Рожденный Грешником

Я беззаботно пожимаю плечами.

– Отца у меня не было. Мать была сумасшедшая.

– Это всё?

– А что ещё рассказать?

Феникс откладывает блокнот и изучающе смотрит на меня янтарными глазами. В его глазах читается сочувствие.

– Кем был твой отец?

Я снова пожимаю плечами.

– Откуда я могу знать? Он ушел, когда я была еще ребенком. Моя мама сказала, что он был священником. Я полагаю, он чувствовал, что Бог нуждался в нем больше, чем его семья. Не то, чтобы я виню его в этом.

– А почему?

Я смотрю на свои плотно сжатые руки на коленях. Не хочу думать об этом, не говоря уже о том, чтобы говорить.

Я не говорила об этом дерьме годами, даже Марии, своей сводной сестре, которую я ласково звала сестренка с тех пор, как мы жили вместе. Я была просто сопливым ребенком, навсегда связанной с ней болью потери и одиночества.

– Моя мать была больна. Наркотики, алкоголь, знаешь ... она была наркоманкой. Но более того, она буквально выжила из гребаного ума.

Нахмурившись, Феникс вздрагивает от моих слов.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что она была такой. Психом. Из-за нее мой отец оставил нас, думая, что я не его ребенок. Мать считала, что ее соблазнил дьявол, и она забеременела мной. Она рассказывала это всем, кто ее слушал. Даже пыталась заставить врачей сделать аборт, утверждая, что я испорчена. Когда они отказали ей, она попыталась вырезать меня из себя кухонным ножом.

Феникс бледнеет, затем нервно сглатывает. Что-то похожее на печаль омрачает его точеные черты. Это то, чего он не знал.

– Что случилось?

Я качаю головой и пытаюсь улыбнуться, несмотря на боль в груди.

– Из-за этого открылось кровотечение, и начались преждевременные роды. И как напоминание об этом, у меня есть миленький шрам от плеча до локтя.

Я закатываю рукав рубашки, чтобы показать выпуклый кусочек кожи, который покрыт красочной росписью кружева, черепов и роз.

Странная тишина повисла между нами. Даже его молчаливый напарник неловко переступает с ноги на ногу.

– Все в порядке, - отмечаю я, потянув рукав вниз.
– Могло быть намного хуже. После того, как мы поправились, они отправили меня домой... с ней.

Золотистая радужка Феникса вспыхивает яростью, и на мгновение, я клянусь, белки его глаз заволакивает черным.

– Как так получилось? Почему никто не вмешался?
– Он встряхивает головой, словно пытаясь избавиться от представленной картины.
– Мне жаль, - шепчет он, рокочущим глубоким голосом.

Я пожимаю поврежденным плечом.

– Это то, что случается, когда ты беден. Ели бы нас держали дольше, то набрался бы большой счет, который моя мать не смогла бы оплатить. Мы были проблемой, но только не их проблемой.

Я не знаю, почему я говорю ему все это. Не понимаю, почему показываю свои шрамы не просто совершенно незнакомому человеку, а тому, кто приложил руку к моему похищению.

Но есть что-то в Фениксе — что-то теплое и успокаивающее — то, что делает его знакомым. Словно, мы были друзьями в прошлой жизни.

Он закрывает глаза и глубоко вздыхает, переводя дух, словно пытается изгнать своих демонов. С слегка приоткрытыми губами, он смотрит на меня с лицом человека, который бредил моими кошмарами и чувствовал мою агонию.

– Когда появилась седина?

Я задыхаюсь. Откуда... откуда он знает?

– Это один из первых признаков, - продолжает он, словно услышал мои мысли.
– Твои волосы начали седеть примерно в восемнадцать лет. Почти мгновенно.

– Откуда ты знаешь про волосы?
– в недоумении спрашиваю я.

Он улыбается той улыбкой, которая заставляет меня стремиться быть немного ближе и позволяет моему взгляду задержаться на нем немного дольше.

– Я же сказал, что знаю о тебе все. По крайней мере, почти все. И все признаки вполне предсказуемы. Волосы, родинки на спине, кошмары, отторжение серебра.
– Он кивает на кольцо, продетое в носу.
– Может быть, у нас еще есть время.

– Это титан, - выдаю я, прежде чем могу остановить себя.
– У меня аллергия на серебро. Как ты ... откуда ты все это знаешь? Что все это значит?

Я не говорила никому — ни одной живой, дышащей душе — о том, что со мной происходит. Даже сестре, хотя она знала о волосах и кошмарах.

Принимая во внимание то, что вся наша квартира была такой же большой, как эта спальня, было трудно для нее не замечать те ужасы, которые приходили ко мне во сне. Вот почему я выбрала ночную смену.

Каждую ночь она спала спокойно. А я металась, кричала и плакала днем... в одиночку.

Феникс смотрит на Джина, словно спрашивая разрешения. Конечно, он не получает никакого ответа.

– Существует семь предзнаменований. Семь физических признаков, которые подготавливают тебя к Призыву. Некоторые простые, как например твои волосы, потерявшие цвет. Другие могут быть более... настораживающими.

Я трясу головой, не в состоянии понять его слова.

– Подожди. Повтори еще раз. Я не понимаю слово, которое ты только что произнес. Призыв? Призыв к чему? В этом нет смысла.

Внезапно, как будто щелкнул внутренний выключатель, Феникс вскакивает на ноги, держа ручку и блокнот в своей большой руке.

– Ли скажет тебе.

Когда придет время.
– Он и Джин, как по команде разворачиваются и направляются к двери. Никаких объяснений. Ни до свидания. Ни обещания спасти или освободить.

– Подождите! Кто такой Ли? Ты разве не можешь сказать мне, почему я здесь? Что, черт возьми, происходит?

Феникс останавливается на середине шага и поворачивает голову, предоставляя мне вид на его скульптурный профиль.

– Твоя мать говорила правду.

Прежде, чем я могу понять, его слова, он уходит, оставляя меня метаться где-то между замешательством и сомнением.

Глава 5

Проходят часы, прежде чем я слышу, как открывается дверь.

Спускается темнота. Та темнота, которая порождает насилие и преступление. Та темнота, которая окутывает наши глубочайшие пороки.

Я тру, уставшие глаза и пытаюсь сфокусировать взгляд на фигуре, входящей в комнату. Он запирает нас, прежде чем падает в кресло у противоположной стены.