Розовый Дождь
Шрифт:
Когда черный дракон, наконец, добрался до столицы, над ней уже реял штандарт другого короля и с белокаменных башен в него полетели стрелы. Распугав стада городских коров, грозное чудовище удалилось восвояси, взяв курс на северо-запад. Там, во чреве Лысой Горы, полумертвого чернокнижника положили на походную кровать. Здесь ему предстояло медленно и мучительно умирать от страшного недуга, снедавшего его легкие, от которого не существовало снадобий, а его приспешникам бессильно наблюдать, как создававшаяся в течение стольких лет держава за считанные дни рассыпается в прах...
ЧАСТЬ I. БЕГЛЕЦЫ.
Глава 1. Ученик мага.
Белая, ослепительно белая земля, черное, иссиня-черное небо - насколько хватает глаз. Никакого разнообразия! Тусклый, невыносимо скучный пейзаж. И так - годами, многими годами, невероятно
Да, конечно, снег, укутавший толстым пушистым покрывалом бескрайнюю тундру, чем-то напоминающую грудь спящего исполина, красиво переливается при дневном свете алмазной россыпью мириадов искр. Да, полярное небо усыпано множеством ярко блистающих звезд, похожих на шляпки серебряных гвоздей, вбитых неизвестным мастером в иссиня-черный потолок. Да, во время полярных ночей на нем распускаются ледяные цветы северного сияния... Но за многие, многие годы то, что, без сомнения, привело бы в восторг случайного посетителя этой Создателем забытой страны, ему приелось до тошноты. Даже короткий летний период - всего месяц-полтора - когда эта унылая твердь ненадолго покрывается ковром из невысокой бледно-зеленой травы, а на ветвях карликовых берез появляются нежные клейкие листочки - только подчеркивает кричащую нищету этой земли. Не успеешь порадоваться ласковому солнышку, траве, теплому ветерку, как уже опять похолодание, опять заморозки, опять эта проклятая белая холодная гадость, называемая снегом, облепляет все вокруг...
Из груди юного охотника, в какую уже тысячу раз оглядывающего раскинувшийся перед его взором ландшафт, донесся сдавленный стон - стон боли и досады: 'Сколько можно?! В самом деле, ну, сколько можно смотреть на это проклятое белое безмолвие, на эту ледяную холодную черно-белую пустыню?!'
Правда, сам юноша жил не в ледяной пустыне. В десятке миль к югу располагался небольшой лесной массив, миль в десять в диаметре, хорошо защищенный от мертвящих северных ветров грядой достаточно высоких холмов. Он состоял из коренастых, мохнатых, чуть ниже среднего человеческого роста, карликовых елей, среди которых и была построена хижина юноши. И эти ели были для него едва ли не единственной отдушиной в этом ледяном аду. Он любил, возвращаясь с охоты, смотреть на их вечнозеленые пушистые лапы, почти физически ощущая то колоссальное наслаждение, которое получают его глаза после многочасового созерцания пресной черно-белой палитры полярной ночи, вдыхать казавшийся таким необыкновенно насыщенным после безвкусного морозного воздуха легкий аромат хвои, гладить обнаженными пальцами совсем не колючие, нежные, а, самое главное, живые, в отличие от мертвого снега, иголки...
Но и это приедалось ему время от времени. Ледяная пустыня да карликовые ели, ели да пустыня... Никакого разнообразия!
Казалось бы, человек, который вырос в этом суровом краю, не должен был бы тяготиться им. Казалось бы для него он должен стать чем-то родным, близким, подобно тому как саблезубые моржи или жирнобокие тюлени, обитающие здесь, и не мечтают о другой доле... Но нет! Хотя юноша, сколько помнил себя, видел всё время одно и то же - белое безмолвие да карликовые ели -, тем не менее, уже задолго до откровений Учителя в его сердце крепло убеждение, что это - не его родина, не его место, не его мир...
Жизнь на крайнем Севере была также занудна и скучна, как и убогий пейзаж здешнего ландшафта. Дни ничем не отличались друг от друга, месяцы - от месяцев. Подъем среди ночной темноты, рубка дров, разжигание печи, кормежка полярных собак, приготовление завтрака, потом - экспедиция в ледяную пустыню за дичью или в лес - за дровами или - на берег моря ловить рыбу. Если дичи, рыбы и дров достаточно, то домашняя работа - обработка шкур, шитье новой одежды, починка старой, латание крыши или конопатка стен, изготовление стрел... Скучная, нудная работа. Правда, короткое северное лето вносило в череду серых будней приятное разнообразие. Летом можно было ходить по карликовому лесу собирать ягоды и коренья. Летом можно было плавать на лодке в море - бить тюленя и прочую морскую живность. Летом же нужно было варить варенье из клюквы и морошки на зиму... Беда состояла лишь в том, что проходило оно чересчур быстро - месяц, самое большее - полтора.
Наверное, от всего этого, прямо скажем, ужасного занудства юноша сошел бы, в конце концов, с ума, если бы не было 'Учебы' - воистину благословенного времени! Так он называл то, что происходило в его хижине от ужина до полуночи.
