Рожденные ползать

«Нет, так нельзя!» — подвел я черту в своих сомнениях. — «Нужно принимать решения взвешенно и спокойно, отбросив эмоции. Сколько человек в истории человечества замерзло насмерть от холода? А сколько задохнулось от керосина? Ну, то-то!»

Рамы снова были плотно прикрыты. Однако через полчаса меня стало тошнить…

Так я пробегал всю ночь, то, открывая, то, закрывая окно. Такая простая мысль, что грязную одежду можно просто постирать, пусть даже и в холодной воде, так и не пришла мне в голову. Невыспавшийся, кашляющий, с плохо сгибающимися в суставах пальцами и веками без ресниц, я появился на следующий день на службе.

От расстройства я даже не сразу заметил, что произошло историческое событие — из комнаты ушли клопы. Навсегда!

* * *

Нам крупно повезло. Проверять марксистско-ленинскую подготовку нашей эскадрильи пришел лично замполит полка. Мы сидели в классе летной подготовки, по стенам которого были развешаны схемы выхода из атаки в зоне действия натовских зенитных ракет «Хок». Неподалеку от входа в класс, стоял стол, где важно расположились Птицын и замполит нашей эскадрильи — капитан Гундосиков. Я сидел вместе с Гусько и нервно теребил корешок своей тетрадки с конспектами первоисточников, в то время как офицеры эскадрильи один за другим подходили к замполитам и предъявляли свои работы. Каждый имел несколько толстых тетрадей, красиво оформленных, с аккуратно отчерченными полями и разукрашенных фломастером. Видимо, это были конспекты, как минимум, за несколько лет.

Наконец очередь дошла до меня. Я поднялся со своего места, подошел к Птицыну и протянул ему свою тетрадку. Она была хотя и толстая, но единственная. Подполковник начал медленно перелистывать конспект, одновременно читая мне лекцию. Из нее я понял, что для первого раза сойдет, но вообще-то маловато. Затем мне предложили еще очень много стараться, учитывая мой неоплатный долг перед классиками марксизма-ленинизма, заветами которых я был вскормлен и вспоен. Я согласно кивал головой, дожидаясь, когда же замполит закончит, и с облегчением вернулся на свое место.

— Лейтенант Гусько, — вызвал Гундосиков следующего.

Юра встал. По дороге сюда, я, глядя на пустые руки своего четырехглазого друга, спросил, где его конспект. Вразумительного ответа не последовало. Из этого мной был сделан вывод, что он так ничего и не написал. Теперь, я с интересом ждал, что же Гусь будет врать в свое оправдание.

Однако все было не так плохо — дело обстояло значительно хуже. Подойдя к председательскому столу, мой товарищ полез за пазуху и вытащил оттуда сложенную вдвое тоненькую школьную тетрадку стоимостью в две копейки. Ее зеленую поверхность покрывало несколько жирных пятен. На лицевой стороне, с претензией на аккуратность, красовалась надпись: «Конспекты». Выполнена она была шариковой авторучкой.

Птицын, глядя на протянутый ему предмет, сначала побледнел, потом позеленел и, наконец, побагровел. В его груди что-то забулькало, и небольшое помещение класса прорезал истошный крик:

— Гундосиков! Что все это значит?!!

Наш замполит, который и сам сидел ни живой, ни мертвый, наконец, пришел в себя и попытался придти на помощь:

— Гусько, где ваши конспекты? Вы, наверное, забыли их в гостинице?

Не заметив брошенную спасительную соломинку, Юра удивленно приподнял брови.

— Как? Вот же они, — и положив свое тонкое зеленое чудо на стол, ногтем подвинул его поближе к Птицыну.

Подполковник взял себя в руки:

— Ты что издеваешься над нами, лейтенант? Это все, что ты сделал? Это что, весь объем?

