Рубеж

— Чудной ты, Ваня, — азартно блеснула глазами Марина. — А вот представь себе: вечер, на столе горячий самовар, вокруг него сидят солдаты. Они только что вернулись с полевых занятий. Но за чаем они уже забыли об усталости. В открытые окна дышит река, доносится всплеск рыбы, над крышей покачиваются старые замшелые осокори. А потом, в какой-нибудь другой вечер, в домике соберутся офицеры с женами...

— И ты читаешь им свои новые стихи, — насмешливо продолжил Авдеев. Но Марина, словно не замечая его иронии, сказала:

— Верно, я обязательно напишу стихи про охотничий домик. Они уже вот здесь у меня. — Она прижала руку к груди.

Авдеев обнял ее, признался:

— Мне самому проект Шаповалова понравился. Но это дело будущего. А пока решено устроить солдатскую чайную поближе, в самом городке.

— Вот, вот, — грустно покачала головой Марина, — полковником Жигаревым недоволен, а сам тоже зажимщик хороший.

— Никакой я не зажимщик! Зря ты думаешь так, Маринушка. Пойми, не можем мы сейчас заняться домиком. Не можем. А вот сына нашего ты, наверно, теперь, после знакомства с шаповаловским парнишкой, не удержишься, привезешь. Верно?

Марина тяжело вздохнула:

— Нет, Ваня, глядя на Володю, я подумала: хорошо, что наш Максим у бабушки. Нельзя его привозить в эти дикие условия. Ну чему он тут научится — бродить замарашкой в этой пойме? Боже избавь!

— И все же сын должен быть у родителей, — убежденно сказал Авдеев.

— Должен, — согласилась Марина, — но не в таких условиях. И вообще, почему именно мы с тобой должны сидеть в этой сухой и пыльной степи? Неужели ты не заслужил ничего лучше? — Она часто заморгала, удерживая слезы.

— Перестань, слышишь, перестань! Ты ведь жена командира. — Авдеев нежно, как ребенка, погладил по голове. — А командирской жене хныкать не к лицу.

3

После чая, когда посуда со стола была убрана, Авдеев, посмотрев на часы, сказал:

— Схожу в подразделения на полчасика.

— Опять? — Глаза у Марины гневно расширились. — Ты же целый день был со своими подразделениями. Неужели вечером не можешь побыть дома?

— Посмотреть нужно на солдат, — извиняющимся тоном сказал Авдеев. — Сейчас у них настроение после стрельб неважное. Переживают неудачу.

— А вот пусть за их переживаниями следят замполиты. Это их дело.

— Замполиты само собой.

— Но ты же устал, я по лицу вижу.

Авдеев в самом деле чувствовал себя усталым, но виду старался не показывать, бодрился.

— Ну, ты не скучай тут, — сказал он жене перед уходом. — Я задерживаться не буду.

— А как хочешь, мне все равно, — пренебрежительно бросила Марина и ушла в другую комнату.

На улице, пока шел от дома до ближней казармы, Авдеев с горечью думал, как все же нескладно началась его служба на новом месте. Ведь, по существу, не было еще ни одного дня, которым он остался бы доволен. А тут вдобавок Марина донимает его своими капризами. А ведь он должен идти к людям и держаться перед ними бодро, унылого настроения не показывать.

Войдя в казарму первого батальона, Авдеев предупредил дневального, чтобы он не подавал никаких команд, а тихо позвал дежурного. Дежурный офицер, приняв стойку «смирно», торопливо доложил, что солдаты поужинали и теперь отдыхают: одни пишут письма домой, другие читают книжки, третьи ремонтируют обмундирование, наводят порядок в своих тумбочках.

— А песен что же не слышно? — как бы между прочим спросил Авдеев.

— Не пришли еще в себя после стрельб, товарищ подполковник.

— Вот как! А из командиров кто-нибудь есть?