В это время ему дозволялось общаться с Учителем.Обычно Учитель, вдоволь наевшись сырого, ещё обильно сочащегося кровью мяса - оленины, тюленины или птицы, - смачно рыгал, а потом, покровительственно кивнув своей большой насекомьей головой, протягивал к нему свои длинные усы-вибриссы. Юноша, с трудом скрывая дрожь нетерпения, садился рядом затаив дыхание. После чего усы молниеносно втыкались в уши, и поток удивительных образов начинал входить в его сознание. Поток символов, образы предметов, таинственные формулы и чертежи... Приём длился недолго. Полчаса - не больше. Потом начинала сильно болеть голова и ничего больше не усваивалось. А потому, по прошествии этого времени, Учитель также стремительно вынимал усы из ушей юноши и заставлял его на практике показывать то, что он запомнил, исправляя по ходу дела его ошибки и, в буквальном смысле слова, вбивая в него то, что он не понял телепатически...
– ...Ну, ш-ш-ш-ш-ш-то ты делаеш-ш-ш-ш-ш-ь, болван, ну, ш-ш-ш-ш-то?!
Ученик, телепатически получив очередную 'дозу' информации, как раз попытался попрактиковаться. В этот раз он изучал заклинание левитации. Формула его была несложной, запоминалась легко. Трудность состояла в том, что для того, чтобы полететь, надо было очень внимательно сконцентрировать сознание на каком-либо объекте и всей силой своей мысли потянуться к нему, но, одновременно с этим, необходимо было держать в голове и другую мысль - мысль о солнечном соке.
Солнечный сок был источником магической энергии, а, следовательно, любого колдовства юноши, хотя при этом сам он видел этот сок всего один раз в жизни. Это произошло ещё в раннем детстве, когда Учитель как-то, открыв своей длинной паучьей лапой потайной люк в погребе их хижины, позволил ему спуститься в доселе неизведанную комнату. Она представляла из себя обычную яму, в которую можно было попасть только по веревочной лестнице, но в центре её был вырыт колодец, со дна которого струился такой яркий свет и шел такой жар, что из глаз юноши брызнули слезы, а одежда его тут же стала мокрой до нитки от пота, как будто он вошел в жарко натопленную баню.
Тогда Учитель подвел мальчика к самому устью колодца и позволил всего один раз - и то на мгновение - взглянуть вниз, а потом сразу же потащил его - полуослепшего, в полуобморочном состоянии - за руку обратно, на поверхность. За это мгновение мальчик успел увидеть лишь потоки какой-то светящейся раскаленной жидкости, похожей на расплавленное золото, где-то далеко, на самом дне колодца. Но сам по себе вид светящейся жидкости, ослепившей его глаза, был ничем, по сравнению с ощущением, которое испытал юный ученик: все тело мальчика как бы пронзили мириады тонких, раскаленных невидимых лучей, а вслед за ними в само его естество вошла какая-то сила, смешалась с его кровью, наполнила его невиданной доселе мощью, стала как бы частью его самого. А когда Учитель и ученик поднялись на поверхность, Учитель потребовал, чтобы отныне, перед каждым колдовством юноша держал в памяти увиденное и мысленно обращался к 'Потоку' - так он называл сияющую золотистую жидкость в колодце -, чтобы тот соизволил даровать ему часть своей силы...
Надо сказать, это было довольно трудной задачей - плести в голове заклинание, держать в голове образ Потока, а теперь, с этой самой левитацией, ещё и мысленно тянуться к какому-то объекту. А уж тем более, когда твою голову забивают всякие разные посторонние мысли, например, о том, какие странные яркие вспышки он видел уже несколько дней подряд по ту сторону Оленьей Тропы...
– Ну, ш-ш-ш-ш-ш-то ты делаеш-ш-ш-ш-ш-ь, болван, ну, ш-ш-ш-ш-то?
Глухой шепелявый голос, напоминающий нечто среднее между шипением змеи и жужжанием навозной мухи, резко и неприятно пронзил слух юноши как раз тогда, когда он, увлекшись посторонними воспоминаниями, упустил мысль о Потоке, лишился его сил и рухнул из-под потолка, куда успел до этого взлететь, прямо на пол.
– Ой, дядя Азаил, прости меня, я просто задумался немножко...
– пробормотал он виновато, потирая ушибленный зад.
Но паукообразный монстр с тускло мерцавшими в полутьме белесыми насекомьими глазами, шестью длинными тонкими лапами и острыми, непрерывно сокращавшимися жвалами, не слушая оправданий своего так не вовремя размечтавшегося ученика, подлетел и стал бить его наотмашь по лицу, пинать по бокам, по спине...
– З-з-з-з-з-з-запомни, щ-щ-щ-щ-щ-енок-сссс, я тебе не 'дядя', з-з-з-з-з-запомни! 'Учитель'! 'Учитель'! 'У-чи-те-ль', да-ссс!!!