Рубеж веков-2

Кое-как установили орудия напротив речных перекатов, по которым сами ромеи перешли на этот берег Виты. Впрочем, пороха было minimum, а потому надеяться на них не стоило. С другой стороны, участок обороны был не слишком широк — две турмы/полка вполне могли оборонять данный участок. Наверное именно поэтому хартуларий Петр Гарид, не задерживаясь, поспешил покинуть войско, умчавшись куда-то в сторону контролируемой придунавской Мезии. Теодор не увидел ни одного лица вокруг, кто был бы рад этому. А уж когда объявили, что переправу будут оборонять Сицилийская и Латинские турмы, то все погрузились в печаль. Никто не горел встречаться с противником, дух и мораль был на таком уровне, что наёмники Латинской терции собрались вокруг своих офицеров, требуя уводить их из этой гибельной ситуации.

Ромеи Сицилийской не сговариваясь, решили, что будут драться. Этому способствовали и командиры, которые уверяли, что их позиция замечательная и врагу не перейти здесь реку. Да Мартони, оставшийся и осуществлявший общее командование турмой после убывшего на Сицилию маркиза де Виллаба, а также де Вальверде в друнгарии. Лемку было некогда. Натан Моленар, проклинающий своё решение задержаться в этих восточных горах и ленивых декархов, не давал ему времени и Теодор, толком и не отдохнувший после марша, бегал, проверяя снаряжение у всей кентархии, считал запасы свинца, фитилей и пороха, а потом и вовсе мчался к уходящим скопефтам других турм и друнгарий, выпрашивая у них припасы для боя.

К своей удаче, Теодор ещё успел перекинуться несколькими словами с друзьями в рядах их кентархии, к сожалению, увидел не всех — где-то отстал Евхит. Потные, голодные, но в основном целые, они не унывали и шутили, что надеются встретить Евха в каком-нибудь монастыре местных ортодоксов, к которому он наверняка отправился в паломничество по случаю.

Мельком увидел Федоса Зарбаса, устало идущего в турме «критян» с другими сулиотами. Переглянувшись и взмахом руки пожелав другу удачи, Теодор вновь вернулся к задачам гемилохита.

Видят боги прошлого — не всё, но многое было сделано, когда показались пестрые толпы сарацин под своими бунчуками. И зрелище то было впечатляющее — две турмы (в одной из которых едва угомонили мятежные настроения) блеск текущей холодной воды, курящиеся дымки у аркебузиров и мушкетеров, контарионы в простых камзолах и кафтанах, а напротив движутся вражеские толпы.

И всё это в тишине.

А тишина, она бывает всякая. Это любой знающий человек скажет.

Есть такая, что успокаивает душу. Вроде той, которую встречаешь с удочкой у воды или в компании старого друга, когда и слова уже не нужны, чтобы понять друг друг друга.

А воины скажут, что тишина на войне может быть хуже всего — хуже визга картечи и свиста клинка над головой.

Она бывает такой, что кажется будто бы можешь дотронуться до нее рукой. Под воздействием тишины человек напрягается всею своею сущностью, не зная, что она ему принесет. И лишь сильные духом способны выдержать ту тишину.

Через реку в брызгах воды влетели несколько всадников и десяток стрелков без приказа шагнули вперед, проделали как один движение по прицеливанию и выстрелили по проклятым исмаилитам, которые тут же развернули коней и умчались. Почти тут же напротив появились сеймены и янычары, что начали палить по «сицилийцам». Под прикрытием их пальбы отряд в несколько сотен всадников попробовал прорваться к скопефтам, а им навстречу, сверкая наконечниками, густым частоколом выставили пики контарионы. Скопефты залпами били в замедлившуюся кучу людей и коней, пока те не убрались. А стрелковый бой на предельной дистанции разгорелся вовсю.

Так очень даже просто и начался бой на реке Вите.

В целом битва для выживших её участников осталась в памяти суматохой, всполохами, неразберихой, и никто не мог собрать воедино что же там происходило: ни одна история не сходилась с другой.