— Недавно разошлись. Один прапорщик Шаповалов задержался. Разрешите позвать?

— Не нужно. — Авдеев прошел по казарме, заглянул в ленинские комнаты, в бытовки.

Прапорщика Шаповалова он нашел в ротной канцелярии. Тот сидел с вернувшимся из лазарета Зябликовым, который, отказавшись от всяких поблажек, участвовал сегодня в стрельбах и задачу выполнил отлично. О нем даже написали в боевом листке: «Равняйтесь на рядового Зябликова».

— Так что вы тут обсуждаете? — спросил участливо Авдеев.

Шаповалов несколько стушевался, посмотрел на солдата и, как бы извиняясь перед ним, доложил:

— Письмо читаем, товарищ подполковник. Зябликову дед прислал.

— Что же дед пишет, если не секрет? — спросил Авдеев.

— А вы почитайте, товарищ подполковник, — охотно предложил Зябликов и торопливо объяснил: — Это вроде как ответ на письмо начальника политотдела.

Письмо начиналось с долгих поклонов и очень короткого сообщения, что дома все хорошо. Затем шли наставления и советы:

«Подполковник Нечаев Геннадий Максимович сообщил мне, старику, что живешь и служишь ты, Саня, не зряшно. Правда, сперва у меня были кое-какие сомнения, нет ли тут натяжки: ты пострадал все же и лежишь в данный момент в лазарете. Но, пораздумав, я заключил: не мог начальник политотдела выдумать того, чего не было. Значит, все же проявил ты себя, когда готовился к учениям. Это меня радует.

Солдат всегда обязан стараться быть впереди и не прятаться за товарища. А то встречались в войну такие хлюсты... Только их трусость им же и выходила позором. Сам помню об этом и тебе велю: помни. И еще, дорогой мой внучек Александр Семенович, я чувствую двойную приятность оттого, что не сам ты себя похвалой тешишь, а твое начальство. Ему, начальству, виднее, кто чего стоит. Поскорей поправляйся и снова начинай постигать солдатскую науку. От нее, скажу без утайки, только одна польза для человека. А поругать я тебя все же намерение имею, Саня. Не с руки это вывихивать собственную ногу, не добравшись до неприятеля. Ты раньше его, неприятеля, порази, а потом уже тебе простят и твою оплошность. Так что в другой раз гляди в оба и на ногах стой тверже. Низкий поклон твоим товарищам. Остаюсь в приятной надежде. Твой дед Зосима Евстигнеевич Зябликов».

Прочитав письмо, Авдеев растроганно сказал Зябликову:

— Спасибо, что познакомили со своим дедом. Умный он и справедливый человек, Зосима Евстигнеевич. Будете писать, передайте от меня сердечный привет ему.

— Передам обязательно, товарищ подполковник, — пообещал Зябликов.

— И приглашайте в гости, — добавил Авдеев.

— Хорошо, товарищ подполковник. Приглашу. Он у нас такой, что враз может собраться.

— Значит, ждать будем.

Возвращая письмо солдату, Авдеев подумал, какой же молодец Нечаев, каким он все же оказался опытным психологом. Ведь надо же так растрогать старика — бывалого воина, а ефрейтора Бахтина заставил признаться в собственной нечестности.

Авдеев спросил:

— А с Бахтиным как у вас, отношения налаживаются?

— Пока трудно, товарищ подполковник. Конечно, друг на друга мы смотрим, разговариваем, но не дружим, как прежде. Но вы не беспокойтесь, товарищ подполковник, все будет хорошо — ведь невозможно находиться рядом в строю и таить друг к другу недоверие.

— Верно, таить недоверие к товарищу по оружию нехорошо, — согласился Авдеев. — Но делать вид, что вы прощаете ему все, тоже роль, поймите, незавидная.

Зябликов попытался защищать Бахтина: ссылаться на неопытность того, привычку к вольностям в стройбате.