Рождественские зори

После этого разговора потеплел Юрчик, стал чаще улыбаться. Ну, слава Богу.

На работе у меня сплошные раздоры, ну никого сладу с главным бухгалтером Раисой Ивановной. Прошу документы – зачем они вам нужны? Прошу рассказать на словах – ей некогда. А как мне работать? Пошёл к директору, говорю, что не даёт Раиса Ивановна выполнять свои обязанности, объяснил, в чём дело. Пообещал разобраться. Через час явилась Раиса Ивановна, вся в слезах и с папками документов, бросила их мне на стол со словами: «Нате, изучайте!» – и ушла. Что я буду изучать? Боже, я же просил её вместе посидеть, разобраться, даже не разобраться, а растолковать мне, что к чему. Ничего не понимаю. И так к кому ни пойду – все волком смотрят. Закралась у меня нехорошая мысль: а не скрывают ли они что-то от меня, как от чужака. Ладно, решил я, буду постепенно входить в курс дел.

Руководящие и направляющие руки станицы Рождественской

Решил я начать с отделений. Встречаю в коридоре управляющего вторым отделением Алексея Алексеевича, спрашиваю:

– Где контора отделения?

– Да твою…,ты совсем станицу забыл. Дорогу на кладбище знаешь? Вот, последний домик по левой стороне улицы Ленина. Там ещё табличка красивая висит: «Второе отделение совхоза «Овцевод».

– А ниже: «И матерщинник управляющий Лазырин».

– О-о-о, поработай с моё в совхозе – я посмотрю, каким ты станешь. В сельском хозяйстве блаженные не приживаются. Здесь нужны люди с крепкими руками, нервами и крепким словцом, тогда будет порядок.

В оговоренное время я пришёл в контору отделения. Пока управляющий решал служебные вопросы с зоотехником, у меня была возможность поближе рассмотреть его. Крупного телосложения, о таких говорят: «Крупной кости человек», кулак – больше моих двух. Всё это говорило о недюжинной физической силе. Что меня удивило в нём, так это выражение его лица, а точнее – глаз. При разговоре он выражал совершенное удивление, как будто спрашивал: «Я ещё должен объяснять?». А его твердый голос и спокойная жестикуляция говорили о его внутренней силе, об уверенности в том, что он говорит или делает. Такие люди мне всегда внушали уважение.

А. А. Лазырин

Когда остались вдвоём, я рассказал ему о своих проблемах.

– Тьфу, твою … да разве это проблемы? Плюнь на всё и сиди себе в кабинете. Работу тебе принесут, можешь не беспокоиться. А на Раису Ивановну не обижайся, ну вот такая она эмоциональная. Она терпеть не может, когда кто-то лезет в её бухгалтерию. Да ничего там противозаконного нет, просто она ревностно охраняет результаты своего труда. Ну, такой человек, а так она весёлая, общительная, поработаешь – поймёшь. Мой тебе совет: ни к кому не ходи, ничего не проси. Сами придут.

Звоню в первое отделение, договариваюсь с Борисом Гавриловичем Литвишко о встрече. При встрече не могу поверить глазам своим: этого человека я помню с детства, а он не меняется. Все такой же худощавый и очень подвижный, с живым умом.

Б.Г. Литвишко

– Ну что, Толик, оставляй своего железного коня здесь, давай вспомним молодые годы, прокачу я тебя на настоящем коне – на бидарке. На ней и шуму меньше, и время больше для разговора.

– А куда поедем?

– А ты что хотел посмотреть? У меня один мехотряд, два агрокомплекса – зерновой и кормодобывающий, более десяти кошар с поголовьем в пятнадцать тысяч овец, одна молочно-товарная ферма и один телятник. Выбирай.

– Как же вы справляетесь с таким хозяйством?

– Я не один, партактив помогает.

Партактив

– Борис Гаврилыч, извините, но я приехал не с инспекторской проверкой. Я приехал, если позволите, просто поговорить.

