе. Не мое это дело.

А подменка была у нее – серое платье, простое, и вроде как накидка до колен из грубой крашенины, синяя с коричневым.

– При свете факела нетрудно ошибиться и в синем цвете, и в коричневом, – заметил пигалик, выслушав доносчицу. Он принялся аккуратно сворачивать лохмотья. – Если я правильно догадался, вы хотите получить награду.

– Не стану скрывать. Хочу.

– В полном объеме вряд ли. Наводку вы дали существенную, однако тысяча червонцев за не слишком большую кучу отрепьев много, согласитесь. – Он говорил бесстрастно, избегая всякого личного, живого чувства.

– Не трудно сообразить, что я-то и есть та самая Люба, которая приютила Золотинку. А в благодарность за гостеприимство она положила глаз на Лепеля, моего дружка.