Розы и хризантемы

— При чем тут собака и при чем тут поросенок? — злится Михаил Николаевич. — Все в одну кучу валишь!

— При том и есть, — не уступает Ольга Николаевна. — Недельку еще можно подождать. Подождем недельку, а там видно будет. Ничего ее школе не случится, если несколько дней пропустит. Через неделю не приедут, тогда что ж? Тогда отвезем бабушке. Бабушка эта — та еще бабушка. Себя еле обихаживает, где уж ей за внучкой смотреть…

Я сижу на кровати и смотрю, смотрю на печку. Я теперь совсем почти не сплю по ночам. Стараюсь не спать. Мне все чудятся вурдалаки, и привидения, и мертвецы, будто они заглядывают в комнату и так и ждут, чтобы я уснула. Тогда они выпьют у меня всю кровь или еще что-нибудь сделают… А самый страшный — капитан с простреленной головой, Летучий голландец…

— Нет, ты подумай! — говорит за стеной Михаил Николаевич. — Два часа ночи!

— Может, в Москву поехала?.. — откликается Ольга Николаевна.

— Какую Москву? Зачем?

— Откуда я знаю… А у Кулагиных ты был?

— Конечно, был! Девчонки давно спят. Они завтра тоже уезжают, пораньше сегодня улеглись. Весь поселок из-за нее на ноги поднял — позорище!

— Позорище… — вздыхает Ольга Николаевна. — Не случилось бы чего…

— Ну, где искать? Пойду еще выйду…

В доме становится тихо.

— У каких Пескаревых? У каких Пескаревых? — рычит Михаил Николаевич под самой моей дверью. Наверно, я все-таки чуть-чуть заснула. — Еще врешь! Еще врать мне будешь!..

— Да, сначала были у Пескаревых, а потом ушли, — отвечает Маша.

— Не ври! Куда ушли? Куда? Пескаревы в десять все спали! Я Софью Тимофеевну с постели поднял! Где ты была? Где ты шлялась, я спрашиваю? Отвечай! Отвечай, чертова кукла!

— Ой! — визжит Маша.

— Оставь ее! Михал Николаич! Ты что? Оставь ее! — велит Ольга Николаевна.

— Оставь? Я ее убью, позорницу! Мать с отцом полночи не спят, ее ищут, а она шляется, хвостом крутит! На весь поселок ославилась! Где ты была? Пускай скажет, где была! Скажешь ты, где была или нет?

— Ой!.. А!.. — пищит Маша, как маленькая.

— Пусти ее!

— Пусти? Я ее так пущу, что костей не соберет! Тут уж не знаешь, что думать, думаешь, может, случилось что, может, ее в живых уже нету, а она себе развлекается, с дружками любезничает! В техникум поступала! Все лето дурака валяла, все провалила, ничего не сдала, денежки профуфыкала! Мать с отцом тут спину гнут, каждую копейку считают, а она там веселой жизнью живет! Ей на нас с тобой наплевать! Пакость такая! Росла, росла и выросла пакость такая!

Маша всхлипывает, вскрикивает, что-то бормочет.

— Пусти, не тронь ее! Подымайся давай, ступай в свою комнату! Кому сказала? Иди в свою комнату! А ты тоже — разбушевался… Беда великая — в техникум не поступила.

— Беда не то, что в техникум не поступила, беда, что совесть потеряла!

Маша топает по ступенькам наверх, хлопает дверью. По лестнице вниз летит что-то тяжелое.

— Что?! — ревет Михаил Николаевич. — Она еще, дрянь, швыряться будет? Да я ей башку откручу!

— Открутишь, открутишь!.. Успокойся! Кому говорю: успокойся! — шипит Ольга Николаевна.

— Меня ты успокаиваешь? Ты ее успокаивай! Доченьку свою великолепную! Погоди, дождешься, что она тебе в подоле принесет!

— Ничего, авось не принесет…

— Не принесет, потому что я ее убью!

— Ладно, убьешь, — соглашается Ольга Николаевна. — Спать пошли. Вставать скоро.