– Я тебя, Толик пойму, потому что ты от роду наш, только давай с тобой договоримся: вот эти штучки, которые якобы присущи только людям образованным, типа «извините, позволите» – это ты оставь для центральной конторы. Там все после институтов, им это уж дюже нравится. А мы тут, как говорили раньше, так и говорим, мы университетов не кончали. Поэтому давай напрямую: что тебе интересно?

– Мне не так интересно, как непонятно. Начальники отделов не дают данных…

– Каких?

– Ну, допустим, в отделе зоотехника не дают сравнительный анализ падежа скота, хотя бы за квартал. В агрономическом отделе не дают данных об урожайности зерновых, о количестве земель во временном отчуждении, бухгалтерия – вообще в слёзы. Ведут себя так, будто я пришёл в их владения и пытаюсь нарушить устоявшийся порядок вещей.

Борис Гаврилович внимательно, с прищуром, смотрел на меня. Его глаза светились добротой и лаской.

– А знаешь, ты прав. Честное слово, здорово подметил – «владения». А как иначе сказать? Я как с фронта пришёл после ранения, как поставили бригадиром, так по сегодняшний день и бригадирствую. Представь, что я более сорока лет работаю, не имея ни отпуска, ни выходного. Ну, если каких два-три часа днём уделю дому – вот и всё. Утренняя дойка начинается в пять утра, и мне надо быть там, а вечерняя заканчивается в девять вечера – и мне также надо быть. Днём полевые работы надо объехать, заехать в мехотряд, выяснить, почему какой-то трактор не вышел… Да разве только это?

Жизнь порой такие вопросики подбрасывает, и от них не отвернуться, не отмахнуться. Приходится заниматься и житейскими вопросами рабочих. Ремонтом не только тракторов, но и душ человеческих. И что ты предлагаешь, чтобы я сказал: «Да это всё совхозное»? Не смогу так. Я сжился, слился с этой землей, врос в неё, в эту работу, в эти повседневные заботы. Я каждое поле знаю лучше, чем морщинки на лице жены, знаю, что можно на нём посеять и что получить. Я каждого из своих рабочих знаю, кто на что способен. А если это всё не моё – тогда дай мне два выходных в неделю, отпуск летом и, конечно, восьмичасовой рабочий день. Так чьё это всё будет?

Ты пойми правильно, мы без претензий на какую-то часть имущества или дохода. Нет! Мы ведём дела, как у себя дома, и так же переживаем, и воспринимаем успех и неудачу, как своё личное. Директор не переносит амброзию, как раз в разгар уборочной кампании он уезжает на курорт. А если и мы с управляющим второго отделения поедем на плотину загорать? Ты представляешь, что останется от этого совхоза «Овцевод»? Одна вывеска. Поэтому ты прав. Ты пришёл в чужие владения, мы столько лет, каждый на своём месте, строили, складывали, преумножали, а ты хочешь в одночасье всё…

– Борис Гаврилович, я ничего не хочу. Я хочу, чтобы мне дали отчётные данные, которые составляют ежемесячно в каждом подразделении, а мне не дают.

– Не знают тебя и ревностно относятся к своему труду. Дай тебе данные, а как ты с ними обойдёшься? И Раису Ивановну понять можно, она тоже, бедолага, крутит этими копейками. Представь, что нужно за что-то кому-то перечислить пять тысяч рублей, на счету всего шесть или семь тысяч, а предвидится крупная покупка техники – что ты будешь делать? Понятно, надо придержать денежки на счету, чтобы при заключении договора поставщик видел, что деньги есть. Как ты считаешь – это нарушение? Да, нарушение, и она это знает, и директор это знает, но положение диктует. А дай тебе информацию – ты поймёшь, или вынесешь сор из избы – и тогда скандал и в районе, и с поставщиками. Так что отчёт – дело тонкое, если не сказать секретное. А в поголовье вообще чёрт ногу сломит. Там делают один отчёт для района, а другой для себя. Кому хочется давать низкие показатели по приплоду или большой падёж? Никому. А занижают падёж в надежде, что нагонят, приплодом покроют. Иначе нельзя.