Для Лемка всё было просто: вокруг свои — солдаты, подчиненные болгары, команды Моленара. А со стороны врагов летели пули и порой стрелы.

В какой-то момент рядом раздался взвизг и Теодор увидел одного из войнуков — Младена Милушева, с которым у него были хорошие отношения, и который сидел согнувшись пополам и покачивался из стороны в сторону, обняв себя, как будто у него сильно болел живот. Бледный, он стонал:

— О, Боже! Лагатор Лемк! — сказал он, когда увидел, что Теодор смотрит на него. — Я умру! Я умру! Больно! Как больно... Больно! Я не могу этого вынести!

На него действительно было страшно смотреть. Вскоре изо рта у него пошла пена, по лицу струился пот. Его оттащили с глаз. Убрав его в сторону, всем стоящим в строю стало легче. А вскоре душа его покинула тело.

Вскоре прекратились команды от Моленара — его не убили, но пуля на излете порвала ему щеку и выбила несколько зубов с правой стороны.

Были новые атаки конницы и разъяренной пехоты врагов, которые отбивали картечью пушек, пиками и пулями.

Лемк стрелял уже почти в упор, враг подбирался очень близко, и нередко всё было настолько близко, что он видел, как их пули пронзают человеческие тела, как кирасы от пуль дырявятся, как кольца кольчуг вминаются в тела людей.

Он был вынужден схватиться за приклад под железом, чтобы не обжечься, продолжая палить.

Запомнился момент, когда после очередной атаки умирающий противник лежал рядом с остатками их кентархии, и его стоны, молитвы, просьбы воды нарушали тишину между атаками. Но никто его не тронул. Быть может опасаясь, что вот так же и он они будут лежать, но воды не было, и облегчить его положение солдаты могли только одним образом.

Самым впечатляющим, пожалуй, было то, что когда пехота врага подбиралась шагов на сорок-двадцать, то можно было видеть, как после залпа скопефтов враг падал целыми рядами под смертельным огнем пушек и мушкетов. А когда порох и ядра у пушек закончился, то каждый раз ужасной была резня, когда враги сталивались на берегу, и с трудом, но ромеи выставивали. Но сарацины, перешагивая через убитых и раненых, всё шли и шли вперёд, понукаемые своими беями.

Болгары, почерневшие от усталости и смурные, все больше посматривали в сторону склона гор, покрытых лесом.

Раненые стонали под ногами, и везло тем, кто мог позволить себе отползти, чтобы их не затоптали.

Неполные две тысячи человек не могли сдерживать натиск всей румелийской армии, даже без их пушек. Надежда была только в том, чтобы продержаться до вечера и уйти под прикрытием темноты в леса.

А вскоре сарацины переправились выше по течению, и ударом с фланга опрокинули оставленные войска.

И хотелось бы Теодору утверждать, что новые ромейские войска проявили себя как положено наследникам славного прошлого. Но это было не так. Завидя обошедшего их врага, люди дрогнули, строй — основа всего, распался. Тут всем стало понятно, что бой проигран. А когда стало понятно, что бой проигран, то началась анархия. Никакие команды не могли остановить солдат.

Сарацины, казалось, были со всех сторон. Они бешено рубили кривыми клинками бегущих без всякой жалости, иной раз даже не обращая на поднятые вверх руки.

В результате строй ромеев распался, армия побежала, и румелийская конница практически без сопротивления стала уничтожать бегущих солдат.

Вокруг Лемка падали его сослуживцы. Из стоящих рядом — пуля пронзила голову Райко Цекова, всадник срубил Йордана Тонева. Гибли многие другие, ищущие спасения. Солдаты искали его в лесу, убегая вверх по склонах, к высотам. Или же наоборот, направлялись к реке. Быть может именно то, что все бросились в разные стороны, а не побежали единой толпой и дало многим шанс на то, чтобы выжить. Сарацинские всадники улюлюкающими группами метались среди толп ромеев и азартно рубили своими тяжёлыми киличами по головам и плечам, прикрытых шляпами и шапкам, которые ни от чего не защищали.