— Зря вы так, товарищ подполковник, — обиженным голосом произнес Юра, поправляя очки. — Я с одной такой тетрадкой пять лет в институте проучился. Неужели, здесь всего на два года не хватит?

Гундосиков наклонился и что-то быстро зашептал на ухо Птицыну. Непонятно, как он убеждал своего старшего коллегу, но тот начал потихоньку успокаиваться. Гусько был отпущен живым. Ему дали три дня на устранение недостатков.

В конце Птицын разразился грозной речью:

— Вы что же себе, товарищи офицеры, думаете? Не понимаете политической важности момента, когда империализм кругом расширяет свои границы. А у нас все хорошо. А у нас все в порядке. Поразительное благодушие и похеризм! Все ждете, пока вас жареная муха задом укусит! А как вы думаете проводить марксистско-ленинские занятия с, извиняюсь за выражение, солдатами? Тут ведь дело особое, тонкое. Нужно быть простым человеком, чтобы солдатская масса потянулась за вами. А сделать это мы обязаны. Потому что, если не вбить в солдатскую голову марксизм-ленинизм, то она заполнится другим мусором!

* * *

Очередная летная смена. Пилот уже в кабине моего самолета, сейчас будет запуск. Внезапно фонарь открывается. Я выдергиваю шнур внутренней связи и приставляю стремянку обратно.

— Что случилось?

— Похоже, летать сегодня уже не будем, — летчик выглядит озабоченным. — Там с нашей спаркой какие-то проблемы.

Он быстро спускается вниз и устремляется в сторону КДП. Я слышу, как один за другим затихают двигатели. Вслед за летчиками на контрольно-диспетческий пункт тянутся техники. Рядом с его входом, уже собралась порядочная толпа. Из висящего сверху небольшого динамика слышны переговоры руководителя полетов с находящимися в воздухе самолетами.

Покрутившись немного среди оживленно обсуждавших ситуацию офицеров, я начал понимать, что происходит. На спарке нашей эскадрильи сразу после взлета, заклинило рычаг управления двигателем (РУД). Переводя на нормальный, житейский язык, это, как если бы на машине утопленная до отказа педаль газа отказалась возвращаться в исходное положение.

Учебно-боевой самолет пилотировал командир первого звена капитан Яковлев, только что вернувшийся из отпуска. Во второй кабине, в качестве инструктора, находился замкомэска — капитан Титаренко.

Пока руководитель полетов решал, что предпринять, на ВПП один за другим садились все еще находящиеся в воздухе МиГи. Это расчищались воздушное пространство и взлетная полоса для аварийной машины. После долгих переговоров с землей, опытные пилоты приняли решение сажать самолет. Две пожарные машины и скорая были приведены в состояние полной готовности. Спарка в это время кружила над аэродромом, вырабатывая горючее.

Уже более тридцати минут она находилась в воздухе, а на земле каждый пытался определить, что же произошло. Мнения, как всегда разошлись, но было, похоже, что какой-то посторонний предмет попал под тягу РУДа и теперь не позволяет сдвинуть его с места. Консилиум, состоящий из руководителей инженерной службы полка, передал свои рекомендации руководителю полетов. Запрокинув вверх головы, мы смотрели, как самолет начал выполнять в воздухе фигуры высшего пилотажа, пытаясь вытряхнуть возможную помеху из-под тяги.

Через некоторое время стало ясно, что эти попытки не увенчались успехом. Топливо между тем было выработано и, сделав последний круг над аэродромом, спарка вышла на глиссаду, начиная снижение. Все разговоры стихли, лишь неслись из динамиков короткие, отрывистые фразы переговоров.

Все ближе и ближе самолет. Уже хорошо видны выпущенные шасси, две яркие фары, горящие под фюзеляжем, открытые тормозные щитки. Было ясно, что при такой высокой посадочной скорости, самое главное, это постараться сесть на самый край полосы, чтобы обеспечить, по возможности больший пробег. Еще секунда и…