Руби

– Расслабься, – сказала она, обертывая полотенце вокруг своего обнаженного тела. – После твоего урока живописи мы встретимся с Бо и Мартином и отправимся во Французский квартал. Мы повеселимся, обещаю тебе.

– Но… что мне делать с этим? Я не знаю, где находится бар.

– Он в кабинете. Я покажу тебе. Пошли, помоги мне выбрать, что надеть.

Я покачала головой и вздохнула.

– Ну и утро. Я рассказала Нине, что слышала плач, и она немедленно затащила меня к себе в комнату, чтобы жечь серу. А теперь еще это.

– Плач?

– Да, – подтвердила я, идя за Жизель к ее шкафу. – Мне показалось, что он доносился из комнаты, которая принадлежала Жану.

– А, – сказала она так, будто это все пустяки.

– Ты тоже слышала?

– Конечно, слышала. Что ты скажешь об этой юбке? – спросила Жизель, сдергивая юбку с вешалки и прикладывая к себе. – Не такая короткая, как твои, но мне нравится, как она облегает бедра, и это нравится Бо, – добавила она, многозначительно улыбаясь.

– Очень красивая. Что ты хотела этим сказать – «конечно, слышала»? Почему «конечно»?

– Потому что это часто делает папа.

– Что? Что он делает?

– Он ходит в комнату дяди Жана и плачет о нем. Он делает это с тех пор… с тех пор, как я помню себя. Он просто не может примириться с этим несчастным случаем и с нынешним положением вещей.

– Но он сам сказал мне, что наверху никто не плачет, – возразила я.

– Ему не хочется, чтобы кто-то знал об этом. Мы все делаем вид, что ничего не замечаем, – объяснила Жизель. Я печально покачала головой.

– Это так трагично. Папа рассказал мне. Жан, судя по его рассказу, был таким замечательным человеком, и умереть молодым, когда все у тебя впереди.

– Умереть? Что ты хочешь этим сказать? Разве он сказал, что дядя Жан умер?

– Что? Я просто… он сказал, что Жан ударился и… – Я задумалась на мгновение, припоминая подробности. – И он стал подобен растению, но я думала, он имел в виду…

– О нет. Жан не умер.

– Не умер? Что же с ним случилось?

– Он и стал как растение, но все еще весьма хорошо выглядит. Он просто расхаживает без единой мысли в голове и смотрит на всех и вся, будто никогда не видел или не помнит.

– А где он?

– В специальном заведении в пригороде. Мы навещаем его только раз в год, в день его рождения. По крайней мере я вижу его только тогда. Папа, возможно, ездит чаще. Мама не ездит никогда. Как насчет этой блузки?

Жизель подняла блузку. Она вся насквозь просвечивала. Я подождала, пока сестра ее надевала.

– Почему нигде нет фотографии Жана?

– Может, хватит говорить об этом? Папа обычно не переносит этих разговоров. Меня удивляет, что он вообще рассказал тебе что-то. Фотографии нет потому, что это очень тяжело для папы. А теперь спрашиваю в последний раз, что ты думаешь насчет этой блузки? – Она повернулась, чтобы взглянуть на себя в зеркало.

– Очень мила, – сказала я.

– О, ненавижу это слово, – вскричала Жизель. – Мила… Она сексуальна?

Я посмотрела на сестру серьезно.

– Ты забыла надеть бюстгальтер, – заметила я. Жизель улыбнулась.

– Не забыла. В наши дни многие девушки обходятся без него.

– Правда?

– Конечно. Да, тебе многому придется научиться. И тебе просто повезло, что ты выбралась из болота, – добавила она.

Но именно сейчас я и не была уверена, что мне так уж повезло.

Глава 15 Поездка в Сторивилль

Я сидела с Жизель во внутреннем дворике и ела свой ленч, в то время как она пощипывала свой завтрак и жаловалась, что ее желудок все еще побаливал от вчерашней дурноты. Она обвиняла всех, кроме себя.

– Бо должен был не давать мне пить слишком много. Я старалась сделать так, чтобы всем остальным было хорошо, и не заметила, что перепила, – заявила она.

– Я предупреждала тебя еще до того, как мы начали, – напомнила я ей. Но Жизель лишь ухмыльнулась.

– Со мной никогда раньше ничего подобного не случалось, – сказала она и скривилась от боли.

Ей пришлось сидеть в своих больших очень темных очках, потому что даже самый слабый свет посылал волны боли в ее голову. Она наложила толстый слой румян на щеки и густо накрасила губы, как только увидела, какой бледной и тусклой выглядела ее кожа.

Длинные серые облака, которые омрачили большую часть утра, разошлись к горизонту, и мягкое сочетание голубого с золотым окрасило все вокруг, добавляя яркости цветам магнолий и камелий. Голубые сойки носились с ветки на ветку с удвоенной энергией, а их песни звучали более мелодично.

Наблюдая все это великолепие, трудно было оставаться несчастной или подавленной, но я все же не могла избавиться от темного предчувствия, пробирающегося в мои мысли. Оно продвигалось медленно, но неотступно, как тень облака. Дафна была очень недовольна мной. Скоро и отец будет разочарован, а Жизель полагала, что мы поступили хорошо, когда лгали обоим – и Дафне, и отцу. Мне очень хотелось отправиться к Нине и попросить ее найти для меня магическое решение, какой-нибудь порошок или заколдованную кость, чтобы стереть все то нехорошее, что случилось.

– Перестань дуться, – приказала Жизель. – Ты слишком много беспокоишься.

– Дафна в ярости на меня, и все благодаря тебе, – ответила я. – А скоро к ней присоединится и папа.

– Почему ты продолжаешь называть ее Дафной? Разве тебе не хочется назвать ее мамой? – удивилась сестра. Я отвела глаза в сторону и пожала плечами.

– Конечно, хочется. Просто это… пока трудно. Оба наши родителя кажутся мне незнакомцами. Я не жила здесь всю жизнь, – ответила я и взглянула на Жизель. Она разжевывала мой ответ и рогалик с джемом.

– Ты только что назвала папу папой, – возразила она. – Почему это легче?

– Не знаю, – быстро сказала я и опустила глаза, чтобы сестра не заметила неискренности. Жизнь со всем этим обманом представлялась мне просто невыносимой. Каким-то образом когда-нибудь это непременно сделает нас очень несчастными. Я была уверена в этом.

Жизель потягивала кофе и, продолжая пристально смотреть на меня, лениво жевала.

– Что? – спросила я, предвидя какой-нибудь вопрос или подозрение.

– Что ты делала с Бо в раздевалке перед тем, как я вернулась и постучалась в дверь? – потребовала она ответа. Я не могла не залиться краской. В ее голосе было обвинение.