Рожденные ползать

«Уроды» торопливо полезли в эскадрильский тягач, к брезентовому тенту которого была прикреплена табличка с надписью — «ЛЮДИ».

Глава 2 Двухгадюшники

Первым делом поломаем самолеты…

(Музыка — В.Соловьев-Седой, слова — приписывают авиатехникам)

На следующий день наша эскадрилья, скрипя ремнями полевой формы, выстроилась на рулежке. Справа от нас стояла первая, слева — третья эскадрилья. Дул сильный северный ветер. Временами начинался мелкий моросящий дождик. Я дрожал от холода в своем легком полевом кительке. Пару раз в мою голову приходили малодушные мысли о нижнем белье, которое я принципиально не носил. Оно лежало сейчас в тревожном чемоданчике, стоящем возле моих ног и так и просилось в дело. Однако после некоторых сомнений эти мысли были с негодованием отвергнуты — настоящие мужчины никогда не меняют своих решений.

Речь комэска была краткой. Обводя строй своим тяжелым немигающим взглядом, он еще раз напомнил нам об итоговой проверке и о лежащей на нас ответственности. В конце, Паханов добавил, что если члены комиссии спросят о жалобах или предложениях, нужно отвечать так: «Жалоб нет. Всем довольны. Спасибо Родине за заботу!». После этого эскадрилью перестроили в несколько шеренг, с большими интервалами между отдельно стоящими офицерами. Тотчас же после перестроения, к нам приблизились незнакомые подполковник, майор и капитан. Как я догадался, это и были представители дивизии.

Первым вдоль строя двинулся майор. Переходя от одного к другому, он задавал всем тот самый вопрос, о котором только что предупреждал Паханов. Когда майор дошел до меня, я от всей души поблагодарил Родину за предоставленное мне место в гостинице. Тот быстро взглянул на меня и лишь кратко кивнул в ответ.

Следом за ним шли подполковник вместе с капитаном. Вскоре они поравнялись с Гусько, стоящим в шеренге впереди меня. Первым делом подполковник заметил, что у Юры отсутствует тревожный чемоданчик.

— А где ваш чемоданчик? — строго обратился он к моему товарищу.

Тот суетливо полез в карман, извлек из него видавшую виды, разлохмаченную зубную щетку, завернутую в газету, и протянул ее проверяющему.

— И это все?! — изумился подполковник.

— Почему, все, — дернул шеей Гусько и начал расстегивать ворот у кителя.

Все то время, пока он боролся с крючком, оба офицера стояли с выпученными глазами и, не отрываясь, смотрели на Юрины руки, как будто бы тот показывал фокусы. Наконец Гусь справился с задачей.

— Вот, смотрите, — двумя руками он широко распахнул ворот. — Вот, две пары белья. Чистая, как положено, одета сверху. Когда одна из них станет грязней относительно другой, можно будет поменять их местами. Опять же, тепло. Десять рублей показать?

— Фамилия? — только и смог выдавить проверяющий, когда пришел в себя.

— Лейтенант Гусько, — бодро отрапортовал Юра. Он искренне не понимал, что произошло.

Капитан мгновенно схватился за свой блокнот и сделал запись.

— Вот, этого вот…, — подполковник ткнул пальцем в Юрину грудь и повернулся к своему помощнику. — Обведи фамилию пожирнее!

Они отошли от Гусько. Я покрутил головой по сторонам. Слева от меня стоял старший лейтенант Славка Шувалов. Он любил и умел носить форму. Поэтому Шувалов шил ее в специальном ателье, даже сапоги. Они были из отлично выделанной кожи, со слегка притупленными, по тогдашней моде носами. Выглядел Славка, как на картинке — весь из себя подтянутый, наутюженный, перепоясанный тугой портупеей.

Продолжая дрожать на холодном ветру, я задумался, и не сразу заметил, как проверяющие дошли до меня. Гордо выпятив грудь, расправив плечи и выставив вперед свою начищенную до блеска обувь, я вытянулся по стойке «смирно». Подполковник оглядел мой наряд, потом обошел вокруг и, поморщившись, спросил:

— Что это на вас, товарищ лейтенант, форма висит, как мешок? И дырка, вон, на груди. Вы, что свой китель с убитого сняли? И, опять же обувь. Вам что не говорили, что ее сзади тоже нужно чистить? Каблук, он ведь тоже сапог!