Авровы уехали. Мы с тетей Полей остались одни. Это хорошо: тетя Поля не сердится, когда Альма в доме, разрешает даже, чтобы она спала в моей комнате. Привидения боятся собак. Человек ничего не видит, а собака все чует, если сунется какой-нибудь упырь, она сразу учует и начнет рычать.

Сегодня мне что-то не хочется вставать. Голова болит. Полежу немного, потом встану. Нужно сварить Альме картошки. Холодно. Одеяло тоненькое, совсем не греет. Где же Альма? Убежала куда-то… Куда? Куда она убежала? Нужно идти искать ее. Дяденька сердится — почему собака голодная? Что он говорит? Альма убежала в Бежицу? Это из-за того, что мы ее не кормили. Бежица — бежит, бежит… Разве собаки могут убегать в Бежицу? Наверно, нет… Почему ее нигде нет? И под мостом нет, и на сеновале нет… Что-то колется, колется, впивается в кожу. А, это сено, сеновал, Тася с братом спят на сеновале. Нет, я не могу тут лежать, я должна искать Альму. Кто это визжит? Это Альма, Альма! Михаил Николаевич лупит ее палкой. Зачем, зачем он это делает? Она не жрала цыпленка, не жрала! Я бегу на крыльцо, бегу, бегу…

— Не бейте ее, не бейте!..

Никого нет… Я лежу в постели. Где же Альма? Куда она делась? Я ее не защитила… Ольга Николаевна защищала Машу, а я не защитила Альму… Даже ничего не сказала… Бедная, бедная Альма…

Сено колется. Я должна встать. Почему я не могу встать? Проваливаюсь, проваливаюсь куда-то… Ольга Николаевна пропускает мясо через мясорубку. Червячки фарша лезут, лезут, закручиваются в миске мокрой розовой колбаской. Какая огромная миска… Ираида Николаевна сидит сбоку, подхватывает вилкой кусочки фарша и отправляет себе в рот. Фарш липкий, розовый, Ираида Николаевна все ест его, ест, громко причмокивает:

— Двух бездельников кормите… Собаку следует отправить в Бежицу…

Нет, неправда, никого нет. Это мне чудится… Снится… Авровы уехали в Москву… А Ираида Николаевна еще раньше уехала к себе в Горький. Почему же она теперь сидит на веранде и ест фарш? От нее воняет сырым мясом… Она противная… Где же Альма? Альма!..

Светочка стоит возле моей кровати, смотрит на меня и хитренько улыбается. Толстые красные щеки… Противные, надутые, прыщавые… И губы такие же красные. Хихикает и тянется, тянется ко мне губами. Я не могу двинуться, не могу шевельнуться… Она привстает на цыпочки, хватает меня за плечо и присасывается к моей шее. Прилипает мокрыми красными губами… Она вурдалак! Она выпьет из меня кровь!.. Тонкая длинная игла пронизывает тело насквозь — от шеи вниз…

Нет, это мне снится, я должна встать, проснуться!.. Светочка… Что она тут делала? Я же сказала Ольге Николаевне не пускать ее! Это, наверно, Михаил Николаевич ее пустил… Альма! Вернись, Альма, вернись ко мне!.. Где ты? Я ничего не вижу…

— А!.. — Игла прокалывает, жжет.

— Ты чего, чего кричишь? — Тетя Поля щупает мой лоб шершавой рукой.

Я вижу грязь в трещинках на ладони, тупые обломанные ногти.

— На-ко попей, я малины заварила.

Ольга Николаевна сидит в ногах кровати. Откуда она взялась тут? Она же уехала в Москву…

— Все в бочке купалась! — рассказывает тетя Поля. — Все от этого. Там грязищи, в бочке-то…

— Зачем же ты в бочке купалась? — спрашивает Ольга Николаевна.

— Там вода теплая, — шепчу я, а сама почему-то плачу. Слезы так и текут из глаз. — Альма… Где Альма?

— Тут она, твоя Альма. Это не от грязи, это от тоски. — Ольга Николаевна гладит меня по голове. — Родители-изверги — бросили ребенка… Ты не плачь, ты будешь моя доченька… Машка наша здоровенная корова сделалась, отцу грубит, мать не слушается, а ты у нас будешь хорошая девочка… Поедешь с нами в Москву. Я тебя в школу запишу. Хочешь в школу?