Рубеж

Однажды, когда она просматривала меню, чтобы заказать обед, к ней подошла Татьяна Степановна с двумя женщинами, уважительно сказала:

— К нам приехали гости. Знакомьтесь, пожалуйста.

Гостями оказались Наталья Мироновна Мельникова и Ольга Борисовна Нечаева. Марина сразу догадалась, что женщины приехали специально встретиться с ней, и в первые минуты немного растерялась.

Заметив ее смущение, Ольга Борисовна предложила:

— Давайте ради знакомства пообедаем вместе, — и, повернувшись к ожидавшей официантке, заказала: — Нам, пожалуйста, голубцы, оладьи со сметаной и кофе.

Когда официантка ушла, Наталья Мироновна спросила Марину, пришелся ли ей по душе Степной городок и не скучает ли она здесь по своей сибирской стороне.

— Тоскую ужасно, — откровенно призналась Марина. — Знаете, уже бежать собралась.

— А мне кажется, вы не такая слабая, чтобы отчаиваться, — заметила Ольга Борисовна.

— Это лишь кажется... — поморщилась Марина.

За обедом говорили больше гостьи. Они рассказывали, как сами жили когда-то в этом городке, вспоминали вечера в старом клубе, спортивные праздники на стадионе.

— Я в легкоатлетической секции три года состояла, — похвалилась Ольга Борисовна. — В округ на соревнования ездила. До сих пор значок спортивный берегу.

Марина слушала их внимательно. Женщины ей понравились: простые, веселые. С ними она забыла о собственных семейных неурядицах. А когда узнала, что в том самом домике, где поселилась она с мужем, раньше жили Мельниковы, вдруг оживилась:

— Неужели правда?

Наталья Мироновна, словно по секрету, сказала:

— И осокорь, что рядом с крыльцом, посадила я. «Верно, у крыльца есть осокорь», — вспомнила Марина и предложила:

— Что ж, тогда после обеда отправимся к нам, взглянете на своего питомца.

Ольга Борисовна повернулась к своей спутнице, как бы спрашивая ее согласия. Наталья Мироновна уговаривать себя не заставила:

— Пойдем, конечно, какой разговор!

Через полчаса женщины были уже у домика под осокорем, безлистная верхушка которого снизу казалась рогульчатой радиоантенной. Наталья Мироновна, поглаживая шершавую кору, вспомнила, что на Востоке, у самого океана, она тоже посадила когда-то деревце, только не осокорь, а каменную березку с крошечным кривым стволиком.

— А вы и на Востоке были?! — удивилась Марина.

— Была, но пришлось уехать. Сын заболел. — Наталья Мироновна принялась нервно искать что-то в сумочке, но руки ее вдруг опустились, на лице проступила бледность.

Ольга Борисовна взяла ее под руку.

— Ничего, уже все хорошо, — сказала Наталья Мироновна, стараясь улыбнуться.

Ольга Борисовна помогла ей войти в дом, уложила на диван и, поправив под головой подушку, велела непременно успокоиться. Сама же, уведя Марину в другую комнату, попросила:

— Вы, пожалуйста, не говорите с ней о сыне. Он недавно улетел во Вьетнам, она так переживает.

— Я уже все поняла, — сочувственно кивнула Марина. — У меня тоже есть сын. Я оставила его в Новосибирске и очень скучаю.

— Зачем же оставили?

— Да как вам сказать... Я ведь приехала только посмотреть, куда занесла судьба моего мужа.

— Места у нас хорошие, — сказала Ольга Борисовна. — Поживете и еще такой патриоткой станете, куда там!..

Когда Ольга Борисовна и Марина вернулись к Наталье Мироновне, та уже сидела на диване, перелистывая какую-то тоненькую книжицу.

— Да полежите вы, ради бога, — сказала Ольга Борисовна и попыталась забрать книжку.

— Обождите, Олечка, обождите, — остановила ее Наталья Мироновна. — Я сделала, кажется, открытие. — Она повернула книжку к Ольге Борисовне развернутыми страницами, где на титуле красовался портрет Марины. — Поняли?

— Действительно, открытие! — Ольга Борисовна посмотрела на портрет, потом на Марину и снова на портрет, как бы сравнивая. — Наши читатели очень любят поэзию. И я могла бы охотно подготовить вашу встречу с ними в библиотеке. Это было бы так интересно!

— Не надо, прошу вас, — забеспокоилась Марина. — Я написала это так давно. И вообще лучше не ворошить прошлое. Я теперь почти ничего не пишу — сама уже разочаровалась в собственном творчестве.

Марина принялась настойчиво упрашивать, чтобы они никому не говорили о ее стихах.

Когда гостьи собрались в обратную дорогу, Марина проводила их до машины и, прощаясь, откровенно призналась:

— А мне так хорошо было с вами. Даже расставаться не хочется.

— А мы и не будем расставаться, — пообещала Ольга Борисовна.

— Мы непременно должны собраться, чтобы отметить ваше вступление в наш коллектив, — поддержала ее Мельникова. — У нас это традиция...

Оставшись одна, Марина долго стояла у крыльца и смотрела на вилявший между домов зеленый газик. Сыпал мелкий прохладный дождь. По шершавой коре осокоря скатывались, словно очищающие слезы, крупные прозрачные капли. На тонкой верхней ветке что-то старательно выискивала желтогрудая синица.

2

Гуляя по лесистой приречной пойме, Марина забрела в самую ее чащу. Раньше, когда на деревьях держалась листва, здесь постоянно царил полумрак и заходить сюда было жутковато. Теперь, без листвы, деревья словно поредели. Сквозь голые ветви стала видна река, и расстояние до нее как будто уменьшилось. Марина без особого труда пробралась к самой воде, устроилась на чисто вымытом дождем камне и, глядя на прозрачные речные струи, задумалась.

Сегодня Иван пообещал вернуться со стрельбища только к ночи. Впереди у Марины был ничем не занятый день. Можно было бы, конечно, пойти в читальный зал гарнизонной библиотеки, почитать что-нибудь интересное, а еще лучше — возобновить оставленную когда-то работу над стихами. Марина, проводив утром мужа, попыталась написать что-нибудь о степном крае, который то пугал ее, то вдруг привораживал. Но стихи не писались. Просидев впустую за столом до обеда, она с досадой скомкала исчирканные листки и ушла в столовую.

После обеда Марина не пошла домой, а направилась прямо сюда, к реке. Она слушала тихий плеск воды и одинокие полусонные крики незнакомой птицы, притаившейся в прибрежных осоковых зарослях. Время от времени из степи со стороны стрельбища доносились приглушенные расстоянием то короткие, то длинные пулеметные очереди.

Задумавшись, Марина не сразу заметила вылезшего из поросшей мелким лозняком канавы мальчонку. В измазанной глиной курточке, с размалеванными грязью щеками, он напоминал маленького дикаря.