Капитан, стоявший за спиной подполковника, продолжал строчить что-то в блокнот. Между тем, старший проверяющий перешел к Шувалову и сразу же уставился на его сапоги. Лоб члена комиссии наморщился. Видно было, что он никак не может сформулировать свою мысль. Наконец, подполковник бросил через плечо капитану:

— Запишите, острота носов туповата!

После построения я подошел к Юре и поинтересовался:

— Юрий Яковлевич, что у тебя опять произошло? Тревожный чемоданчик оказался не уставного размера?

Мой товарищ лишь досадливо отмахнулся рукой:

— Слушай, в чем проблема? Это же рацпредложение. За это награждать нужно. Вот, тупари армейские! Скажи, что они от меня хотят? Чего им всем надо?

— Человеком тебя хотят сделать. Придешь из армии — будешь первый парень на деревне. Все девчонки твои будут. Видишь, сколько тут преимуществ: кормят, поят и даже воспитывают бесплатно.

Юра ничего не ответил, только беззвучно пошевелил губами и протер мокрые от дождя очки.

— Ну, шо, змерзли, двухгадюшники? Ниче, вечером отогреетесь!

Мы обернулись. Мимо нас проходили несколько техников первого звена, во главе со своим начальником Шуваловым. Юра молча отвернулся, сделав вид, что не расслышал. Мне пришлось отвечать за двоих:

— Привет пэтэушники! Давай, проходи, не задерживайся. Без вас разберемся.

В ответ на множество обидных прозвищ, придуманных кадровыми офицерами для нас, мы, в свою очередь, называли их «пэтэушниками». Ведь даже высшее военное училище, все равно — только училище.

Однако брошенная мимоходом фраза напомнила мне, о запланированном сегодня на вечер эскадрильском мероприятии. Мероприятие было печального плана — поминки.

Четыре года назад, тягач с техсоставом второй эскадрильи, возвращался после ночных полетов и на «Y» — ом перекрестке, ему в бок врезался топливозаправщик. Удар пришелся прямо в бензобак «Урала», который тотчас же взорвался, и машина вспыхнула как факел.

Три человека, которые сидели ближе всех к выходу успели выскочить из горящего тягача. Первая реакция — бежать отсюда, как можно скорее, пока не взорвался заправщик. Он хотя и отлетел от удара на пару метров, но пламя с тягача могло перекинуться на него в любую секунду. Однако эти люди имели советское воспитание. Из-под объятого пламенем брезента доносились крики и стоны. Это у них на глазах заживо сгорали их товарищи. Офицеры бросились назад в огонь и успели вытащить несколько человек, уже потерявших сознание. Той же ночью, всех кто еще был жив, срочно отправили в госпиталь в Таллин.

Через несколько дней эскадрилья подвела страшный итог: из семнадцати человек, ехавших в кузове тягача, выжило только двое. Эти двое счастливцев были теми, кого их друзья, вытащили в бессознательном состоянии из горящей машины. Сами же спасители, хотя и имели только небольшие ожоги, умерли, не доехав до госпиталя. Вскрытие показало: пары бензина сожгли их легкие дотла. За одну ночь, мы потеряли почти половину технического состава.

С этого дня, в эскадрилье появилась традиция — каждый год, в этот день, справлять поминки по своим погибшим товарищам. Мероприятие обычно проводили в «Охотничьем Зале». «Зал» представлял собой небольшую поляну в лесу, неподалеку от гостиницы. На поляне стоял вкопанный в землю длинный деревянный стол и такие же скамейки. Ради такого дела, инженер не поскупился и выкатил трехлитровую банку спирта. Летчики принесли несколько бутылок водки. Первый жучара эскадрильи, старший лейтенант Филонов был заслан в пищеблок. Будучи любимцем завстоловой Александры Ивановны, он легко договорился с ней забрать сегодняшний эскадрильский ужин сухим пайком. Теперь на столе живописно возвышались тарелки с отбивными, копченым салом, вареной картошкой, луком, малосольными огурцами и прочей снедью, столь милой мужскому сердцу.