Рождественские зори

Директор, например, говорил зоотехнику второго отделения Владимиру:

– Учись работать у зоотехника первого отделения!

Тот отвечал, намекая на разговоры о том, что директор и зоотехник первого отделения «дружат организмами»:

– Чтобы мне так хорошо работать, мне надо делать операцию.

Я стал отказываться посещать эти «уважаемые» собрания. Директор устроил скандал:

– Ты что, лучше всех?

Смешно. Значит, на собрания ходят не лучшие?

Говорю, что собрания или планёрки моего профиля работы не касаются. Так зачем я здесь? С тех пор он начал меня поднимать по поводу и без повода: «Юрист, скажи, что он не прав» или «Юрист как будет правильно?». Если я отвечал не так, как он хотел, он просто по-хамски заявлял: «Садись, ни черта не знаешь!»

Всё это оскорбляло меня, и было обидно, что приходится работать в незнакомой мне среде. Я давно отвык от сельского хозяйства, а здесь всё не так, как на производстве. Здесь производственные отношения совсем другие, да и личные тоже. Окружение влияет на то, каким станет человек. Помню, в институте, изучая предмет «Судебная медицина», столкнулся с понятием «норма реакции». Очевидно, что кому-то предопределено быть стройнее, кому-то полнее. Но даже и в пределах понятия о полноте можно быть полненьким симпатягой, а можно – обрюзгшим и распустившимся до уродства. При одной и той же генетике. Это и называется нормой реакции. Даже если человек звёзд с неба не хватает, у него есть некий запас этой самой нормы реакции. В одном окружении он станет развитым (пусть даже относительно), а в другой – примитивным.

Окружение влияет на многое, если не на всё. Мы превращаемся в тех, кто рядом с нами, и гораздо реже превращаем окружающих в себя. Обстоятельства заставляли меня мириться. Думал, дети закончат учиться, и я уйду из совхоза.

Ибо в таком окружении я точно стану примитивным.

Как-то встретил в коридоре директора. Поздоровавшись, он задержал мою руку.

– Анатолий Иванович, это правда, что ты стишки пишешь?

– Это кто вам такую ложную информацию сбросил?

– Нет, это информация от моего человека. Я верю ему.

– Хорошо. Если это так, тогда…

– Тогда, – не дал договорить мне директор, – тогда тебе и карты в руки. Завтра на вечернем совещании надо поздравить наших женщин с праздником 8 марта. Подготовь соответствующие стихи.

Круто повернулся и ушёл, считая разговор оконченным. Мне было не по себе. Ведь это не мой профиль работы, а как бы общественное поручение, но сказано было в приказной форме. Пошёл я в школьную библиотеку подобрать подходящие строчки, по пути встретил Владимира Одинченко.

– Ты что это, Анатолий, уже директором школы работаешь? Рассказал я ему о своей проблеме. Он так радостно улыбнулся, хотя улыбка с его лица никогда и не пропадала:

– Я тебе подарю такой стишок…

Мужик на кухне с тихим матомРежет яйца для салата.Из духовки дым валит,Кот голодный зло глядит.Жена в постели кофе пьёт,Киркоров песни ей поёт.Уже с утра слегка поддата.Кто угадает, что за дата?!

– Спасибо, Володя, рассмешил.

На предпраздничном совещании директор обратился к женщинам с коротким поздравлением.

– Пусть каждый день будет как 8 марта: комплименты, восторги, подарки, цветы и любовь!

Я прочёл стихи из школьной библиотеки.

Прекрасный день 8 марта,Когда сверкает всё кругом,И разрешите Вас поздравитьС Международным женским днём!Здоровья, счастья пожелать Вам,Чтоб не старели никогда,Чтобы всегда Вы процветалиВо имя счастья и добра!

Женщины поблагодарили мужскую часть коллектива и посетовали, что 23 февраля, мужской праздник, уже прошёл. Нина Степановна – бухгалтер первого отделения, женщина с юмором, сказала:

– Женский праздник кто-то точно определил на 8 число, это, если присмотреться, очень даже эротично. А вот мужской день, 23 число, – никаких чувств у женщин не вызывает.

Вот если бы он был 1 числа, тогда да.

Из зала донеслось:

– Если следовать этой аналогии, тогда лучше 11.

Смех стоял в зале, как на концерте Задорнова.

Отмечали праздник мы с Машей очень скромно. Думали пойти в центр к маме, но перед этим был тёплый день, который так разморозил землю, что грязи оказалось выше щиколотки. Остались дома. За столом зашёл разговор о работе. Спрашиваю:

– Как тебе нравится новая работа.

– Нравится, не нравится, а работать надо. Да, спасибо Таисии Степановне, хоть несколько месяцев поработаю.

– А люди как?

– Люди? Издали все люди неплохие.

В этом году Пасха была тёплая, пришлась на четвёртое мая. Предложил маме прийти к нам готовить куличи, яйца красить. Отказалась.

– Не обижайся, сынок, – сказала она, – если я не сама готовлю, то чувствую себя неловко. Да к тому же для меня эти хлопоты приятны и навевают воспоминания о чем-то очень далёком и очень хорошем.

На кладбище. У брата пополнение

Девятнадцатого мая получаем телеграмму с Украины, от Нины, сестры Маши: «Срочно приезжай отец при смерти. Нина». Вот это горе. Отец – такой трудяга, такой оптимист, с огромным чувством юмора – и вот.… Успокаиваю Машеньку, как могу. Но надо думать, как ей быстрее добраться. Поездом – это почти двое суток, может и не успеть. Решили, что надо лететь самолётом до Симферополя, а там автобусом. Автобусов ходит много: Симферополь – Херсон, Одесса, Николаев. На любом можно уехать до Софиевки, почти к дому Нины, где живут и родители.

Проводил свою любимую, и так стало на душе паршиво, как будто навсегда. И недели не прошло, вернулась моя жёнушка. Застала отца живым, а через сутки, двадцать первого мая, он умер.

Вот и первое лето после моего возвращения в родную станицу. Вышел на гору, побродил по Азарчеву яру, где когда-то влюбился в Аню Петрищеву. Всё цветёт, вроде всё, как и тогда, но нет той радости, нет того душевного, высокого полёта. Да и станица с высоты не кажется уже такой завораживающей, как раньше. Присел я на камень и стал разбираться, что же происходит во мне, почему нет того, что я так берёг внутри себя. Я ждал весны, ждал этой встречи со степью-матушкой, степью-кормилицей, и что же?

– Эй, мечтатель!

Это Маша. Как она нашла меня, непонятно.

– Ты, я вижу, удивлён. Вчера мы говорили с тобой, что надо сходить на гору за лахмачами. Сейчас корову подоила на пруду, иду, смотрю – ты почти до фермы доходишь, я молоко поставила и через Гридасов проулок поднялась на гору.

Моя любимая, она уже знает улочки-переулочки.

– Садись, мать, размышлять будем.

– О чём?

– Понимаешь, вот это – то самое место, которое меня всегда при воспоминании о станице приводило в душевный трепет. И вот настало нужное время, весна – лето, пришёл, а здесь, внутри меня, даже ничего не шевельнулось. Не подскажешь почему? Помню, ты говорила, что знаешь меня до последней мысли.